Русский флаг - Александр Борщаговский

Кисти пленных были сжаты наручниками. Зыбин и Ехлаков поддерживали искалеченное тело Удалого. Он, как и предполагал Поскочин, долго отбивался от врагов тарьинскими кирпичами. Матросам приказали взять русских живьем, и, исполнив это, храбрецы в синих куртках злобно набросились на упрямого русского бомбардира. Левый глаз Семена скрылся под темной кровавой опухолью. Здоровым глазом он угрюмо посматривал на толпу английских матросов и морских солдат.

— Кто такие? С каких кораблей? — спросил Никольсон.

Лефебр перевел. Матросы молчали.

— Ви есть немы? — закричал француз.

— Никак нет, вашескородие, — ответил Удалой. — Мы не немцы, мы русские…

— Вижю! Дур-р-ак! Капитан спрашиваль: какой ви есть корабль?

— "Наш корабль есть ваш плен", — передразнил Удалой.

— Он с "Авроры"! — крикнул из толпы стрелок, которого Удалой в Кальяо посадил на перуанского быка. — Мы его видели в Кальяо!

— "Аврора"? — спросил Лефебр, схватив Удалого за ворот изодранной рубахи.

— Ага! Старые знакомцы, — усмехнулся Семен.

— Ви? — Лефебр ткнул пальцем Ехлакова.

Он невозмутимо кивнул.

— Ви?

— Так точно, — ответил Зыбин.

— Ви? — обратился француз к Усову.

— Господин офицер, — тихо сказал он. — Я квартирмейстер. Ездил за семьей… Жена, дети вот… — он беспомощно осмотрелся. — Семью пощадите.

Лефебр перевел слова Никольсона:

— Ви есть наш военный приз, по-русски — трофей…

— Курица не птица, кирпич не трофей, — назидательно вставил Удалой.

Удалой все еще досадовал на себя; когда груженый плашкоут вышел из Тарьинской бухты и стали видны фрегаты, Усов приказал было повернуть, но Семен отговорил его. Семен был уверен, что это пришли суда отряда адмирала Путятина, а вчерашние выстрелы — салюты петропавловских пушек…

— Ви есть трофей, — убежденно настаивал Лефебр. — Господин капитан делает вам предложение — перейти на флот ее королевское величество…

— Зачем переходить, — ответил Удалой невозмутимо, — коли вы нас перенесли!

— Но? — торопил Никольсон.

— Терпение, капитан! — Лефебр продолжал объяснять: — Господин капитан сказаль — перейти на службу. Быть свободный матроз под британский флаг.

— Передай капитану, вашескородие, что у нас сроду того не бывало, чтоб матрос на своих руку поднял.

Пленных окружили матросы "Пика". На лицах некоторых кровоподтеки следы недавней схватки с Удалым.

Никольсон сердито инструктировал Лефебра.

— Господин капитан, — сказал француз, — обращается к вам последний раз. Когда ми отпустиль вас, вы будете благодарны?

— Коли отпустите, воевать будем супротив вас! — ответил Удалой.

— Как можно воеваль! — вскричал француз. — Ви видель наш эскадра?! он гордо обвел рукой эскадру.

— Кораблей у вас супротив нашего втрое, — озлился Удалой, — а мы согнем вас вчетверо!

— Молчать! Ви будете благодариль нас: ви сказаль нам про этот форт, артиллерия, люди. Ви честно сказаль!

— Честно? — переспросил Удалой.

— Честно. Ми будем отпустиль вас.

— Хорошо! Снимай железа — все покажу!

Никольсон разрешил снять с матроса наручники.

— Вот, видишь… — Удалой показал на батареи, привлекая внимание Лефебра.

— Видишь батареи? — повторил он. — Попробуй польстись на русский штык, авось ноги унесешь…

Лефебр выхватил пистолет, но Удалой, сбив его с ног, с возгласом: "И мы не лыком шиты!" — бросился к борту. Прыгнуть в воду ему не удалось улюлюкающая толпа матросов настигла Удалого, сбила его с ног.

Никольсон приказал бросить пленных, а с ними и семью Усова в трюм. Туда приволокли и Удалого. Его тело с глухим стуком ударилось о поленницы дров, сложенных в углу темного трюма.

Через несколько часов на "Форте" вновь собрался военный совет. Офицеры почтили вставанием память "безвременно погибшего" контр-адмирала Дэвиса Прайса. Депуант сказал небольшую речь, с трудом выдавливая из себя фразы, пригодные и для торжественной церемонии публичных похорон и для официального отчета о случившемся.

