Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина - Евгений Акельев

Удачная домовая кража чаще всего была следствием длительных приготовлений: тщательного выбора объекта, внимательного и терпеливого изучения ритма жизни двора, разработки плана преступления и подготовки необходимых для его совершения инструментов. В «Автобиографии» Ваньки Каина описано несколько случаев домовых краж из его воровской практики тех времен, когда он еще не превратился в сыщика. Вот, например, рассказ о том, как воры обчистили дом генерал-майора А. Д. Татищева в Китай-городе: «Я после оного на четвертой день пришел на двор Татищева, которой был в ряд с помещиковым (бывшего хозяина Каина П. Д. Филатьева. — Е.А.), перекинув в огород курицу, стал у ворот стучаться, вышед тогда Татищева дворник, которого я просил, чтоб он впустил меня в огород ево для поимки залетевшей моей курицы, почему впущен был в тот огород, где будучи, высматривал у… кладовых палатах, в окнах решетку и затворы, которая была стеною в тот огород, чтоб можно было в те кладовые влезть. И, высмотря, пришел к товарищам своим, которые 5 человек дожидались меня у Белого города, близ Ильинских ворот, где, дождався ночи, пришли в тот Татищева огород, отломав ломом железным у кладовой во окне затвор, вложа в решетку небольшое бревно, выломали, и в то разломанное окно влезши, усмотрели несколько сундуков, из которых некоторые тронули обухами; имеющиеся в тех сундуках деньги, серебреную посуду и шкатулку обитую бархатом взяли…»[516]

Преступники всякий раз тщательно готовились к предстоящей домовой краже — почти всегда они приходили на место преступления с инструментами, необходимыми для проникновения в дом. Как мы помним, Афанасий Шаров открыл оконную ставню в доме капитана Оловянникова, мастерски орудуя ножом. Алексей Журка, Василий Шорников, Тимофей Шейдяков, Гаврила Полетаев и Василий Озеров, весной 1741 года обчистившие дом купца Василия Расторгуева, предварительно спрятали возле его двора в огороде за Покровскими воротами два больших шеста, а ночью пришли на место преступления с большой веревкой. Достав шесты, преступники их связали, «и по тем шестам в слуховое окошко влез товарищ их Гаврила Полетаев, и тем окошком выбросил к ним белых рубах мужских и женских самых тонких тридцать одну, простыню холщевую с подзором, три косынки тонких, юбку детскую штофную коричневую, шапочку бархатную черную с сеткою серебряною… шубу детскую камчатую на заячьем меху… и тем же окошком оной Полетаев по означенным шестам спустился к ним на улицу»[517].

Летом того же года воры Иван Каин, Сергей Чижик, Алексей Сухоруков и Максим Боровков пришли на Пятницкую улицу, вооружившись буравом. Максим Боровков «влез на калашную избу на кровлю, и тем буравом проломал кровлю, и влез на наиступок, а с наиступка сошел в сени, и с сеней вошел в ызбу, и искал, что украсть, а товарыщи Каин и Чижик и Артемьев у той избы стояли в саду на карауле». С таким же инструментом Гаврила Полетаев, Алексей Журка, Иван Жаров и прочие члены их компании в декабре «ходили ночью для кражи пожитков в приходе церкви Николая Чудотворца, что в Кобылке, у посадского человека». Они «у чердачного окошка провертели ставень и хотели было лесть в чердак, и в том доме их послышали, и они все от того двора ушли и ничего не покрали…». Может быть, именно этот бурав был обнаружен под полом в доме Алексея Журки за Покровскими воротами при обыске 12 января 1742 года. Кроме этого, под полом находились «железное долото да крюк железный». На допросе хозяин жилья признался, что эти инструменты были предназначены для домовых краж. В частности, с крючком он «хотел ходить для воровства, где б покрасть у ково ис чулана и в протес или в окошко платья»[518].

Домовые кражи были сопряжены с множеством трудностей и опасностей. Именно поэтому их всегда совершали не одиночки, а группы из двух — шести человек, из которых лишь один или двое исполняли главную роль — забирались в дом, искали и передавали сообщникам вещи. Остальные должны были наблюдать, не зажжется ли где свет, не выйдет ли кто-то из дворовых, не явятся ли неожиданно караульные десятские, и оперативно сообщать об угрозе забравшимся в дом членам компании.

