Леопард - Ю Несбё
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет.
— Похоже, тебе совсем неинтересно.
— Мне… просто надо подумать о многом другом.
— Когда это ты начала курить? Кстати, у меня есть план, как нам найти седьмого.
Кайя посмотрела на него долгим взглядом.
Бельман вздохнул:
— И ты не спрашиваешь как, дорогая?
— Как?
— Используя его же тактику.
— И в чем она заключается?
— В том, чтобы переключить внимание на невиновного.
— По-моему, ты только эту тактику и применяешь.
Микаэль Бельман метнул на нее быстрый взгляд. Кое-что понемногу стало до него доходить. Кое-что насчет альфа-самца.
Он изложил ей свой план. Рассказал о том, как собирается выманивать седьмого.
А после он дрожал от холода и ярости. И сам не знал, что его так разозлило. То, что она не отреагировала никак: ни отрицательно, ни положительно. Или то, что сидела и курила с таким видом, словно все это ее совершенно не касается. Как она не понимает, что от его шахматных ходов в эти роковые дни зависит не только его карьера, но и ее собственное будущее? Пусть ей и не быть новой фру Бельман, зато под его покровительством она может подняться по карьерной лестнице, ясное дело, если останется лояльной и по-прежнему будет снабжать его информацией. Или его вывел из себя заданный ею вопрос? Тот, что коснулся его. Другого. Старого, побежденного альфа-самца.
Она спросила про опиум. Спросила, действительно ли он собирался этим воспользоваться, если бы Холе не согласился взять на себя вину за арест Лейке.
— Разумеется, — сказал Бельман, напрасно пытаясь разобрать в темноте выражение ее лица. — А почему бы и нет? Он незаконно ввез наркотик.
— Дело не в нем. А в том, был ли ты готов ославить всю полицию.
Он покачал головой:
— Нас на такие уловки не купишь.
В холодном вечернем воздухе сухо прозвучал ее смех:
— Ну его-то ты явно подкупил.
— Он продажен, — сказал Бельман и залпом допил бутылку. — В этом разница между ним и мной. Слушай, Кайя, что ты пытаешься мне сказать?
Она открыла рот. Хотела сказать. Должна была сказать. Но тут у него зазвонил телефон. Она увидела, как он сует руку в карман и, как всегда, складывает губы в трубочку, только это был не поцелуй, а просьба помолчать. На случай, если звонит его жена, начальник или кто-то еще, кому незачем знать, что он приходит сюда, чтобы трахать свою сотрудницу из убойного отдела, ту, которая снабжает его информацией, необходимой ему, чтобы обойти в расследовании убийств конкурирующую фирму. Черт бы побрал Микаэля Бельмана. Черт бы побрал Кайю Сульнес. И прежде всего черт бы побрал…
— Он исчез, — сказал Микаэль Бельман, убирая телефон обратно в карман.
— Кто?
— Тони Лейке.
Глава 51
Письмо
Привет, Тони!
Ты долго хотел узнать, кто я такой. Думаю, теперь самое время открыть тебе правду. Я был той ночью в Ховассхютте, но ты меня не видел. Меня никто не видел, я был невидим, будто призрак. Но ты меня знаешь. Даже слишком хорошо. И сейчас я приду за тобой. Ты — единственный, кто может меня сейчас остановить. Все другие мертвы. Остались только ты и я, Тони. Ну что, теперь твое сердце забилось быстрее? Рука тянется к ножу? И ты наугад бьешь им в темноте, обмирая от страха, что у тебя отнимут жизнь?
Глава 52
Визит
Что-то разбудило его. Какой-то звук. Там, снаружи, всегда есть какие-то звуки, но все они ему знакомы, и от них он никогда не просыпается. Он встал, спустил ноги на холодный пол и выглянул в окно. Знакомый пейзаж. Кто-то назвал бы его пустынной местностью. Непонятно что имея в виду. Потому что тут никогда не бывает пусто, тут всегда что-то есть. Вот как теперь. Зверь? Или это он? Призрак? Ясно одно: там, снаружи, кто-то есть. Он взглянул на дверь. Она заперта на замок и на задвижку изнутри. Винтовка осталась в лабазе. Он вздрогнул под толстой фланелевой рубашкой, в которой и днем ходил, и ночью спал. В гостиной так пусто. Так пусто там, снаружи. Так пусто в мире. Но не пустынно. Потому что там их двое, двое тех, кто остался.
