Быстрее молнии. Моя автобиография - Усэйн Болт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В школе все видели, что у меня серьезный талант. Дошло до того, что тренеры уже не сообщали мое время – так я быстро бежал. Им не хотелось, чтобы я о себе возомнил, потому что мои результаты намного превышали временные показатели в моей возрастной группе. Однажды я слышал, как наш новый учитель по физкультуре, засекавший мое время на 200 метрах, после забега даже специально перепроверял свои часы.
– Что это? – сказал он стоявшим вокруг него детям. – Время Болта просто невероятно. Возможно, что-то с часами.
Он переустановил свои часы и попросил пробежать меня еще раз. А затем еще раз. И еще раз. Каждый раз, когда я пересекал черту и смотрел на него, я видел одинаково удивленное лицо, вглядывающееся в свои часы, будто они сломались. Показатели на его часах были слишком высоки, я показал еще более быстрое время, чем в предыдущие разы.
Моим самым злейшим врагом оставался я сам. Несмотря на отцовскую выучку и домашнюю дисциплину, я был ленивым. Я не усердствовал на тренировках в школе. Я никогда себя не утруждал на практических занятиях, но при этом легко справлялся с зачетами, особо не напрягаясь. Поскольку талант был дан мне свыше, я обычно без проблем сдавал норматив, и мне все сходило с рук. Чаще всего я попадал на стартовую линию, пробегал и выигрывал школьный чемпионат, но недостаток моих усилий означал, что я не развивался и не работал над своей техникой.
Мои победы и трофеи были не стопроцентными – в технике бега существовали серьезные изъяны: длинная шея и высокие колени были, а вот собственного стиля – не было.
Проблема заключалась в том, что я по-прежнему пропускал часы тренировок, особенно на 400-метровке. Работа на 200-метровой дистанции была сложной, но с ней я справлялся. Время от времени я бегал на расстояния 300 и 350 метров на дополнительных тренировках: изнурительная программа, которую должен выполнить атлет перед следующим сезоном. Дополнительные тренировки позволяли развивать силу и сохранять физическую форму для бега на большой скорости. Также они повышали уровень базовой физической подготовки, поэтому если я получал травму в сезоне, то легко сохранял силу и выносливость к моменту своего возвращения.
Однако для бега на 400 метров дополнительные тренировки были совсем иными: я должен был последовательно пробегать серию из 500, 600 и 700 метров. Для меня это было почти невозможным, и часто меня рвало прямо на беговой дорожке после выполнения серии этих дистанций, после чего я умолял тренера об отдыхе. Еще худшим был ряд упражнений, которые надо было выполнить для развития основных мышц. Если я хотел стать топовым бегуном, то должен был развить мощность в ногах во время гонки по треку. Но работа над этим была очень сложной. Одним из моих самых суровых тренеров был сержант-майор мистер Барнетт, и он был действительно ужасен. Он заставлял нас делать по 700 упражнений на пресс ежедневно. Семьсот! Еще страшнее, что все студенты, занимающиеся атлетикой, должны были делать одновременно упражнения на брюшной пресс, и если кто-то останавливался, то все должны были начинать сначала.
«Забудь об этом, – думал я, – я не могу с этим справиться».
И с тех пор я делал все, что угодно, чтобы уклониться от практических занятий, особенно когда речь шла о работе над более длинными дистанциями или об упражнениях мистера Барнетта.
По сути, я рассматривал бег как хобби, а не как основную причину своего пребывания в школе Вильяма Нибба. В 12 лет я мог пропустить серию вечерних упражнений и поехать с друзьями в ближайший Фальмут, чтобы поиграть в видеоигры в местном пассаже. Тем местом управлял человек по имени Флойд, и у него была простая система: четыре приставки Nintendo с 64 играми и четыре телевизора, стоимость одной минуты игры – один ямайский доллар. Чтобы заплатить за игру, я экономил на обедах и копил деньги, которые мама давала мне на еду. Super Mario и Mortal Kombat были любимыми играми, в которые я постоянно играл, и обычно по вечерам руки болели от джойстика, потому что играл я слишком долго.
Когда мама или папа хотели узнать, как прошли тренировки, я никогда не признавался, что пропускаю занятия. Я просто пожимал плечами и вел себя так, как будто усердно побегал, – пара зевков делала свое дело. Но моим уловкам скоро пришел конец, когда меня застукала двоюродная сестра. Она пришла в игровой центр, зная, что мой отец не одобряет компьютерных игр. Как только она заметила меня, входящего к Флойду, тут же сообщила родителям, и я, естественно, получил сильную трепку от отца. Я был очень зол на нее. Мне запретили подходить к пассажу, а главный школьный тренер, бывший олимпийский спринтер по имени Пабло Макнейл, попытался объяснить значение тренировок.