— Тяжелое несчастье постигло нас! — Депуант чуть покачивался всем телом. — Сэр Дэвис Прайс… прославленный мореплаватель, контр-адмирал… беззаветно любимый подчиненными, пал жертвой случая в расцвете… э-э-э… расцвете своих сил… у самой цели, к которой он шел с присущей ему энергией, решимостью и силой… э-э… духа. — Он запинался, частые остановки, казалось, были вызваны горестным состраданием. Но постепенно голос Депуанта окреп. — Дэвис Прайс ушел от нас, но мы по-прежнему сильны и непобедимы. ("Еще бы! — смеялись глаза Никольсона. — Во всяком случае, сильнее прежнего!") Исполнив план, начертанный рукой покойного контр-адмирала, мы воздадим должное его уму, мужеству и проницательности. Господа! Я вношу лишь незначительные коррективы в дислокацию контр-адмирала Прайса. Храброму капитану Никольсону представляется возможность атаковать батарею на оконечности полуострова и, захватив ее, отомстить за смерть Прайса, случившуюся в русских водах… смерть от несчастного случая, — поспешно добавил он. — "Форт" же атакует наиболее отдаленную от города батарею, на холмистом берегу. Уничтожив эти батареи, мы сумеем проникнуть в порт и захватить его во славу англо-французского содружества! Я кончил, господа!

Вопросов не было. Все понимали, что Депуант избрал для "Форта", который, по плану Прайса, должен был атаковать укрепления Сигнальной горы, самую безопасную цель — отдаленную трехпушечную батарею.

III

День в Аваче прошел в хлопотах, в устройстве ночлега.

Старики камчадалы, припадая ухом к земле, старались услышать, не началось ли в Петропавловске сражение. Днем кто-то услыхал орудийные выстрелы. Маша бросилась на траву и, прижавшись к земле, действительно уловила несколько глухих ударов. Затем стало тихо. Земля молчала. Сколько ни прикладывались к ней люди на протяжении дня, гул не возобновлялся. Неужели сопротивление порта так быстро сломлено?

Под вечер в селение явился Лука Фомич Жерехов с женой Глашей, без приказчиков, которые, справившись с делами, вместе с сыном купца Поликарпом ушли в отряд Зарудного. Затем прискакал вестовой. Он привез короткую записку и первые сведения о неприятеле. Несколько строк, написанных Завойко, вызывали тревогу.

"Неприятель поднял американский флаг. Пришло шесть судов: четыре фрегата, пароход и бриг. Бог за правое дело: мы их разобьем. Кто останется жив, про то никто не знает. Но мы веселы, и тебе желаю не скучать… Вам необходимо удалиться на хутор, с Авачи все уйдут и скот угонят".

Почему американский флаг? Зачем уходить с Авачи, угонять скот? Неужели неприятель польстится на мирное камчадальское селение?

Юлия Егоровна за долгие годы жизни с Завойко привыкла к неожиданным и резким решениям мужа. Они не раз выводили семью из затруднительного положения.

Пребывание в Аваче закончилось трагическим происшествием. После отъезда вестового в поселке появился Магуд со своим спутником. Они прошли в дом тойона, растолкав стоявших у входа женщин. Вскоре в доме раздались крики, громкая перебранка. Андронников, трезвый и злой, недовольный своим уходом из Петропавловска, отправился на помощь к тойону.

Утром в селении обнаружились следы преступления Магуда.

Андронникова нашли в дровяном сарае, избитого, связанного, с грязным платком Магуда во рту. Староста, его жена и дочь, тоже связанные, лежали в чистой горнице, а пятнадцатилетний сын уведен, как послышалось тойону, в Тарью, в качестве проводника и носильщика для добра, унесенного со "Св. Магдалины". Тойон слыхал, как Магуд совещался с рыжим матросом: сначала они думали достичь Тарьинской бухты на лодке, но боялись доверить деньги и собственную жизнь тополевым батам — валким, ненадежным лодкам камчадалов. Других лодок в Аваче не было. Решили идти берегом и захватили сына старосты с собой. Старик понял все по частому упоминанию Тарьи и по вопросам, заданным сыну.

Андронников будто окаменел, когда его развязали и вытащили изо рта вонючий кляп. На все вопросы он отвечал молчаливым покачиванием головы, угрюмо растирая затекшие руки. Он молчал, как человек, который боится заговорить, чтобы не поразить мир чудовищными, кощунственными ругательствами. Через час землемер, вооруженный пистонным ружьем тойона, ни с кем не простившись, отправился в сопровождении двух охотников по следам Магуда.

Это было первое глубокое потрясение в жизни Маши. До сих пор она знала только мелкие невзгоды, горечь случайных обид, трудности переездов, которые нарушали привычное течение жизни. В детстве — переезд из Москвы в Иркутск, затем, всего только год назад, — новая перемена: перевод отца в Петропавловск и трудная дорога на Камчатку. Настоящее горе еще не посещало благополучного дома коллежского секретаря Лыткина, доктора фармации, человека, соединявшего редко уживающиеся качества — педантизм и добродушие. Ничья злая, разрушительная, намеренно враждебная воля не вторгалась еще в жизнь Маши.