Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина - Евгений Акельев

В другой раз, когда разбойники, вырубив в лесу по дубине, поджидали на Троицкой дороге очередную жертву, «по той дороге ехал из Москвы незнаемо чей крестьянин на одной лошади в санях». Преступники и этого несчастного крестьянина «розбили»: забрали кобылу, телегу с мукой и крупами, сняли с него овчинную шубу и «покинули» на дороге. Приехав на телеге в Преображенское, они поделили мешки с мукой и крупами, а «лошадь пустили на Троицкую дорогу для того, что была худа»[521].

Видимо, на совести членов этой шайки лежало и разбойное нападение, которому подвергся поляк Иван Петрович Буковский. В своем челобитье он рассказал: «…в прошлом 745-м году декабря 8 дня ехал я… от Троицкой Сергиевой лавры в Москву тоя ж лавры с подьячим Михайлою Савиным на дву санях, при которых были четыре лошади… да при тех лошадях имелись извощиков два человека. И как я… со оным подьячим ехали по Троицкой дороге мимо лесу Красной сосны, и у того лесу напали на нас воры шесть человек на одной лошади, и меня… и подьячего разбили, и били нас смертным боем… и, ограбя, оные воры вышеписанных подьячего и извощиков привязали в лесу к деревьям, а я, именованный, в одной рубахе, бес порт, босой от тех воров ушел»[522]. Как видим, почерк преступников схожий и место нападения во всех случаях повторяется.

Подобные разбойные группы действовали и на других подмосковных дорогах. Так, 3 февраля 1738 года в 30 верстах от Москвы на Касимовской дороге было совершено нападение на крепостных людей комиссара Артемия Андреевича Самсонова, ехавших из Москвы в господское поместье Владимирского уезда. В декабре 1741 года «за Рогожской ямской слободой» жертвой нападения стал крестьянин поручика Тихона Иванова сына Новгородцева. Как сказано в составленной его хозяином челобитной, преступники, «напав на него, …посланную с ним лошадь и скарб отбили, и ево били смертно, и того человека моего, связав у оного руки и ноги, бросили в свои сани, и завели в лес, и, обрезав имеющуюся на нем рубаху по пояс, и тою рубахою завязали ему глаза и рот… и потом от него поехали, а ево… оставили в том лесу связанного». 10 января 1742 года на Владимирской дороге «в Московском уезде среди Ивановской рощи» нападению подверглись крепостные крестьяне прапорщика Василия Дмитриевича Камынина[523] и т. д.

Отметим, что важную роль в разбойной шайке, орудовавшей на Троицкой дороге зимой 1745/46 года, играл крестьянин дворцового села Покровского Григорий Барсуков, периодически предоставлявший преступникам надежное укрытие в своем доме. Взятые разбоем повозки, вещи и лошади не могли быть быстро реализованы, и преступники оставляли их Барсукову на хранение. Он же продавал им корчемное вино и покупал у них отобранные у жертв вещи, а то и снятую с несчастных одежду. Так, Иван Стромынский на допросе показал, что после совершения одного из разбойных нападений он с товарищами «пришли в село Покровское х крестьянину Григорью Барсукову, а про то, что они были на разбое на Троицкой дороге, ему, Григорью, сказали, и показанную лошадь мерина рыжева продали они означенному Григорью Барсукову, взяли два рубли, а продали ему заведома, что взята разбоем. Ему ж, Григорью, он отдал кафтан васильковой суконной, шапку бархатную, да камзол гвоздишной безденежно, только за тот кафтан у него, Григорья, пил он, Иван, с товарыщем Никифором Суетою вино»[524].

При рассмотрении деятельности этой разбойной группы нельзя не обратить внимания на еще один важный момент. Все ее участники были либо крестьянами окрестных сел, либо беглыми солдатами, отданными в службу из тех же подмосковных сел и деревень, либо «матросами», то есть работниками парусной мануфактуры в селе Преображенском. Никто из участников разбойной группы не известен нам по другим документам о московской преступной среде, кроме Гаврилы Рыжего. Тот являлся московским «мошенником», но с лета 1745 года скрывался в различных местах от преследований со стороны Сыскного приказа. Именно в это время он потерял связи со своими «товарищами» — московскими ворами и примкнул к разбойной шайке.

Итак, разбои на подмосковных дорогах — нехарактерные для московских воров преступления. Зачем ходить на пригородные дороги, губить людей и рисковать собственной жизнью, если рядом шумный многолюдный город, дающий столько возможностей для совершения краж? Наверное, так рассуждали московские «мошенники», останавливая свой выбор на преступлениях, не связанных с душегубством.

