Леопард - Ю Несбё

— Они говорят, он в опасности.

— Они?

— Бельман. КРИПОС.

— Я думал, ты скажешь «мы». Кстати, зачем Бельману понадобился Тони Лейке?

Она закрыла глаза:

— Микаэль придумал план. Чтобы заманить убийцу в ловушку.

— Да ну?

— Убийца стремится устранить всех, кто был тогда в Ховассхютте. Вот Бельман и решил уговорить Тони Лейке стать приманкой в его игре. Лейке дал бы интервью и рассказал, что переживает трудный период и хочет побыть один. И сообщил бы газете, куда он собирается.

— А КРИПОС устроила бы там засаду.

— Да.

— Но теперь ваш план провалился. И поэтому ты здесь.

Она смотрела на него не мигая:

— Есть еще один человек, который мог бы стать приманкой.

— Иска Пеллер? Она в Австралии.

— Бельман знает, что она под защитой полиции и что ты беседовал с ней и с неким Маккормаком. Он хочет, чтобы ты уговорил ее приехать и выступить в качестве подсадной утки.

— А почему я должен сказать «да»?

Она уставилась на свои руки.

— Сам знаешь. Потому же, что и раньше.

— М-м-м… Когда ты обнаружила, что в том блоке сигарет был опиум?

— Когда собиралась положить его в шкаф в спальне. Ты прав, от него сильно пахло. И я вспомнила, как пахло от тебя там, в Гонконге. Открыла упаковку и увидела в самом низу распечатанную пачку. Внутри нашла комочек. Рассказала Микаэлю. Он велел отдать тебе блок, когда ты попросишь.

— Наверное, тебе легко было меня предать. Ты знала, что я тебя использовал.

Она медленно покачала головой:

— Нет, Харри. Легче мне от этого не было. Может, так и должно быть, но…

— Но?

Она пожала плечами:

— Сообщение, которое я тебе передала, — моя последняя услуга Микаэлю.

— Да ну?

— Теперь я скажу ему, что больше не хочу с ним встречаться.

Кофейник перестал пыхтеть.

— Давно пора, — продолжала она. — И я не прошу простить мне то, как я обошлась с тобой, Харри. Это было бы слишком. Но я думала, надо тебе все рассказать вот так, лицом к лицу, чтобы ты понял. Потому и поехала к тебе сегодня. Чтобы сказать, что поступила так, потому что влюбилась, влюбилась как последняя дура. Любовь сделала меня продажной. А я себя продажной не считала. — Она уронила голову на руки. — Я предала тебя, Харри. Не знаю, что и сказать. Только то, что чувствовать себя предательницей еще хуже.

— Да мы все продажны, — сказал Харри. — Разве что просим разную цену. И в разной валюте. Твоя валюта — любовь. Моя — наркота. И знаешь что…

Кофейник снова запел, на этот раз на октаву выше.

— …мне кажется, поэтому ты лучше, чем я. Кофе?

Он развернулся и посмотрел на фигуру. Она стояла прямо перед ним не двигаясь, словно стоит там уже давным-давно, словно это его собственная тень. Было так тихо, что он слышал свое собственное дыхание. Затем он почувствовал движение, в темноте что-то поднялось, послышался тихий свист, и тут же у него родилась странная мысль. А вдруг эта фигура и есть его тень, как ему почудилось? Вдруг он…

Мысль запнулась, будто произошел сдвиг во времени, будто на секунду из-за помех пропала картинка…

Он удивленно смотрел перед собой и чувствовал, как стекает по лбу теплая капля пота. Он говорил, но слова не имели смысла, словно что-то случилось и связь между мозгом и губами нарушилась. Вновь послышался тихий свист. А потом звук пропал. Пропали все звуки, он даже собственного дыхания не различал. Он обнаружил, что стоит на коленях, что телефон лежит рядом с ним на полу. Перед ним на грубые половицы падала полоса белого лунного света, но, когда капля пота добралась до переносицы, полоса исчезла, капля попала в глаза и ослепила его. И тогда он понял, что это не пот.

Третий удар, как сосулька, пронзил ему голову, проник в горло, в глубину тела. Все замерзло.

Я не хочу умирать, подумал он и, защищаясь, попытался поднять руку над головой. И тут осознал, что не в состоянии пошевелить даже пальцем, и понял, что парализован.

Четвертого удара он уже не заметил, но запахло деревом, и он догадался, что уткнулся лицом в пол. Поморгал, и зрение в одном глазу вернулось. Прямо перед собой он увидел пару лыжных ботинок. Звуки медленно возвращались: его собственное прерывистое дыхание, спокойное дыхание того, другого, кровь, которая капала с кончика носа на половицы. Голос другого был просто шепотом, но казалось, что он кричит эти слова ему в ухо: «И тогда останется только один из нас».

