Овердрайв - Diamond Ace

— Пляши, пляши! — закричали монстры со всех сторон, подталкивая юношу, дергая его за руки.

Странно, Вадим понял, что он пляшет — как марионетка, как шут — выполняя команды серого существа. Влево — вперед — вправо — вперед — прыг — скок — снова вперед. Колокольчики на колпаке дзинькают, монстры хлопают в ладоши. Назад — не получается, там словно выросла сплошная стена из мерзких существ. Нечем дышать. Вадим с ужасом вдруг понимает, что он знает, давно знает этих людей — или нелюдей — хотя до этого никогда их не встречал. Он же когда-то сам их приглашал: Шута, Серого, Крокодила, Просто Коня, звал в гости, вот они и заявились — все сразу, всей толпой. Сколько же их? Кто там ещё в безымянной массе, кого не высветил мобильник?

Вадим понимает, что надо бежать, подниматься наверх, в квартиру, надо как-то их обмануть.

Обмануть? Убежать? Спрятаться! Вадим понял, как может избавиться от ряженого стада. Он рванулся вперед, освободив руки, резко ударил тремя согнутыми пальцами. Исчезли твари, окутав юношу терпким запахом мужского пота и крепкого сигаретного дыма. А пальцы все ещё дергаются в панике, словно исполняют дьявольский танец, неподвластный разуму.

И вот уже сверху по лестницам несутся дружными рядами вооруженные воины, марионетки Дьявола, круша все на ходу, таща за собой бревна и гремя ложками. Тупая голодная свора. Резкая головная боль напоминает о пустом желудке:

— Есть! Есть!

В подъезд с грохотом ломятся тысячи воинствующих монстров, жгут костры на улице. Вадим пытается остановить дикое воинство, но руки словно онемели, запястья будто скованы железными браслетами, боль тонкими острыми иглами стремится к плечам, к шее. Он чувствует, что сейчас погибнет, каждая клеточка отчаянно вопит:

— Жить! Жить!

И когда неуправляемое дьвольское войско бросается на растерявшегося повелителя, он выбрасывает перед собой руки…

Грохот сменяется тишиной. Вспыхивает яркий свет, и Вадим видит вокруг обездвиженные фигуры воинов, застывшие в безмолвии. Страх холодными каплями стекает по спине: Вадим знает, что может сойти с ума, если не заставит марионеток продолжать битву. Дрожащие руки вновь и вновь лихорадочно повторяют одно и то же движение. Бесполезно. Пробуют ещё раз, ещё, ещё…

— Нет! Нет! Я заставлю вас двигаться! — кричит Вадим.

Откуда-то вдруг появляется женская рука и толкает к Вадиму чашку горячего кофе. Переворачиваясь, та заливает все коричневыми кляксами, обжигает пальцы рук, капает на босые ноги. Вадим вздрагивает и — о, чудо! С шумом и лязганьем воинственные фигуры исчезают. Что-то липкое опускается с потолка, застилает глаза, закрывает лицо, останавливает дыхание. Господи….В воздухе колышется кручёная паутина с громадным черным пауком, внутри которого пылает огонь, освещая попавшихся в сеть жирных мух и жуков. Паук выбрасывает крепкую нить, но Вадим успевает взмахнуть обожженными пальцами, и паутина рвется, роняя свои жертвы. Но это же не мухи, а люди! Освобожденные из дьявольского плена, они выбегают на улицу, продираясь сквозь толстые стены кирпичного дома.

Последняя жертва медленно поворачивается и подмигивает Вадиму пошло и откровенно. Так вот в чем все дело! Неужели во всем виновата именно она — мерзкая девица с толстыми ляжками и силиконовыми грудями, незванная гостья, которую Вадим вчера безжалостно высмеял и выставил вон? Неужели она успела заразить его гнусной болезнью? Только не это…

— Поди прочь! — гонит он похотливую девицу, и та с жалобным стоном прячется обратно в свой гадкий вертеп.

Вокруг всё погружается в темноту, наполняется шуршанием и отвратительным писком. Крысы? Нет, мышь. Большая серая бесхвостая мышь. Вадим иступленно хватает её за выпуклую гладкую спину. Глаза уже немного привыкли к темноте, но перед ними мелькают бесконечные красные круги, и тупая боль давит на зрачки откуда-то изнутри. Вадим пытается помассировать уставшие веки, но кто-то невидимый перехватывает его руку. Вадим послушно совершает руками знакомое действие, и со всех сторон снова появляются фигуры. Они молчат, но Вадим понимает, что им нужно. Письма. Они пришли за его письмами.

Шут, Серый, Крокодил, Просто Конь….Помнят ли они сами, как зовут их? Или уже давно забыли? Как они нашли Вадима? Ведь он тоже обманывал всех, тщательно скрывая своё настоящее имя.