Нам известно несколько случаев, когда в состав преступной группы входили караульщики — десятские и сотские, призванные охранять покой ночной Москвы. Например, среди преступников, совершивших крупную кражу в доме секретаря Московской губернской канцелярии Антипа Григорьева сына Чубарова, был «фабричный» Сергей Рудаков, «которой в то время был десяцким». Принимая участие в разработке плана преступления, Рудаков предложил товарищам «сделать палки, с какими велено ходить десяцким». Когда же воры с такими палками под видом караульных явились на место преступления и проникли в дом чиновника в приходе церкви Иоанна Предтечи в Кречетниках, сам Рудаков остался в переулке, чтобы при необходимости подать сигнал об опасности. Исполнявший обязанности сотского шестнадцатилетний купец Большой Садовой слободы Сергей Чижик летней ночью 1741 года принял участие в ночной краже на Пятницкой улице вместе с Иваном Каином, Максимом Боровковым и Алексеем Сухоруковым. В то время как Боровков с буравом залез на кровлю, Каин и Сухоруков остались возле избы в саду, а Чижик на Пятницкой улице «у караульни… разговаривал с караульным часовым, чтоб де он, часовой, их, товарыщей ево, не видал»[519].

Разбои в Москве и на подмосковных дорогах

Коллежский асессор Яков Кириллов сын Милюков в челобитье, поданном 11 февраля 1746 года в Московскую полицмейстерскую канцелярию, рассказал о жуткой переделке, в которой он попал несколькими днями ранее:

«Сего 1746 году февраля 5 дня ехал я, нижайший, и при мне два человека моих людей, ис Свято-Троицкаго Сергиевскаго манастыря для моления Богу. И означеннаго числа по захождении солнца, не доезжая от Москвы верстах в семи или осми, и в самом урочищи Красной сосны, близ самого села Ростокина, на дороге воровских людей человек до пятнатцати, напав разбоем, меня и людей моих смертельно били и, приходя с ножами, хотели зарезать, причем меня в правую щоку ранели, и другой боевой знак имеетца. И меня, нижайшего, и людей моих, з дороги взяв, между показанным селом Ростокиным и деревнею Мытищами мимо самого одного господского двора везли, а чей оной, не известен, и, заведши в лес, деньги, платье, лошадей и протчея, что при нем имелось, всё, бив, пограбили… И как меня грабели, то всево в одном брушлоне (так в рукописи. — Е.А.), а людей моих в одних рубахах к деревьям привязали, а сами незнаемо куды ушли. И я, нижайший, с показанными людьми чеса с четыре привязанные быв, и помощью Всевышнего один человек мой по великой трудности развезався и меня, нижайшего, и другаго моего человека развязал же. И потом мы с великою нуждою, едва живы, в ночи много в лесу дороги сыскать не могли, и близ показанного села Ростокина… виден был огонь, и… мы пришли в показанное село Ростокино к старосте… и об означенном разбое объявил. И потом тот староста мне сказывал, что де он объявленных разбойников для поимки послал, токмо найти не могли».

К челобитной прилагался реестр имущества, взятого грабителями, благодаря которому мы имеем редкую возможность узнать, на какой повозке, в какой одежде и с какими вещами в феврале 1746 года ездил коллежский асессор со своими людьми для богомолья в Троице-Сергиеву лавру:

«Сани крытыя обиты кожей, внутри стометом{57} красным — цена десять рублев.

Три лошеди: два мерина вороных — цена сорок рублев, мерин гнедой — цена пятнатцать рублев.

Три хомута ременных, три узды ременныя двойныя, возжи ременныя — цена шесть рублев.

Да платья: кафтан, камзол, штаны суконныя зеленыя, подбиты стометом зеленым, у кофтана по борту и по швам положен шнур гарусной — цена сорок рублев.

Шуба алова сукна, мех калмыцкой черной — цена сорок рублев.

Шуба китайчатая дорожная на лисьем меху, опушена пухом бобровым — цена дватцать рублев.

Камзол кафельной суконной — цена пять рублев.

Шпага, эфес серебряной — цена дватцать рублев.

Кольцо золотое — цена четыре рубли.

Запонки золотыя двойныя — цена восемь рублев.

Перук (парик. — Е.А.) круглой — цена два рубли пятдесят копеек.

Шапка бархотная красная, апушка соболья — цена пять рублев.

Рукавицы замшевыя теплыя — цена восемьдесят копеек.

Два плотка бумажные — цена восемьдесят копеек.

Чесы серебряныя — цена дватцать пять рублев.

Табакерка серебряная — цена шеснатцать рублев.

Кошелек шитой серебром, в нем мелких серебреных денег семьдесят копеек, да червонных иностранных дватцать пять.

Нош складной — цена тритцать копеек.

Туфли желтые козловые — цена сорок копеек.