Детонепробиваемая - Эмили Гиффин

– Ты быстро поймешь, Клаудия. Мы вдвоем живо разберемся.

Наполнившая комнату радость становится словно осязаемой. Его родные чуть не хлопают в ладоши, так их воодушевляет эта реплика единственного сына и брата.

Люсинда наклоняется вперед и спрашивает:

– Вам есть, чем с нами поделиться?

– Пока нет, – улыбается Бен.

Я сдерживаюсь, пока мы не оказываемся в машине одни, готовясь отправиться домой.

– Пока нет? – кричу я, а потом упрекаю, что меня никогда так не предавали.

Бен бормочет, чтобы я не кипятилась – мол, это просто фигура речи.

– Фигура речи? – взрываюсь я.

– Ага, – кивает он. – Е-мое, Клаудия, остынь, а?

Тогда я и решаю, что пришло время пообщаться с кем-то из верного мне триумвирата: или с кем-то из сестер – Дафной или Маурой, – или с лучшей подругой, Джесс. После недолгих раздумий я вычеркиваю сестер, по крайней мере предварительно. Хотя они всегда желают мне только лучшего, уверена, что в этом вопросе они не встанут на мою сторону.

Мотивация Мауры будет больше обусловлена опасением, как бы мне не потерять Бена, чем убеждением, что мне необходим ребенок. Она уважает мое намерение оставаться бездетной. У нее самой трое детей, которых мы обе обожаем, но мне кажется, порой она чуть ли не жалеет о своем решении их родить. Или как минимум о решении родить их от Скотта. Я часто слышала, как сестра говорила, что самый важный выбор в жизни женщины не в том, за кого выходить замуж, а кого сделать отцом своих детей.

– Это уже необратимо, – вздыхает она. – Это на всю жизнь.

Хотя, по правде, я думаю, что Маура и там, и там приняла неправильное решение. Она – типичный пример женщины, больше озабоченной страстью, восторгами и внешним фасадом, чем поиском в мужья честного, доброго и надежного мужчины. Я называю это «феномен старшеклассницы». Большинство старшеклассниц сбрасывают со счетов милых, тихих, слегка скучных парней, а ищут ярких популярных спортсменов. Если им каким-то образом удается заарканить такого, они действительно считают себя самыми везучими созданиями на планете. Действительно верят, что им выпал счастливый билет. Но через двадцать лет, возвращаясь в школу на встречу выпускников, они наглядно видят свою ошибку. Милый, тихий, слегка скучный ботаник превратился в идеального мужа, заботливого отца и рачительного хозяина, а когда-то яркий популярный спортсмен сидит в углу и пьяно лапает Мисти, шлюховатую бывшую участницу группы поддержки.

Вот более или менее краткая версия истории ошибочных предпочтений Мауры. В старших классах она встречалась с положительным парнем по имени Найлс, и их отношения шли к браку. Но когда Найлс завел разговор о кольцах, сестра струсила и решила, что он «слишком скучен и предсказуем». Заявила, что не может выйти замуж за человека, не способного заставить её сердце трепетать каждый день. В то время я очень поддерживала ее позицию. Тогда я была всецело за поиск истинной любви и против сосуществования с кем попало – и до сих пор придерживаюсь этого мнения. Но, оглядываясь назад, я понимаю, что Маура путала любовь и страсть, путала милое и скучное. Найлс хорошо к ней относился и был готов к длительному союзу. Но она возомнила, что он вроде как ее недостоин, поскольку совершенно ей неинтересен. Честно говоря, мне кажется, что на ее решение сильно повлияла невзрачная внешность Найлса, хотя Маура в этом никогда не сознается. Она привязалась к Найлсу, но он был не из тех парней, на кого девушки пялятся в баре. А Маура хотела сексуального бойфренда. Хотела производить впечатление. Поэтому неудивительно, что её следующим спутником после Найлса стал высокий, великолепный и компанейский Скотт. И хотя я допускаю, что существует множество высоких, великолепных и компанейских ребят, которые еще и верны своим женам, мне все равно кажется, что большинство из них – изменники.

В любом случае Скотт-то уж точно изменяет, и я думаю, что взгляд Мауры на мой брак слегка затуманен тем фактом, что она сама ошиблась в выборе. Как говорит Дафна, предпочла «красивого Скотта» «милому Найлсу». И поэтому неудивительно, если сестра годами завидовала нашим с Беном отношениям, вполне идеальным внутри, а значит, со стороны кажущимися еще более совершенными.

И пусть она не завидует моему счастью, Бен все равно является постоянным напоминанием о том, что она могла бы иметь, и потому Маура очень хочет, чтобы я ценила свой брак и берегла его. Так что она наверняка посоветует мне родить ребенка, чтобы удержать Бена. Скажет, что я должна пойти на что угодно, лишь бы его удержать. А я совершенно не хочу этого слышать.