Похоже, им не понравились полученные письма? Ха-ха-ха! Но Вадим написал в них чистую правду: «Ты — мертвец! Игрушка дьявола! Тебя нет на этой земле». И всё. Но как они возмутились! Вон стоят — строчат ответные послания. Клоуны.

Монстры окружили Вадима, беззвучно бросая ему в лицо обвинения во лжи, ответные письма летели, скручиваясь в острые стрелы, ударяя в виски, железом сковывая голову.

Одно письмо попало прямо в руки: «Ты сам мертвец. Марионетка, клоун. Как все мы».

— Нет! Я живой. Я — не клоун. Я…

Дикий издевательский хохот оглушил: маски корчили рожи, скалили редкие зубы, катались по полу, верещали, шумно сморкаясь в мокрые платочки. Кольцо марионеток сжималось вокруг Вадима, он попытался вырваться, убежать.

Боль резкая, невыносимая, пронзила ноги. Мелькнула на исходе сознания мысль: убрать, ликвидировать последнее письмо. Падая в бесконечный, светящийся яркими точками туннель, Вадим протянул руку, чтобы нажать клавишу «Delete».

— Доктор, доктор! Подойдите, скорее! — крикнула, выскочив в коридор, старшая медсестра Елена Викторовна.

— Что случилось? — Как всегда, элегантный и подтянутый по понедельникам, в чистом накрахмаленном халате зашел в палату лечащий врач.

— Больной пришел в себя, шевелит рукою, пытается что-то сказать, — волнуясь, проговорила медсестра.

— Слава богу… — врач подошел к кровати, осмотрел лежащего на ней Вадима, — Это же надо! Трое суток просидеть за компьютером, не вставая.

Елена Викторовна покачала головой — а ведь могло быть и хуже…Страшно подумать — тромб оторвался из-за застоя крови в ногах, парень ещё счастливчик, бог ему в помощь.

— Я — Дьявол, — еле слышно прошептал Вадим.

Посмотрел напряжённым взглядом на людей в белых халатах и уточнил:

— Дьявол. Собака. Мэйл. Точка. Ру.

Макдауэлл А. К. На обочине

Стоит он, короче, правой рукой подпирая левую щеку, и молчит. Я сразу понял, что сейчас что-то будет. Он дергает меня за ворот, коротко бьет в лицо.

— Ты чего, родный?

Не очень больно, скорее, непонятно, зачем все это. Я и так пойду с ним, потому что достало бегать, скрываться, бухать меня, черт побери, достало, а к мусорам не пойду. Бить-то зачем?

Под ребра уперся ствол.

Это очень неприятно.

— Ну? — говорю.

— Где пластик?

— Не при себе.

Не вру. Я не такой идиот, чтоб таскать пластик с собой.

— Не дури, — говорю, — ну выстрелишь ты, ну помру я. А пластик ты потом где возьмешь? Боженька ниспошлет? Или сам будешь сочинять?

Говорить, когда рукой сжимают куртку так, что трудно дышать, чертовски неудобно. Все сегодня как-то по-дурацки складывается. Я знал, что за мной идут, и это был вопрос времени, когда мне начнут задавать неудобные вопросы, но я и представить не мог, как это будет просто. Буднично.

Страшно.

— Много говоришь.

Он ослабляет хватку. А потом, видя, что я готов сотрудничать, — а кто не готов-то, когда ствол ребра царапает? — отпускает и делает шаг назад.

— Только дернись…

— Да-да, — киваю, — ты в меня пальнешь, и мне будет плохо. Я не дурак.

Вопрос спорный. Да, мне двадцать четыре года, я недурен собой и достаточно умен, чтобы сделать пластик, на котором я сдаю всех и каждого, но достаточно глуп, чтобы об этом растрендеть.

Умная голова дураку досталась.

Так. Он более-менее успокоился. Сейчас левой рукой сбиваю ствол, ногой под колено. Он падает, я добавлю с локтя по затылку или ребром ладони в висок. Забрать пистолет и бежать. Денег хватит свалить в другой конец страны.

Ничего этого я не делаю. Проходят секунды.

— Идем, — упустив все удачные возможности, я киваю на деревянные двери подъезда, за которыми чернеет ночь. — Забирай что нужно, и мы расстанемся спокойно. Окей? Пластик в камере хранения.

Я так устал бояться, что мне почти не страшно.

Он все равно меня замочит.

Интересно, а он, — и они, те, кто его послали, — вообще знают, что пластик легко и просто копируется, а информация может вполне успешно лежать в междусети? Или я один у них был такой умный?

Какая нахрен разница.

Он все равно меня замочит. Я его сначала не узнал, а теперь вижу, вспомнил — это Солдат. Отбитый ветеран с дыркой в голове. Мы с ним выпивали, хорей пороли вместе, но это его не остановит, потому что у него есть пистолет, а у меня нет. Он хищник, а я жертва. Травоядное. Он мурчит, а я мычу.

— Шагай.

Шагаю, чувствуя, что черная глазница ствола смотрит мне в спину.