Философия красоты - Екатерина Лесина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Слав… – Прозвучало жалобно, этот гад сумел-таки укусить. Шантажист, сволочь, паразит… Я понимала о каких фотографиях идет речь: после операции, когда стало понятно, насколько меня изуродовали, вместо свадьбы я стала готовиться к судебному процессу, и к исковому заявлению я прикрепила фотографии, выбрала пострашнее, но и оставшиеся у Славика были бомбой.
Если кто-нибудь узнает… Конец, всему конец: карьере, жизни, удаче. Аронов сотрет меня в порошок, остальные же… представляю эти презрительные взгляды, нарочито-вежливые улыбки и притворную жалость на лицах.
«Бедняжка… я сразу поняла, что с ней не все чисто…»
«А эта маска… поразительная находка, но теперь, когда тайны не осталось…»
«На сей раз Ник-Ник переиграл сам себя…»
«Не представляю, как можно жить с таким лицом… Настоящий кошмар»
Кошмар, в самом деле кошмар, настоящий, не придуманный кошмар с упырем-Славкой в главной роли, ишь ухмыляется, понимает, что никуда не денусь.
– Ну так что, Ксюшенька, ты согласна?
– У меня денег нет. Понимаешь, совсем нет. Триста долларов, ну четыреста, но десять тысяч… Слав, я не знаю, где взять десять тысяч долларов.
– Заработать.
– Как?
– Ксюшенька, – промурлыкал мой мучитель, – ты же взрослая девочка, ты знаменита, красива, вокруг столько богатых мужиков, неужели ты не найдешь способ стрясти с них жалкие десять тысяч? Сроку тебе, милая моя, две недели, так что, поспешай. И вот еще, продиктуй-ка мне свой адресок, и телефон заодно. Как зачем? Во избежание недоразумений. Кстати, если ты думаешь, что я тебя не найду, то… – Славка сделал паузу, позволяя мне в полной мере осознать важность момента, – то мне тебя искать не надо, адрес редакции «Сплетницы» я знаю, а остальное – их проблемы.
Адрес я продиктовала. И телефон. Господи, ну какая же он сволочь! И ведь знала же, предполагала, что сволочь, но все равно полезла.
Урод.
Дома меня ждал Иван, относительно трезвый и настроенный весьма серьезно.
– Где была?
– Гуляла.
– А… – Иван был чем-то очень взволнован.
– Айшу убили, – вдруг сказал он. – Убили. Айшу. Понимаешь?
За год до…
Адетт была пьяна. Коньяк, шампанское, густое красное вино и тягучий ликер. Адетт пила, словно матрос, сошедший на берег после годового плавания, а Серж не мешал. Она очнется, переживет проигрыш и выберется из алкогольного болота. Адетт сильная, переживет и неудачу, и позор, и все, что угодно переживет.
– Ну почему… – Она скулила и выглядела жалкой. Волосы-водоросли, иссушенные солнцем, серая кожа, опухшие веки, и апофеозом паденья грязный халат. Адетт никогда не позволяла себе появляться на людях в грязной одежде.
В доме не осталось людей, все ушли, и Магдалена, получившая от любимого хозяина домик в пригороде Парижа, и Пьер, и Жак, и даже слеповатый, глуховатый старик Луи, подрабатывавший при доме садовником. Впрочем, садовник, итальянец Марио, остался, садовник не был привязан к покойному месье Алану и не видел разницы, кому служить: вдове или детям. Марио служил саду, а, раз уж сад достался вдове, значит, и Марио надлежит поступить точно так же. Прочие же слуги в один день явились за расчетом. Дескать, их долг – служить детям месье Алана, а мадам Адетт несомненно управится сама.
Унизительно. Адетт никто никогда не бросал, ее насильно вернули в прошлое, с головой окунув в неприятные воспоминания. Там, в прошлом, Ада уже бывала в шкуре брошенной и ненужной.
Ада, но не Адетт.
– Когда он успел? Серж, я же все время была рядом, а он изменил завещание… Внуки… Мика моментально родит ребенка, о, если за каждого ребенка она будет получать по миллиону, то Мика наплодит целый выводок… И Франц… Они ничего не делали, а получили все!
– Еще не получили.
– Но получат, Серж, непременно получат. А мне что? Дом? Вшивое поместье на окраине вселенной и содержание! Убогое содержание за то, что я ночи проводила у его постели, дышала этой вонью, слушала стоны, промывала раны, от одного вида которых становилось дурно… Где были его дети? Где, Серж?
– Но двадцать тысяч франков в месяц…
– Заткнись! Двадцать тысяч против миллиона! Миллионов, которые достанутся каким-то внукам! Позор. Господи, почему так несправедлив мир?! Зачем эти ключи, знаешь?
Надо же, вспомнила, вчера мсье Жерар торжественно вручил Мике и Францу запечатанные белые конверты, в которых, по-видимому, хранились упомянутые в завещании ключи.
– Они ходили в банк?
– Ходили.
Адетт проглотила пирожное и вытерла руки о халат.
– И что?
– Францу досталась Библия и перстень Алана.
– А Мике? – Ревниво поинтересовалась Адетт.
– Мике – драгоценности ее матери и матери Алана.
– Паршивка.
Другой оценки Серж и не ожидал. А Мика и в самом деле паршивка, как она радовалась, планы строила и даже вместе с братцем заявилась в дом, чтобы продемонстрировать добычу. Желала встретиться с Адетт, но та, сказавшись больной, заперлась в комнате.
Подумать только: Адетт Адетти пряталась от какой-то маленькой стервы, у которой самомнения больше, чем сил. Адетт Адетти напилась с горя.
– Ей, значит, драгоценности и немедленно, а мне неизвестно что и через полгода… Траур… Я в трауре, Серж! Я в трауре!
Адетт пьяно захохотала.
– Я буду самой скорбной вдовой Парижа. Завтра же… Завтра же мы начинаем печалится о безвременно ушедшем супруге. У меня есть траурное платье?
– И не одно.
– Все равно. Нужно еще. Черное-черное платье, белый жемчуг, агатовый перстень и платок с черным кружевом… Продай поместье, и дом… Мне нужны будут деньги.
– Зачем?
– Платье купить.
И она купила себе это чертово платье, самое черное платье в Париже, она купила много черных платьев, и белый жемчуг, и перстень с крупным лиловым агатом, и алые, цвета пролитой крови, рубины, и грустные топазы, и платок из черного кружева, и превеликое множество других мелочей. Адетт