Впрочем, иногда и городские преступники устраивали разбойные нападения. Один из самых успешных разбоев, совершённых в Москве в 40-х годах XVIII века, осуществила группа профессиональных воров под предводительством самого «доносителя» и «сыщика» Ивана Каина. Речь идет о нападении в 1748 году на струг московского купца 1-й гильдии Степана Скачкова (в показаниях Каина — Степана Клепина, Клепикова или Клепинова) с целью похищения более тысячи рублей и прочего имущества. В следующем году все участники этого преступления, в том числе Иван Каин, были арестованы и признались в содеянном. Подробный рассказ Каина об этом разбое, зафиксированный в протоколе допроса, заслуживает того, чтобы быть процитированным полностью:

«В 747-м году под Рождеством Христовым пришел он на струг орленина, а как ево зовут не знает, к прикащику ево села Дединова крестьянину Осипу Тимофееву, которого он знает потому, что он, Каин, как на том, так и на протчих судах преж сего осматривал беспашпортных и подозрительных людей, и пил у него, Осипова, чай. И в то ж де время на тот струг з берегу шел здешней первой гильдии купец Степан Григорьев сын Клепин, о котором он, Осип, ему говорил: „Хотя де он, Клепин, и в худом платье ходит, только де он богат, понеже де у него есть денег пять тысяч рублев или больше, а кроме де пива ничего не пьет“. Почему он, Каин, будто в шутки, у него, Осипа, спросил: „Где ж у него те деньги?“ На что де он, Осип, сказал, что держит на стругу, понеже де и у него, Клепина, особливый струг с хлебом тогда на Москве-реке был.

А после де того он, Каин, сошелся с суконщиком Алексеем Ивановым сыном Шинкаркой и о том ему сказал. И стали они с ним советовать, каким бы образом у означенного Клепина деньги взять. А после того пришел к нему здешней купец, которой тогда был целовальником, Яков Иванов сын Колобков для играния в карты, которому он, Каин, о вышеписанном Клепине, что он имеет у себя много на струге денег, сказал, и обще с ним советовали, как бы те деньги у него взять. Притом он, Каин, ему, Якову, сказал, что он, Клепин, кроме пива ничего не пьет, на что он, Яков, ему объявил, что надобно натопить в пиве дурман и того Клепина напоить. И после де того пришли они все трое с вышеписанным Яковом и Алексеем в питейный погреб, и означенной де Яков, купя кувшин и пива с полведра, насыпали дурману с фунт и, замазав тестом, поставили в печь, которая тогда топилась. И, истопя то пиво, прежде сами ддя пробы выпили по стакану Ничего им от того не зделалось и были в памяти. А после де того пришли они на кабак и купили четверть пива и оставшее означенное топленое з дурманом пиво влили, ис которого оныя Яков Иванов и Алексей выпили на том кабаке стакана по три, а он де, Каин, выпил с полстакана. И, сошет с того кабака, пошли по домам. И того ж де дня в вечеру означенного Якова привел к нему, Каину, в дом незнаемо какой суконщик и сказал, что он в безумии, которой у него и начевал и был целые сутки в безумии. А на другой день и означенной Алексей, увидясь с ним, сказывал, что он насилу дошел до двора своего.

А после де того, спустя с месяц или больше, сказать не упомнит, он, Каин, с вышеписанным же Алексеем между разговорами советовали, что им с вышеписанным Клепиным делать, понеже означенной Яков Иванов тогда уже из Москвы уехал, а куды, не знает. И оной де Алексей говорил, что конечно им на тот струг итти и те деньги взять розбоем. А потом увиделись они парусной фабрики с матрозом Антоном Ковровым, которого он знает потому, что он з женой ево, Каиновой, воспримал от святыя купели детей, а у кого не знает. И при том де ему говорили, что нет ли еще кого у них из матрозов к тому же умыслу. На что де он объявил, что иного нет. Чего ради он, Каин, пошел в портяной ряд и сказал о том же по знакомству Суконной Большой фабрики мастера Ивана Алексеева сыну ево Сергею Иванову, которой в том ряду торговал, и оной Сергей ему сказал, что он итти с ними не хочет, а только вместо себя приведет к ним того ж Суконного двора суконщика Ивана Крылова. И после того собирались неоднократно все в питейном погребе, в котором торгует сиделец Дмитрей Михайлов, а от кого не знает, о том советовали. Токмо де тот погребщик про то не ведал, ибо они, приходя к нему и покупая ренское, пили.

