Пария - Грэхэм Мастертон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я заколебался, ведь сейчас я слышал только уличный шум за окном и стук пишущих машинок в соседних комнатах.
— Нет, — наконец выдавил я. — Видимо, мне что-то почудилось.
— Как ты себя чувствуешь? Может, тебе надо еще раз поговорить с доктором Розеном?
— Нет, зачем же. Это ничего не значит, все в порядке, спасибо. Со мной ничего не случилось.
— Это точно? Ты выглядишь не особенно хорошо. Едва ты вошел, я сразу подумал, что выглядишь ты неважно.
— Просто бессонная ночь, — объяснил я, оправдываясь.
Мистер Бедфорд положил мне руку на плечо — не так, будто хотел придать мне уверенности, а скорее так, будто сам должен был на что-то опереться.
— Миссис Бедфорд будет очень благодарна за ожерелье, — заявил он.
3
Перед ленчем я выбрался на одинокую прогулку по салемскому парку „Любимые девушки“. Было холодно. Я поднял воротник плаща, а из моего рта вылетал пар. Голые деревья застыли в немом ужасе перед зимой, как ведьмы Салема, а трава была серебряной от росы. Я дошел до эстрады, покрытой полукруглым куполом, и сел на каменные ступени. Неподалеку на лужайке играли двое детей; они бегали, кувыркались, оставляя на траве зеленый запутанный след. Двое детей, которые могли бы быть нашими: Натаниэль, мальчик, умерший в лоне матери, — как же еще иначе назвать неродившегося сына? — и Джессика, девочка, которая так и не была зачата.
Я все еще сидел на ступенях, когда подошла пожилая женщина в потертом подпоясанном плаще и бесформенной вельветовой шляпке. Она несла раздутую сумку и красный зонтик, который по непонятным причинам раскрыла и поставила у ступеней. Она села примерно в паре футов от меня, хотя места было предостаточно.
— Ну, наконец, — проворковала она, раскрывая коричневый бумажный пакет и вынимая из него сандвич с колбасой.
Украдкой я присматривался к пожилой даме. Она, наверно, не была так стара, как мне вначале казалось, ей было самое большее пятьдесят, может быть пятьдесят пять. Но она была так бедно одета, а ее седые волосы настолько неухоженны, что я принял ее за семидесятилетнюю бабку. Она начала есть сэндвич так изысканно и с таким вкусом, что я не мог оторвать от нее глаз.
Мы так сидели почти двадцать минут на ступенях эстрады в Салеме в то холодное мартовское утро. Пожилая дама ела сэндвич, я наблюдал за ней краем глаза, а люди шли мимо нас, разбредаясь по расходящимся от эстрады веером тропинкам. Некоторые прогуливались, другие спешили куда-то по делам, но все мерзли, и всех сопровождали облачка пара, выходящего изо рта.
В 11:55 я решил, что пора идти. Но прежде чем уйти, я сунул руку в карман плаща, вытащил четыре монеты в четверть доллара и протянул их женщине.
— Пожалуйста, — сказал я. — Возьмите их, хорошо?
Она посмотрела на деньги, а затем подняла взгляд на меня.
— И вы не боитесь давать серебро ведьме? — улыбнулась она.
— А разве вы — ведьма? — спросил я не совсем серьезно.
— Разве я не похожа на ведьму?
— Сам не знаю, — с улыбкой ответил я. — Я еще никогда не встречал ведьм. По-моему, ведьмы должны летать на метле и носить на плече черного кота.
— О, обычные предрассудки, — ответила пожилая дама. — Ну что ж, принимаю ваши деньги, если вы не опасаетесь последствий.
— Каких последствий?
— Для человека в вашем положении всегда возможны последствия.
— В каком это положении?
Пожилая дама порылась в сумке, вытащила яблоко и вытерла его о полу плаща.
— Вы же одиноки, правда? — спросила она и откусила от яблока единственным зубом, как белочка из мультфильма Диснея. — Вы одиноки с недавнего времени, но все же одиноки.
— Возможно, — уклончиво ответил я. У меня появилось чувство, что этот разговор полон подтекста, словно мы встретились с ней в „Любимых девушках“ с определенной целью, и что люди, проходящие мимо нас по тропинкам, напоминают шахматные фигуры. Анонимные, но передвигающиеся по строго определенным маршрутам.
— Что ж, вам лучше знать, — заявила женщина. Она откусила очередной кусок яблока. — Но мне кажется, что это так, а я редко ошибаюсь. Некоторые утверждают, что у меня есть мистический дар. Однако эти утверждения не мешают мне, — особенно здесь, в Салеме. Салем — хорошее место для ведьм, лучшее во всей стране. Хотя, может, и не лучшее для одиноких людей.
— Что вы хотите сказать? — спросил я.
Она посмотрела на меня. Глаза у нее были голубые и удивительно прозрачные, а на лбу — блестящий, слегка покрасневший шрам в виде стрелы или перевернутого вверх тормашками креста.
— Я хотела сказать, что каждый должен когда-то умереть, — ответила она. — Но важно не то, когда человек умирает; важно лишь где он умирает. Существуют определенные сферы влияний, и иногда люди умирают вне их, а иногда внутри.
— Извините, но я все еще не совсем вас понимаю.
— Предположим, вы умрете в Салеме, — она улыбнулась. — Салем — это сердце, голова, живот и внутренности. Салем — это ведьмин котел. Как вы думаете, почему именно здесь начались процессы над ведьмами? И почему они так неожиданно прекратились? Вы когда-нибудь видели, чтобы люди так быстро приходили в себя? А вот я — нет. Никогда. Появилось влияние, а потом исчезло, но бывают места, в которых, по-моему, оно не исчезало никогда. Как посмотреть.
— А от чего оно зависит? — Все это меня заинтересовало.
Она улыбнулась снова и подмигнула.
— От многих вещей. — Она подняла лицо к небу. На шее у нее было что-то вроде ожерелья из сплетенных волос, скрепленных кусочками серебра и бирюзы. — От погоды, от цен на гусиный жир. От многого.
Неожиданно я почувствовал себя типичным туристом. Я сидел здесь и позволял какой-то полусвихнувшаяся бабе кормить меня сказочками о ведьмах и о „сферах влияний“ и вдобавок воспринимал это серьезно. Наверняка через секунду мне предложат погадать за соответствующую плату. В Салеме, где местная Торговая Палата заботливо эксплуатирует процессы ведьм 1692 года как главную приманку для туристов („Делаем на заказ любые наговоры“, уверяют плакаты), даже нищие используют колдовство в качестве средства для рекламы.
— Извините, — сказал я. — Желаю вам приятного дня.
— Вы уходите?
— Ухожу. Было приятно с вами поговорить. Все это очень интересно.
— Интересно, но не очень правдоподобно, так?
— О, я вам верю, — уверил я ее. — Все зависит от погоды и от цен на гусиный жир. Кстати, а почем нынче гусиный жир?
Она словно не услышала мой вопрос и встала, отряхивая крошки с поношенного плаща жилистой старческой ладонью.
— Вы думаете, я попрошайка? — резко спросила она. — Думаете, дело в этом? Вы думаете, что я — нищая попрошайка?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});