Дойти до ада - Олег Игнатьев

Климов взял старика под руку. Они вышли на улицу и двинулись вперед по темной улочке.

— Дочунь? — позвал Иван Максимович, входя в свой небольшой, но как-то очень ладно выстроенный дом. — Я не один, встречай… — Он указал Климову, куда повесить плащ и шляпу, предложил пройти на кухню, помыть руки. — Сейчас нам Юленька поставит чай.

Иван Максимович улыбнулся в сторону двери, и Климов обернулся.

В комнату вошла девушка, и Климов узнал в ней официантку из кафе.

— Знакомьтесь, это моя младшая…

— Юля, — представилась девушка и улыбнулась. Она тоже узнала Климова.

— А я Юрий Васильевич по прозвищу Четырнадцать Оладий, — подмигнул ей Климов и пояснил свою шутливость старику: — Ваша дочь меня сегодня утром, — он едва не брякнул «обслужила», — весьма сытно накормила… так что мы уже знакомы… визуально.

— Сейчас я угощу получше, — покраснела Юля и лукаво погрозила пальцем. — И попробуйте оставить «чаевые»!..

— Извините.

— Юрий Васильевич, дочунь, внук Ефросиньи Александровны, — пришел на помощь Климову хозяин дома, — он мне помог дойти…

— А… — протянула девушка, — тот самый… — Она еще раз, но теперь гораздо пристальней глянула на Климова, еще доверчивее улыбнулась, — Ефросинья Александровна вас частенько вспоминала. Обижалась, что вы редко пишете.

Чтобы не затягивать внезапно возникшую паузу, Юля деликатно удалилась.

Проводив Юлю взглядом, Климов сел на предложенный ему стул и подумал, что детали своей одежды дочь Ивана Максимовича продумывала и подбирала весьма тщательно и с большим вкусом. Всякий раз, когда Климов видел подобный тип красавиц, ему казалось, что некоторые женщины были бы намного счастливее, если бы не их ошеломляющая красота. В девичестве они об этом не подозревают, гордясь тем, что всех мужчин просто сносит в сторону от этого превосходства юной красоты над человеческой толпой. Они ликуют, чувствуя дистанцию между собой и всеми остальными, торжественно неся, как нимб над головой, свет женственности и земного совершенства. Но проходят годы, и душа начинает тосковать, ища понимания, тепла и материнства, а рядом — пустота. Утром, в кафе, и теперь, в доме Ивана Максимовича, Климов отметил про себя, что Юля откровенно гордилась своею красотой, но в ее ослепительной улыбке он угадывал душевное томление по счастью и любви.

Сославшись на головокружение, Иван Максимович лег на диван, поправил подушку, положил руку на грудь, закрыл глаза, стараясь сбить одышку медленным, глубоким вдохом и таким же сдавленно-протяжным выдохом. Немного полежав, взглянул на Климова и улыбнулся:

— Вот так и горы дышат… Вдох и выдох… Только вдох у них сильнее, глубже, продолжительнее… От нескольких минут до многих суток.

Климов не поверил:

— Это образ?

— Нет… На самом деле. Я ведь горный мастер.

Иван Максимович с трудом поднялся, встал с дивана, подошел к книжному шкафу, выдвинул ящик и, немного покопавшись в нем, вернулся с большой картонной папкой, напоминающей папку чертежника. Раскрыл ее и положил на стол.

— Вот, посмотрите. Это наши горы. Окружающие Ключеводск… Вернее, их разрез… А это, — его палец начал двигаться по линиям на схеме, — штольни и туннели рудника, все его штреки и забои… Внутренности, так сказать… Пустоты.

— И довольно много, — удивился Климов.

— Да, бурили вкривь и вкось… Особенно вот здесь, под Ключевой… смотрите…

— Да, я вижу. — Климов придвинулся к столу, держа перед глазами схему-карту. — Очень интересно… Надо же!.. А я вот сюда лазил, когда был мальчишкой…

— Правильно, это скала Улитка, а под ней, вот здесь, — Иван Максимович дышал уже пореже, говорил быстрее, — мы столкнулись с очень странным проявлением природы: закупоренной внутри гор чашей воды. Мы называем эти чаши «линзами». Не знаю, сколько тысячелетий она дремала, если можно так сказать, покоилась. Этакая спящая красавица. Понятно, в ее жилах-трещинах процессы шли чисто химические, состав воды менялся постоянно… в известняке вода словно в бутылке… И запечатана эта бутылка была крепко, действительно навеки. Когда в пробитый туннель, по-нашему — горло, ушла значительная часть воды, гора стала «сердиться»: в прорубленных отверстиях возник «воздушный люфт». Взрывчатку просто вырывало у забойщиков из рук, затягивало в никуда. Гора заглатывала все, что удавалось: фляги, каски, фонари, даже отбойный молоток всосала, как пушинку…

— Вот это сила! — поразился Климов. — А людей?.. Могла бы?