Доводы Дафны меньше затронут наши с Беном отношения, но будут обусловлены её помешательством на деторождении. Это вроде фильтра, сквозь который она смотрит на весь окружающий мир. Она и её муж Тони уже почти два года пытаются зачать ребенка. Вначале они практиковали старомодный способ: выпивали бутылку вина, заваливались в постель и надеялись на задержку. С тех пор их мания докатилась до покупки тестов на овуляцию, составление календарей благоприятных для зачатия дней и споров о графике месячных. Сейчас Дафна принимает кломид и подбирает клинику по лечению бесплодия.

Мне было больно видеть ежемесячные терзания сестры и то, как безуспешная борьба её меняла, как Дафна становилась все более и более желчной с каждым ребенком, появлявшимся в семьях её друзей. Она всерьез возмущается, что другим людям дети достаются без труда, и даже в пух и прах разругалась со своей подругой Келли, когда та во время медового месяца забеременела разнополыми близнецами. Маура сказала Дафне, что той стоило бы порадоваться за Келли (возможно, это и правда, но, по-моему, говорить такое было вовсе необязательно), и мои сестры крупно повздорили. Дафна бросила трубку и быстро набрала мой номер, желая перетянуть меня на свою сторону. Маура тут же позвонила мне по второй линии, так как ей не терпелось поведать свою версию перебранки. Дафна, услышав звонок, крикнула: «Даже не смей отвечать по второй линии!», а затем пустилась в лихорадочные объяснения своей точки зрения. Она настаивала, что ссора с Келли не имеет никакого отношения к тому, что той незаслуженно дарованы близнецы, а причина в заявлении Келли, что та назовет дочку Стеллой. «Это же мое имя», – повторила Дафна, наверное, раз десять. Я поборола искушение ввернуть: «Нет, тебя, вообще-то, зовут Дафной» и заверила сестру, что мне не по душе аллитерация в именах (фамилия Дафны – Секко). Я сказала, что «Стелла Секко» звучит как псевдоним стриптизерши, и если бы я получила резюме от соискательницы с таким именем, то немедленно выбросила бы его, даже не заметив, что она фулбрайтовская стипендиатка. Затем последовала долгая дискуссия об именах для детей – а эту тему я нахожу нелепой и утомительной, если только у собеседницы не остались считанные месяцы на принятие окончательного решения. Обсуждать имена, еще не будучи беременной, почти так же нелепо, как пытаться монопольно застолбить какое-то конкретное имя.

Конечно же, я поделилась этими соображениями с Маурой, когда наконец ей перезвонила, но добавила, что мы все равно должны стараться поддержать Дафну. Я уже привыкла выступать посредником и обеспечивать между сестрами хрупкий мир, хотя и каждая из них могла бы сказать то же самое. Возможно, это просто естественные отношения трех сестер. Мы все трое очень близки, но часто выступаем вдвоем против одной, и альянсы постоянно создаются и распадаются.

Поэтому мне претит сама мысль о том, что сестры могут встать на сторону Бена и попытаться уговорить меня родить. Мне нужен безоговорочно согласный со мной и непоколебимый сторонник. Кто-то, способный задвинуть собственную предвзятость. И тут на сцену как всегда выходит моя лучшая подруга Джесс.

Мы с Джесс познакомились на первом курсе Принстона, когда нас объединила неприязнь к нашим соседкам по комнатам – обе они были шумными студентками факультета актерского мастерства, и обе звались Трейси. Однажды прямо перед каникулами в честь Дня Благодарения Джесс напоила наших Трейси водкой с клюквенным соком и уговорила их поменяться комнатами. Она сработала настолько успешно, что обе Трейси сочли, будто сами до этого додумались. Моя даже написала мне каллиграфическим почерком записку с извинениями. На следующий день Джесс перетащила через коридор свои плед, одежду и книги в коробках и мешках для мусора, и следующие четырнадцать лет (почти столько же, сколько и в родительских домах) мы прожили вместе: сначала до окончания колледжа в общежитии, а потом перебрались в нашу первую тесную манхэттенскую квартирку на углу Девяносто второй улицы и Йорк-авеню.

В последующие несколько лет мы несколько раз переезжали, пока не отхватили просторный солнечный лофт на Парк-авеню, который благодаря китчевому стилю Джесс вызывал постоянные сравнения с апартаментами из сериала «Друзья». У каждой из нас на протяжении этих лет менялись бойфренды, но ни разу отношения с парнями не стали настолько серьезными, чтобы мы с Джесс разъехались.