Детонепробиваемая - Эмили Гиффин

– Так спиногрыз уже родился или как? – спрашивает Джесс.

Я улыбаюсь, слыша ее формулировку. Как женщине, желающей стать матерью, ей бы малость смягчить свой лексикон.

– Со дня на день, – говорю я. – Поэтому давай надеяться, что несколько часов с настоящим живым младенцем сгонят с Бена эту блажь.

        * * * * *

Словно по сигналу, Реймонд Гейдж-младший появляется на свет на следующий день, после четырнадцатичасовых родов и экстренного кесарева сечения. Бен звонит мне на работу, чтобы сообщить новости.

– Энни и Рэй хотят, чтобы мы к ним приехали, – восторженно говорит он.

Приглашение в роддом меня удивляет. Энни и Рэй наши близкие друзья, но не думаю, что настолько. Мне казалось, что мы из разряда тех приятелей, кого приглашают посмотреть на малыша уже после возвращения мамочки с младенцем домой. Но несмотря на наши с Беном противоречия, я очень жду встречи с новорожденным.

Поэтому после работы я еду на метро до Рузвельтской больницы, где в сувенирной лавке встречаюсь с мужем. Он уже купил пару воздушных шаров и открытку, которую мы подписываем в лифте, едущем наверх, в родильное отделение. Проходим к палате номер 1231. На двери красуется большой нежно-голубой аист, который держит баннер «Ура, мальчик!», и точно такие же висят на примерно половине дверей в коридоре.

Учитывая затяжные роды Энни, я ожидаю увидеть скромное собрание, но в палате обнаруживается шумная вечеринка на всю катушку. Комната полна цветов, подарков и гостей – их по меньшей мере десяток, друзей и родственников, щелкающих младенца на фотоаппараты и желающих его подержать.

Здесь есть даже несколько бутылок шампанского, и Рэй заслоняет их собой, когда в палату заглядывает медсестра.

Рэй и Энни со счастливыми улыбками подробно рассказывают, как у Энни отошли воды, о поездке в роддом и о ссоре, когда прямо перед тем, как Энни вкололи эпидуральную анестезию, Рэй признался, что забыл дома видеокамеру. Мы смеемся, слушаем и восхищаемся Реймондом-младшим, объявляя его точной копией отца (хотя я не из тех, кто подмечает подобное сходство).

Все хорошо проводят время, но я прекрасно понимаю, какое воздействие это празднование оказывает на Бена. Его захлестывают эмоции, и он очевидно рад за наших друзей, но мне сразу видно, что ему не по себе и невесело. Бен не то чтобы опечален, но похоже, будто он грустит, хотя наверняка это не так. Выражение его лица напоминает мне одинокую подружку невесты, выслушивающую двадцатый тост за молодоженов.

Как раз когда подходит наша очередь подержать Реймонда-младшего, в палату заходит консультант по кормлению и Рэй вежливо просит всех выйти из комнаты. Удивляюсь, что Энни, которая жгла бы лифчики на площадях[1], если бы родилась на несколько лет раньше, теперь стыдливо стремится уединиться. Получается, не зря говорят, что ребенок все меняет? Мы напоследок поздравляем друзей и обещаем скоро им позвонить.

В метро по дороге домой я надеюсь, что Бен понимает – вечеринка окончена. Едва младенца привезут домой из роддома, не пройдет и недели, как поток шампанского иссякнет и на ночных бдениях молодая семья останется одна.

На случай, если Бен этого не понимает, я выжидаю несколько недель, а потом звоню благоверному и невинно предлагаю ему сказать Энни и Рэю, что мы не против посидеть с малышом и дать им шанс выбраться в люди вдвоем. Бен принимает идею на ура. Тут же звонит друзьям, и те с благодарностью принимают наше предложение.

Поэтому вечером следующей пятницы мы с Беном приезжаем на такси к дому Энни и Рэя и взбираемся по лестнице на третий этаж без лифта (под мои замечания, что, наверное, очень тяжело таскать коляску туда-сюда по ступенькам). Я надеюсь увидеть пару замученных родителей, повсеместный бардак и унюхать вонь прокисшего молока, смешивающуюся с «ароматом» испачканных подгузников. Но Рэй выходит встретить нас свежевыбритым и бодрым, и я вынуждена признать, что в квартире идеально чисто. Песня «Рады видеть вас» Нейла Янга играет чуть громче, чем положено в доме, где обитает новорожденный, спящий как ангелочек в детском автокресле.

– Куда вы сегодня собрались? – спрашиваю я, желая, чтобы Энни с Рэем поскорее ушли. «Оставьте ребенка нам с Беном и дайте нам убедиться, что возня с младенцем не для нас».

– Планы изменились, – радостно чирикает Энни. Я замечаю, что она прекрасно выглядит. Волосы убраны в гладкий пучок, а лицо по-прежнему светится, как в бытность беременной.

– Что? Слишком устали, чтобы куда-то идти? – подсказываю я.

– Нет. Предлагаем пойти всем вместе. Нас уже ждет столик на четверых в «Пастиз»! – докладывает Рэй.