– Твое беговое время феноменально, Болт, – сказал он. – Представь, какое время ты сможешь показать, если отнесешься к этому со всей серьезностью!
Слова мистера Макнейла были серьезным аргументом. Это был решительного вида человек с седыми волосами и усами, но в те времена, когда он еще бегал, у него была копна нечесаных африканских волос. Тогда он выглядел круто. Мистер Макнейл вышел в полуфинал на Играх в Токио в 1964 году, но, несмотря на его опыт и полезные советы, я продолжал валять дурака. Однажды вечером, после того как я пропустил тренировку, Макнейл взял такси и поехал в Фальмут, где застал меня тусующимся у Флойда с несколькими девчонками из Вильяма Нибба.
Настроение отца явно не улучшилось, когда он узнал, что у меня плохие оценки, особенно по математике. Скорость, с которой я всегда решал примеры в Вальденсии, куда-то исчезла, и до меня с трудом доходил материал, который разбирали на уроке. Сначала меня это смущало. Я думал: «Черт возьми, что происходит?» А затем попытался убедить себя, что мне не особо нужны те идеи, которые учителя пытались донести.
«Да перестань, – думал я, – когда тебе в жизни пригодится теорема Пифагора? И почему я должен знать все о гипотенузе?»
Всем стало ясно, что я относился к учебе безответственно. Первые два года в Вильяме Ниббе я еще что-то делал, чтобы выкарабкаться. Учителя пытались убедить меня, что уроки помогут в спортивной карьере, дадут дополнительный стимул, но это не помогало, потому что тогда я не мог себе представить карьеру на беговой дорожке. Учительница иностранного языка мисс Джексон однажды сказала:
– Усэйн, ты должен учить испанский. Если ты собираешься стать атлетом, то будешь много путешествовать, общаться с разными людьми, и тебе придется с ними разговаривать. Испанский – это язык, который нужно знать.
Это не впечатлило меня.
«Не, это не для меня, – подумал я. – Ненавижу испанский!»[2]
У отца возникли проблемы из-за моей неуспеваемости: ему ежегодно приходилось оплачивать дополнительные занятия в школе. Он знал, что я могу провалить экзамены в конце года, и тогда мне придется остаться на второй год, а это означало дополнительные расходы на школу. Это так выводило его из себя, что я получал порку.
– Не смей ничего утаивать, Болт! – кричал он однажды вечером. – Если с тобой что-нибудь случится на беговой дорожке, ты получишь травму и не сможешь бегать так же быстро. А если у тебя при этом не будет никаких знаний в голове, ты не сможешь устроиться в жизни.
Чтобы заставить меня образумиться, он заставил меня просыпаться в полшестого утра. Это было безумие. Школа открывалась только в 8.30, но отец настаивал, чтобы я вставал на рассвете. И я бесился каждый раз, когда звонил будильник.
– Что это за дела? – кричал он, если я оставался в постели. – Парень, почему ты такой ленивый?
К счастью, мама была намного мягче. Как только папа уходил на работу, она позволяла мне вернуться в постель, а чтобы я не опаздывал в школу, иногда вызывала такси.
Хотя тогда я этого не понимал, мое легкомысленное отношение к тренировкам сказывалось на всех важных соревнованиях. Несмотря на то что я считался лучшим бегуном школы Вильяма Нибба, на региональных чемпионатах парень по имени Кейс Спенс из колледжа Корволла постоянно надирал мне задницу.
Кейс был полукровкой с отлично накачанными мускулами. В нашей школе поговаривали, что отец Кейса чересчур сурово заставляет его заниматься и, как я узнал позже, постоянно гоняет в тренажерный зал. Вероятно, эта дополнительная тренировка давала ему преимущество надо мной, потому что Кейс был явно более тренирован, хотя нам обоим было по 13 лет. Сильно развитый пресс моего соперника давал дополнительную мощность на беговой дорожке, и я не мог его догнать, как бы сильно ни старался. А поскольку я не перетруждал себя тренажерным залом и пропускал упражнения на пресс мистера Барнетта, то всякий раз проваливал соревнования.
Проигрыш Кейсу Спенсу был для меня не менее болезнен, чем 700 упражнений Барнетта, поэтому после очередного поражения на региональном треке в 2000 году я решил, что с меня хватит. Я был в бешенстве, и раздражение заставило меня собраться. У меня появилась цель, как в те времена, когда на гонках с Рикардо Геддесом мистер Нугент поставил на кон комплексный обед. Я решил побороть этого парня, чего бы мне это ни стоило.