— Людей? — переспросил Иван Максимович. — Свободно! Если трещина позволит… Лишь бы соответствовали габариты, так сказать… Вполне возможно. — В его тоне просквозило удовлетворение. — Как в сказке про чудище, которое сидело в пещере и глотало всех, кто проходил мимо.

Климов посмотрел на Ивана Максимовича.

— А как все это объяснить?

— Элементарно: в замкнутом объеме, там где была вода, образовался вакуум… И воздух из туннеля хлынул внутрь…

— Когда бурили?

— Да… через пробуренные скважины… Гора вдохнула…

Климов еще раз взглянул на карту-схему. Нашел «линзу». Отводной туннель… Спросил:

— И долго длился вдох?

— Четверо суток.

Климов хмыкнул.

— Прямо Змей-Горыныч…

Иван Максимович хотел захлопнуть папку, отнести ее на место, спрятать в ящик, но Климов, еще раз глянув на схему, попросил его продолжить разговор.

— А это что? — он указал на схему родника. — Вот здесь и здесь?

— Седьмая и восьмая штольни. Самые большие. Когда проводили учения по гражданской обороне, в седьмой расставляли скамейки, бачки с водой, отводили две каморки под отхожие места и нарекали все это бомбоубежищем номер один.

— А что, было и второе?

— Было. Но оно, для конспирации, называлось «запасным бункером». Это вот здесь. — Иван Максимович, почти не глядя, ткнул пальцем в квадратик под схематическим прямоугольником шахтоуправления. — Из этого бункера по аварийному туннелю можно попасть в восьмую штольню, где сейчас… — Он поперхнулся, кашлянул в кулак, отвел глаза и деловито крикнул: — Юленька, ты скоро?

— Я уже иду! — послышался радушный голос, и Иван Максимович убрал со стола папку.

Юля успела переодеться в белую полупрозрачную блузку и довольно короткую черную юбку.

Климову пришлось невольно отвести глаза.

На столе были расставлены приборы, чашки, блюдца. Запахло свежеиспеченным пирогом.

Разливая по чашкам горячий, пахнущий душицей, чабрецом и мятой чай, Юля неожиданно спросила:

— Это правда, что вы сыщик?

Климов улыбнулся, аккуратно опустил чашку на блюдце, поблагодарил за необыкновенно вкусный чай, за восхитительный пирог, за теплое радушие хозяйки и ответил:

— Правда.

Если бы не легкий, чисто деревенский стук, в окошко — пришел Петр, — Климову довелось бы объяснять особенности своей службы, а так он еще раз поблагодарил Ивана Максимовича и его дочь за радушный прием, снял с вешалки свой плащ и шляпу. Попрощался с провожавшим его Иваном Максимовичем, поцеловал Юле руку. Она стыдливо наклонила голову, и он заметил у нее на шее крохотную розовую родинку под светлым завитком волос и тайно пожелал, чтоб эта девушка нашла свое счастье и была согрета теплом и любовью.

12

Когда они с Петром вышли на улицу и в лицо ударил ночной ветер, Климову почудилось, что где-то высоко над Ключеводском прокричали журавли. А может, гуси.

«Нет, пожалуй, журавли», — сказал он сам себе, а вслух спросил:

— Нашел Дерюгина?

Петр утвердительно кивнул, сказал, что Ибн-Федя дома.

— А тот ухарь, что башкою раздолбал курятник, жив-здоров, чего и вам желаю.

Климов улыбнулся.

— С кем говорил?

— С врачом. Он, как положено, звякнул в милицию, но там трубку не взяли.

— Парень местный?

— Нет, чужой. Зато вот шрамы у него теперь на роже наши, ключеводские.

— Считай, родня, — пошутил Климов и спросил: — А кто его довез?

— Валерка, — сказал Петр, — я и его проведал.

— И как ты объяснил свой интерес? — насторожился Климов.

— Просто. Спросил про Федьку, не подвозил ли он его до дома?

— И что?

— Да нет, конечно. Федор сам домой добрался. Починил своего стального коня и прикатил. Вдрызг, правда, пьяный.

— Хреново, — сказал Климов и задумался. — А Валерка не сказал, что было дальше?

— После врача? — Петр срезал путь, чтоб выйти прямо к дому. — Валерка говорит, довез побитого до шахтоуправления… А что?

— Я сам пока не знаю. Муть какая-то…

— Забудь. Я тут любому мозги вправлю.

— Как Федор говорит: без слов, но от души?

— Ага. Главное, молча.

Он поднырнул под ветку яблони и взялся за калитку…

— Чур, я бандит!

— И я!

— И я!

Вооруженная до зубов шайка мальцов около соседского забора выбирала главаря.