Я про себя кляну выбранную одежду – пару удобных джинсов, затрапезную черную майку и балетки. Но отнекиваться на основании того, что я одевалась для няньканья с ребенком, а не для похода в ресторан, вряд ли уместно – сомневаюсь, что друзья примут «я в кедах» в качестве значимого оправдания.

– Уверены? – переспрашиваю я. – Мы хотели дать вам время побыть наедине.

– Наедине мы еще побудем! Мы соскучились по вас, ребята! – восклицает Энни и обнимает меня.

– А кто же присмотрит за Рэем-младшим? – спрашивает Бен.

– Он пойдет с нами, – щебечет Энни.

– Серьезно? – уточняю я.

Энни кивает.

– Да он все время дрыхнет. Все будет нормально! – отводит опасения Рэй, поднимая автокресло, и, словно желая доказать свои слова, предлагает: – Эй, хотите подержать его перед выходом? У нас есть несколько минут. Он не проснется.

– Конечно. Только я сперва руки вымою, – говорю я, вспоминая помешательство сестры на микробах в дни после рождения первенца.

Иду к кухонной раковине и споласкиваю руки, обдумывая дальнейшую стратегию. Может, слегка встряхнуть младенца, вдруг получится разбудить? Или притвориться неуклюжей и тем самым доказать, что дети – это не мое? Вытираю руки и решаю, что такие трюки слишком легко раскусить. Поэтому аккуратно беру малыша из протянутых рук Рэя, придерживая головку, и сажусь на диван рядом с Беном. Мы оба смотрим на Реймонда-младшего в белых кашемировых ползунках и того же цвета шапочке. Похоже, он крепко спит, и мне становится ясно, что этот парень меня подведет, сыграв роль идеального младенца.

Спустя несколько минут разговора Бен спрашивает:

– Можно мне?

– Конечно, – лучится улыбкой Энни.

Бен, как прирожденный отец, с легкостью забирает у меня ребенка. Реймонд-младший приоткрывает один глаз и смотрит на Бена. Зевает, поджимает коленки к груди и снова засыпает. Бен выглядит пораженным.

– Скажи, они замечательно смотрятся вместе? – умиляется Энни.

Я киваю, чувствуя раздражение от формулировки подруги. Первый признак того, что она изменилась. Прежняя Энни никогда бы не употребила слово «замечательно» вне пренебрежительного контекста.

Бен ласково проводит пальцем по щечке Реймонда-младшего.

– Какая нежная кожа, прям не верится.

«Ну конечно, у этого экземпляра нет ни экземы, ни младенческого диатеза», – раздражаюсь я.

Бен продолжается восторгаться:

– Гляди, Клаудия, посмотри, какие у него крохотные пальчики.

Реймонд-младший сжимает в кулачке большой палец Бена, а я гадаю, как же мне соревноваться с такими приемчиками. Ребенок действительно милый.

– Он когда-нибудь плачет? – спрашивает Бен.

Энни говорит, что не особенно часто, с ним очень легко.

«Ну еще бы».

– Нам действительно повезло, – признается Рэй. – На самом деле, даже приходится ночью его будить, чтобы покормить по часам.

– Весьма необычно, – киваю я, бросая нервный взгляд на Бена.

Все пропускают мои слова мимо ушей, а Рэй подхватывает сына, укладывает обратно в автокресло и первым выходит на улицу, где почти сразу же останавливается такси. Я надеюсь, что ребенок считается пятым человеком, и по закону всем вместе нам ехать нельзя, но водитель почему-то не возражает.

Остаток вечера проходит гладко – Реймонд-младший сладко посапывает даже в шумном ресторане. Мы беседуем и шутим как обычно, и я почти забываю, что возле стола спит младенец. Когда домашние заготовки не срабатывают, я завожу разговор о кормлении грудью в публичных местах, но Энни достает бутылочку со смесью и объясняет, что решила отказаться от грудного вскармливания.

Поэтому, помимо слова «замечательный», мне нечего предъявить ни Энни, ни Рэю, ни ребенку.

По дороге домой Бен спрашивает, что я думаю о Реймонде-младшем.

Я говорю, что он прикольный и очень милый.

– Но? – подсказывает Бен, потому что по моему тону ясно, что оно воспоследует.

Я начинаю монолог о том, что редкие младенцы так много спят. Напоминаю, что у всех детей моей сестры случались колики, да и без проблем с животиком большинство малышей более активны, чем Реймонд-младший. Мое выступление не отличается продуманностью, но возражения Бена столь же невнятные: он говорит как продавец, сосредоточиваясь на благородных, но непрактичных предложениях вроде готовности взять на себя «полную ночную ответственность» за нашего ребенка, если тот отчего-то получится трудным в обращении. Бен будто верит, что единственная причина, удерживающая меня от рождения детей – желание мирно спать по восемь часов в сутки и ни минутой меньше. За сим следует пламенная речь о либеральной политике его фирмы в плане декретного отпуска для отцов и о том, как его привлекает перспектива стать отцом-домохозяином.