Император Александр III - Владимир Петрович Мещерский

Император Александр III хорошо сознавал всю политическую важность подобного акта. Император прежде всего стремился к поддержанию мира. Бросив взгляд на Европу, Он, с одной стороны, увидал тройственный союз, вполне благоустроенный, как в смысле политическом, так и в военном. Союз этот представлял собою громадную силу, которая не имела в Европе противовеса. С другой стороны, увидал Он, на двух окраинах Европы, Россию и Францию, пребывавших в совершенно изолированном положении. Эти обе страны не были разделены никакими спорными интересами; их разъединяли предубеждения, которые нужно было победить. Между обеими странами, между обоими правительствами, конечно, нет никакого сходства, никакой аналогии; но каждое в своей сфере не имело никаких оснований бояться друг друга. Император понял это положение и, со свойственною Ему твердостью победив всякие предубеждения, создал франко-русское соглашение, немало изумившее многих государственных деятелей Европы. Император не останавливался ни перед какими препятствиями для достижения намеченной Им цели – поддержания мира. Он пожелал, чтобы мир не зависел исключительно от каприза тройственного союза, и для этого приблизил к Себе Францию. Франко-русское сближение восстановило европейское равновесие, обеспечило мир. Европа этим благодеянием обязана исключительно Императору Александру III. Создание этого соглашения составит блестящую страницу Его царствования. Он оказал Франции громадную услугу, но прежде всего Он был русский и преследовал русские интересы. Вот почему Его так обожали миллионы подданных, а Европа слепо доверяла Ему. Его деяния переживут Его; гораздо труднее было начать и исполнить, нежели поддерживать.

Таковы рассуждения политиков. Громадное большинство французов рассуждало иначе, узнав о болезни, постигшей Русского Императора; оно было до глубины души потрясено вследствие совершенно иных, более простых и сердечных причин. Император Александр III пользовался у нас громадною популярностью; Его любили за то добро, которое Он нам сделал. Около четверти века тому назад никто из наших прежних друзей не желал приблизиться к нам. Мало того, со стороны почти всех европейских государств мы встречали враждебное к нам чувство; нам постоянно старались напомнить пережитую нами годину бедствий; с тех пор мы пребывали в полном одиночестве. Была ли это политика? Так думали, по крайней мере. Но было ли это великодушно? Об этом никто не заботился. Составилось убеждение, что Франция, в течение многих веков занимавшая самые блестящие страницы мировой истории, игравшая столь выдающуюся роль в истории цивилизации, обратилась в какое-то гнездо смут, раздоров, вредной агитации, от которого всякое благоразумное государство должно было возможно далее сторониться. В Европе составилась коалиция, направлявшая все свои усилия к тому, чтобы окончательно унизить нас. Все средства казались удобными для того, чтобы держать нас в черном теле, довести нас до полного отчаяния, вынуждающего соглашаться на все. Тройственный союз при иных условиях не считал возможным поддерживать мир. Нужно ли говорить, что Франция никогда не подчинялась требованиям названного союза? Без фанфаронства, скромно, она понемногу, собственными средствами, оправилась от пережитого ею погрома. Но Франция оставалась одинокой. Но вот радостный гул кронштадтских пушек возвестил всему миру, что Франция вышла из своего изолированного положения. Нужно признаться, что событие это как громом поразило Европу, так мало была она подготовлена к подобной политической комбинации. То, что происходило затем в Тулоне и Париже, было уже продолжением того, что было начато в Кронштадте. Эта великая мысль всецело принадлежит Императору Александру III. Он первый взглянул на нас без злобы, без презрения; оценив нас с нравственной стороны, Он не колеблясь протянул нам Свою державную руку. С той минуты Франция, проникнутая чувством глубокой благодарности, смотрела на Императора Александра III как на истинного благодетеля. Народ ни на минуту не останавливался на мысли, что Кронштадт, Тулон и Париж были строго рассчитанные моменты великой политической программы; народ видел в Императоре друга и таковым полюбил Его от всего сердца.

Если Император Александр III путем этого смелого шага желал усилить шансы сохранения европейского мира, то Он не обманулся в Своих расчетах; чтобы убедиться в этом, достаточно просмотреть газеты всего света. Все прославляют Его, называют гением мира. На этих днях в речи, о которой мы поговорим ниже, лорд Розберри заявил, что кончина Императора Александра III отнимет у Европы самую сильную гарантию мира.

Александр III. Неизвестный фотограф. 1893

На это нам позволено будет заметить, что Император Александр III в Своих политических планах встретил полное сочувствие со стороны Франции. Если бы мы были народом беспокойным, неспособным жить в мире и мешающим пользоваться спокойствием другим народам, если бы мы представляли собою центр всевозможных смут и раздоров, Русский Император никогда бы не приблизил нас к России. Нет, перечисленные свойства чужды французам; переменились ли мы с тех пор, как вышли из нашего изолированного положения? Опасность, которою, как многие утверждали, мы угрожали Европе, увеличилась ли она? Вот вопросы, которые мы вправе задать Европе. Императору не пришлось пожалеть о том, что Он сблизил Россию с Францией. Если Богу угодно было призвать к себе Императора Александра III, то после Него Россия унаследовала великий политический урок, поучающий тому, что во всеобщих интересах лучше относиться с уважением и великодушием к гордой и могущественной нации, нежели сторониться от вероломного соседа».

«Кончина и погребение Императора Александра III дали нам возможность высказать русскому правительству и народу то глубокое сочувствие, каким проникнута Франция к их горю. Это горе является также и горем Франции; мы придали ему характер национальный. Не одна Франция, но и все народы искренно оплакивают кончину Императора. Александр III пользовался уважением и доверием всего мира. Европа сознала, что с кончиною Императора она потеряла Повелителя, всегда руководствовавшегося чувством справедливости. Но теперь не время рассказывать историю царствования или заниматься определением характера личности почившего Монарха. Теперь важно выяснить те последствия, какие могут быть вызваны кончиною Императора по отношению к общеевропейскому положению. В этом смысле до сих пор все заставляет думать, что к испытываемому нами чувству горя не следует примешивать чувства беспокойства. Особенно Франция никогда не смотрела на франко-русское сближение как на явление случайное, находившееся в исключительной зависимости от личной воли Императора Александра III; вот почему в полном спокойствии приветствовала восшествие на престол нового Императора. Николай II унаследовал все те чувства, какие испытывали мы по отношению к Его почившему Родителю, точно так же нам кажется, что и Он унаследовал от Своего Отца чувства расположения по отношению к Франции. Телеграммы, коими обменивались Император Николай II с президентом республики, рассеяли последние сомнения относительно возможности каких бы то ни было перемен как с той, так и с другой стороны. Телеграммы