Крестная мамочка - Кэрри Адамс

Такое чувство, будто я наконец-то нашла нужную остановку и обнаружила, что последний автобус уже ушел. Его задние фонари еще видны, но даже если я помчусь со всех ног, мне его ни за что не догнать. Я обхватила пальцами ножку бокала, отпила глоток и закрыла глаза.

Я знала, откуда взялось чувство, будто я иду ко дну.

Такой жизни у меня не будет никогда.

Такой жизни у меня не будет никогда.

Такой жизни у меня не будет никогда-никогда.

2. Суицидальный надзор

Если вкус анархии ребенок впервые познает на детской площадке, то вкус революции — на детском празднике. Учителя еще способны сдерживать толпу, но родителям это не под силу. Профнепригоден даже клоун Смарти-Арти. На очередном детском празднике взрослые оказались в меньшинстве: на каждого приходился десяток детей. Мне надо было драпать оттуда во все лопатки. И ни в коем случае не надевать белое. Собственно, по мнению мамаш, мне вообще там не было места. Я бы согласилась с ними, если бы не моя официальная миссия, к которой не имели никакого отношения разгулявшиеся принцессы в легковоспламеняющихся нарядах.

Некоторое время я подпирала стенку, как бедная родственница, с приклеенной к лицу улыбкой, но никто не додумался позвать меня в компанию. Даже убийцы не внушали мне такой робости. Перехватив подозрительные взгляды, я улыбнулась гостьям, но все они тут же отвернулись. Видно, я в счет не шла — ведь со мной они не встречались у школьных ворот. Терпеть не могу себя за трусость. И за то, что вечно пасую перед этими людьми. Так и подмывает запрыгать и затопать ногами с воплем: «Ну нет у меня детей, нет! Но я тоже человек — ясно вам, гады?» Может, хоть эта выходка отвлечет их от обожаемых детишек. Кстати, я заметила: чем несноснее чадо, тем усерднее балует и опекает его мамаша. Может, я не умею правдоподобно умиляться, вот меня и не берут в игру. А может, дело в моей привычке называть любую мелюзгу «оно», независимо от пола.

На долю каждого человека выпадает ровно столько горестей, сколько он может вынести, так что буду краткой. Именинница Кэти спихнула с горки малолетнего отпрыска неизвестных родителей. Правда, Кэти твердила, что хотела столкнуть его в желоб горки, да промахнулась. Но я-то ее знаю. Восьмилетняя дочь Ника и Франчески — до ужаса самоуверенный ребенок, который своего не упустит. Что поделаешь, гены. Проходящая мимо дамочка толкнула другого ребенка, тот заорал, перепугал третьего, который врезался в стол, уставленный бумажными тарелками с вредными лакомствами, перенасыщенными консервантами и красителями (им полагалось скромно стоять в сторонке, пока дорогие малютки лакомятся нарезанными овощами). Я заметила, как апатичный с виду малец рванул за раскатившимися по полу драже «Молтизер». Мамаша успела ухватить его за ногу и потащила прочь так проворно, что ламинат взвизгнул под взмокшими ладошками. На каждую шоколадную горошинку она смотрела с ужасом, как на миниатюрную гранату. Ее сынок сцапал-таки одну и сунул в рот. Я мысленно зааплодировала герою, которого уже усаживали за стол перед принесенными из дома тофу и стручковой фасолью.

Мимо прошел Ник, таща под мышками по детенышу.

— Представь, она ему даже изюма не дает, — шепнул он. — Бедный ребенок.

Вот из-за таких особ я и не хожу на званые ужины. Слишком много развелось мамаш, которых хлебом не корми — дай обсудить удобство дезинфицирующих салфеток и вред прививок. Можно подумать, ветрянка лучше! Я наблюдала, как мальчишка доходит до точки кипения. Так и есть: сорвался и швырнул соевым творогом в мамашу. А та сдернула его со стула и поволокла на выход.

— Он не любит сборища, — буркнула она, проходя мимо.

А кто бы на его месте любил? Мой взгляд упал на пакетик «Молтизера», и я не удержалась. Пока мамаша рассыпалась в фальшивых благодарностях перед Франческой, я наклонилась к маленькому мученику и сунула конфеты ему в рюкзак с Человеком-пауком. Потом прижала палец к губам и подмигнула. И заслужила улыбку мальчишки. Ты видишь, Господи? Я стараюсь.

Залпом допив теплое белое вино, я ринулась в бой. Беспомощно потоптавшись возле двух дам, увлеченно обсуждающих новейший жупел — напитки «Рибена», я оставила их в покое и облюбовала другую потенциальную собеседницу. Она сидела на диване, что-то высматривая в противоположном конце комнаты.

— Привет, — улыбнулась я.

— Привет, — выдавила из себя она.

Для начала сойдет.

— А вы чья мама? — немедленно поинтересовалась она.

— Ничья! — откликнулась я беззаботно, и моя визави уставилась на меня круглыми глазами. В ушах прозвучало громовое «ответ неверный!» из телевикторины. — Я крестная Каспара.

— А-а. У вас взрослые дети?

По-твоему, я похожа на потаскушку, которая залетела еще в школе?

— Нет. У меня вообще нет детей.

Незнакомка вдруг вскочила.

— Извините… Бен! Нельзя! Сейчас же положи! Я кому сказала!..

Унеслась. Нашла удобный предлог? Или жизни ее чада и вправду грозила опасность — со стороны воздушного шарика, который оно сграбастало? То есть он, конечно же, он.

Я предприняла еще несколько попыток. Все начиналось одинаково: «А вы чья мама?» — после чего сразу следовало торопливое «прошу прощения, мне надо вынуть у ребенка изо рта эту пластмассовую штуковину», или «запретить моему ребенку бить чужого», или «запретить чужому ребенку щипать моего», или «жена как раз зовет — говорит, в саду веселье в разгаре»… А суть-то сводилась к одному: «От вас надо держаться подальше — вы ж как пить дать охотница на чужих мужей, с которой не поговоришь ни о тройной вакцине, ни о школьном расписании… да о чем с вами вообще можно говорить?» Может, виноват десинхроноз или яблочный сок, но я едва сдерживалась, чтобы не запрыгнуть на стол и не продемонстрировать трусики всем собравшимся. Жаль было только конфузить и без того замученную Франческу.

Когда меня в седьмой раз спросили, чья я мама, а потом пробуравили подозрительным взглядом, я прихватила тарелку с пиццей и направилась наверх. Каспар спускаться к гостям не собирался — значит, придется мне самой наведаться в спальню подростка. Такие экскурсии меня не прельщали даже в ранней юности, что уж говорить о нынешних временах.

Первое впечатление — запах. Ух и воняло же в спальне! Неужели мальчишки никогда не моются? И комнату не проветривают? Признаюсь честно, я сразу поняла, чем тут пахнет. Потом. Спермой. И марихуаной. Ничто не ново под луной, разве что мой крестник подрос. Бедненький.

— Ау-у! Смеаго-о-орл[2]! Есть кто-нибудь дома?

Из прилегающей к спальне крошечной душевой послышались звуки суетливой возни. Ник пристроил эту душевую в углу спальни, чтобы его старшему сыну не приходилось таскаться в ванную «как у Барби». Усмехаясь, я слушала предательское шипение дезодоранта. Ох уж эти подростки. Можно подумать, мы были другими.