Пробило два ночи, но они по-прежнему сидели на кухне и разговаривали.

— Седьмой человек, — сказал Харри и подлил еще кофе. — Закрой глаза. Как ты его себе представляешь? Быстро, не думай.

— Он полон ненависти, — сказала Кайя. — Злой. Неуравновешенный, противный. Из тех мужчин, которых такие девицы, как Аделе, приманят, обчистят и выкинут. Дома у него полно порнографических журналов и фильмов.

— Почему ты так считаешь?

— Не знаю. Потому что он попросил Аделе прийти на заброшенную фабрику в форме медсестры.

— Продолжай.

— Он женственный.

— В каком смысле?

— Ну… У него высокий голос. Аделе сказала, что он, когда говорит, напоминает ей соседа по квартире, педика. — Она поднесла чашку ко рту и улыбнулась. — А возможно, он киноактер. С высоким голосом и чувственным ртом. Я, кстати, так и не вспомнила актера-мачо с женственным голосом.

Харри поднял чашку, словно чокаясь:

— А помнишь, что я говорил тебе об Элиасе Скуге, точнее, о том, что он видел в ту ночь на улице? Кто это был? Думаешь, он стал свидетелем изнасилования?

— Во всяком случае, это не Марит Ульсен, — сказала Кайя.

— М-м-м… Почему нет?

— Так ведь она была там единственной толстухой, и Элиас Скуг непременно бы ее узнал и назвал по имени, когда рассказывал эту историю.

— Я пришел к такому же выводу. Но, по-твоему, это было изнасилование?

— Похоже на то. Он зажал ей рот, приглушая крики, затащил ее в туалет, что же это могло быть еще?

— Но почему Элиас Скуг не сразу подумал об изнасиловании?

— Не знаю. Наверное, было что-то не так в том, как… они стояли, в языке тел.

— Точно. Наше подсознание воспринимает гораздо больше, чем осознает наш разум. Он не сомневался, что это добровольный секс, поэтому просто пошел и снова лег спать. И лишь много позже, когда прочитал про убийства и вспомнил ту полузабытую сцену, подумал об изнасиловании.

— Игра, — сказала Кайя. — Это была игра, похожая на изнасилование. Вряд ли ее затеяли мужчина и женщина, которые только что повстречались в туристической хижине и выскользнули за дверь, чтобы познакомиться поближе. Для этого надо полностью доверять друг другу.

— Выходит, те двое бывали вместе раньше, — сказал Харри. — А значит, это могли быть…

— Аделе и неизвестный. Седьмой.

— Если только в ту ночь там не был кто-то еще. — Харри смахнул пепел с сигареты.

— Где туалет? — спросила Кайя.

— До конца коридора и налево.

Он смотрел, как сигаретный дым поднимается к абажуру. Ждал. Не услышал, как хлопает дверь. Встал и пошел за ней.

Она стояла в коридоре и смотрела на дверь. Даже в полутьме он разглядел, как она сглатывает слюну, как блестят ее острые зубки. Он положил руку ей на спину и сквозь одежду почувствовал, как сильно колотится сердце.

— Хочешь, я открою?

— Ты, наверное, думаешь, я ненормальная, — сказала она.

— Все мы ненормальные. Открываю. Хорошо?

Она кивнула, и он открыл дверь.

Когда она вернулась, Харри сидел у кухонного стола. Она надела плащ.

— Мне пора домой.

Харри кивнул и вышел за ней в коридор. Смотрел, как она надевает сапоги.

— Так бывает, только когда я устала, — сказала она. — Я имею в виду двери.

— Знаю, — сказал Харри. — У меня все то же с лифтами.

— Правда?

— Да.

— Расскажи.

— Как-нибудь в другой раз. Кто знает, может, еще увидимся.

Она замолчала. Долго застегивала молнию на сапогах. Потом резко выпрямилась и оказалась так близко, что до него, как эхо, донесся ее запах.

— Расскажи сейчас, — потребовала она, и что-то странное, диковатое блеснуло в ее глазах.

— Ладно, — сказал он и почувствовал покалывание в кончиках пальцев, словно отогревались замерзшие руки. — В детстве у моей младшей сестры были очень длинные волосы. Мы навещали в больнице мать и собирались спуститься на лифте. Отец ждал внизу, он не переносил больницы. Сестрёныш стояла слишком близко к кирпичной стене, и волосы застряли между стеной и лифтом. А я так перепугался, что не мог пошевелиться. Стоял и смотрел, как ее тянет за волосы.