Харри снился сон. Снился лифт с зубами, женщина с палочкой для коктейля в пурпурно-красных губах, клоун с собственной смеющейся головой в руках, белая невеста, идущая к алтарю рука об руку со снеговиком, звезда, нарисованная на пыльном телевизионном экране, однорукая девушка на вышке для прыжков в воду в Бангкоке, сладковатый запах мочи в писсуаре, очертания человеческого тела, проступающие сквозь синий пластик водяного матраса, пневматическая дрель и кровь, хлынувшая ему в лицо, теплая и смертоносная. Алкоголь, точно крест, чеснок и святая вода, всегда защищал его от привидений, но сегодня полнолуние, и пролита кровь девственниц, и призраки кишмя кишели, вырвавшись из темнейших углов и глубочайших могил, и танцевали, перебрасывали его друг другу в танце, все более яростно и дико, под сердечный стук смертельного страха и пожарной сирены, которая безостановочно выла здесь, в аду. И вдруг стало тихо. Совсем тихо. Оно снова здесь. Оно вернулось, заполнило его рот. Он не может дышать. Холодно и темно, хоть глаз выколи, и он не может пошевелиться, он…
Харри вздрогнул и растерянно поморгал в темноте. Между стенами повисло эхо. Эхо чего? Он схватил револьвер, который лежал на ночном столике, спустил ноги на холодный пол и пошел вниз, в гостиную. Пусто. В пустом баре по-прежнему горел свет. И одиноко стояла бутылка «Мартеля». Отец всегда был очень осторожен с алкоголем, он знал, какие у него гены, и коньяк берег на тот случай, если понадобится что-нибудь предложить гостям. Гостей бывало немного. Пыльную ополовиненную бутылку унесло цунами — вместе с капитаном Джимом Бимом и матросом Харри Холе. Харри уселся в кресло, запустил пальцы в дырку на подлокотнике. Закрыл глаза и представил, как до половины наполняет бокал коньяком. Коньячный аромат, трепет, с которым подносишь бокал к губам и чувствуешь, как протестует охваченное паникой тело. А потом опрокидываешь содержимое бокала в рот.
Словно удар в висок.
Харри распахнул глаза. Снова наступила полная тишина.
И тут же снова оно.
Оно гудело в ушах. Как пожарная тревога в аду. То же самое, что его разбудило. Звонок в дверь. Харри посмотрел на часы. Половина первого.
Он вышел в коридор, включил свет на крыльце, увидел чей-то силуэт за рельефным стеклом, взял в правую руку револьвер, левой рукой повернул замок и распахнул дверь.
В свете луны он видел следы лыж, тянувшиеся через двор. Это не были следы его лыж. А призраки следов не оставляют.
Они шли вокруг дома на задний двор.
В тот же миг он вспомнил, что окно в спальне открыто, что ему следовало… Он затаил дыхание. И как будто кто-то затаил дыхание вместе с ним. Не человек, а кто-то еще. Животное.
Он обернулся. Открыл рот. Сердце перестало биться. Как оно могло двигаться так быстро и беззвучно? Почему подошло так… близко?
Кайя смотрела на него во все глаза.
— Можно войти? — спросила она.
Дождевик был ей великоват, волосы торчали во все стороны, лицо бледное и осунувшееся. Он несколько раз моргнул, чтобы проверить, не спит ли он. Такой красивой он ее еще никогда не видел.
Харри пытался блевать как можно тише. Он не пил уже больше суток, а желудок у него чувствительный, не любит резких перемен и восстает как против внезапных запоев, так и против внезапного воздержания. Харри спустил воду, осторожно выпил воды из стаканчика для зубных щеток и вернулся на кухню. На конфорке урчал кофейник, Кайя сидела на стуле и смотрела на него.
— Значит, Тони Лейке исчез, — сказал он.
Она кивнула.
— Микаэль приказал его найти. Но ничего не вышло, его нет ни дома, ни в офисе, никаких сообщений он не оставил. Лейке не значится в списках пассажиров самолетов и морских судов за последние сутки. В конце концов один из следователей связался с Лене Галтунг. По ее словам, он мог пойти в горы. Чтобы поразмыслить, вроде у него такая привычка. Тогда он сел на поезд, потому что его машина стоит в гараже.
— Устаусет, — сказал Харри. — Он говорил, это его места.
— Во всяком случае, в гостинице он не останавливался.
— М-м-м…
— Они говорят, он в опасности.
— Они?
— Бельман. КРИПОС.
— Я думал, ты скажешь «мы». Кстати, зачем Бельману понадобился Тони Лейке?
Она закрыла глаза:
— Микаэль придумал план. Чтобы заманить убийцу в ловушку.
— Да ну?
— Убийца стремится устранить всех, кто был тогда в Ховассхютте. Вот Бельман и решил уговорить Тони Лейке стать приманкой в его игре. Лейке дал бы интервью и рассказал, что переживает трудный период и хочет побыть один. И сообщил бы газете, куда он собирается.