И ис того погреба, уже на Святках, с вышеписанным Антоном Ковровым, да с сыном ево Иваном, да с означенными суконщиком Иваном Крыловым и Алексеем Ивановым подъезжали на лошади оного Антона в санях к означенному Клепикова стругу, которой стоял против дранишного ряду с тем, чтобы имеющиеся у него, Клепикова, деньги взять разбоем, раза з два и выжидали, чтоб тот Клепин из струга вышел, но только де он, Клепин, в те числа из струга не выходил. А как де в третей раз, таким же порятком собрався в том погребе, к тому стругу в обедни подъехали, в то время означенной Клепинов ис того струга вышел и пошел вверх по реке, за которым они послали означенного матроского сына Ивана, куда он пойдет, в назирку, которой де, возвратясь к ним, сказал, что пошел к обедне в церковь Святого Великомученика Георгия, что в Ендове, почему он, Каин, в ту церковь пришел и, как отпели обедню, то оной Клепиков пошел к Болоту, за которым он, Каин, послал того ж матроского сына Ивана. А как де оной Иван, возвратясь к ним, сказал, что оной Клепин пошел на Болото, то означенные Крылов, Антон и Алексей, взяв с собой ис саней два топора, ис которых один означенный Алексей взял из дому его, Каинова, а другой топор, да небольшей лом железной, да два мешка больших, привес с собою вышеписанной Антон, да у Крылова де была в голицах зола и соль. И, пошед на тот струг, у имеющихся на том стругу чуланных дверей постучались, а он, Каин, стоял против того струга на берегу в дранишном ряду, а мотрозский сын на льду у саней, однако ж де ему, Каину, все было видно, ибо стоял от того струга блиско. И как де вышеписанного Клепикова работник их спросил, кто стучит, то де объявленной Крылов ему сказал, что есть из Орла письма, почему тот работник двери им и отпер. И они, вошед в тот чулан и брося тому работнику золы и соли в глаза, связав ево, положили под лавку, а били ль ево чем, того де он, Каин, не видал. А после де того, помешкав самое малое время, оные Антон, Алексей и Крылов ис того струга вышли и с собою ис того струга вынесли в двух имевшихся с ними больших мешках деньги и, положа в сани, поехали было чрез Васильевский сад, но имеющаяся де у них лошадь на берег к тому Васильевскому саду, что оной крут, не взвела и упала, чего ради они, поворотя ту лошадь, поехали вниз по Москве-реке, а он де, Каин, взяв свою лошадь, которую он тогда поставил на берегу Москвы-реки на время, а на чьем дворе не знает, поехал за ними ж и догнал их за селом Покровским на поле, и, приехав к означенному матрозу в дом, которой имеетца в Преображенском близ вышеписанной фабрики, те деньги переложили в конюшню и заперли замком. И означенной де Антон с сыном остался в доме, а он, Каин, и Крылов, и Алексей поехали в город для разведования, нет ли какого о тех деньгах сыску. А ему, Антону, сказали, что они для разделу тех денег будут в вечеру И были в городе, переходя по разным местам до сумерек, и означенной де Крылов и Алексей от него отлучились, а куда не знает. А он де, Каин, один поехал к вышеписанному Антону, а вышеобъявленные Алексей и Крылов с Сергеем Ивановым приехали к нему, Антону, в то ж время по прежде ево, Каина. И, взяв означенныя ис конюшны деньги, внесли в ызбу и делили. А по разделу досталось ему, Каину, рублевиков, гривенников и полуполтинников четыреста пятдесят рублев. Антону и Крылову рублев по двести или больше, подлинно сказать не упомнит, да Антонову сыну Ивану рублев с пятдесят, Сергею Иванову рублев со сто, да сверх того оной Сергей скупал у них взятое с теми ж деньгами ломаное серебро на пример с фунт, да мелкие серебряные деньги, сколько щетом было, не упомнит. Да вышеписанной Алексей при том разделе украл у них свяску, низанную жемчугом, да серги с жемчугами, а серебрянные ль или золотые, не знает, о чем оной Алексей после того сам ему сказывал. И, розделя оное, поехали он, Каин, с Алексеем на ево, Каиновой, лошади вместе, а Крылов с Сергеем Ивановым на другой лошади, а чья подлинно та лошадь не знает. И ехали до города вместе и, доехав до церкви Казанския Богородицы, что у Воскресенских ворот, он, Каин, с Алексеем поехали в дом ево, Каинов, а Крылов с Сергеем куда поехали он не знает. И как де он, Каин, доехал до того двора, тог да вышеписанной Алексей, взяв доставшиеся ему по разделу деньги, пошел от него, а куды не знает. А он, Каин, въехал на свой двор, но означенные деньги, выняв из саней, положил вверху над ызбою, а как де стало разсветать, то он те деньги, чтоб в дому ево кто не присмотрел, взяв, отнес в софьянной ряд и положил в пустую лавку, и ис той лавки брал тайно, и роздал все разных чинов людем и в разных же рядах за всякие забранные у них в долг товары»[525].