Дойти до ада - Олег Игнатьев

— Любит начальство, и оно его, естественно, оценивает по заслугам, — съехидничал Петр и сказал, что увидел бы машину Слакогуза, если бы он проезжал в сторону дома. — Он тут рядышком живет, в Подгорном переулке, за аптекой. А так, обычно не вылазит из «гадиловки».

Климов удивленно глянул на Петра, невольно хмыкнул:

— Ты, как блатной, отдел милиции по-свойски именуешь.

Петр смутился:

— Извини. На руднике, сам знаешь, кто вкалывал… Нахватался… Одно название «соцгородок» о многом говорит.

Помолчали.

— А ты там, во дворе, кому-то морду набил, что ли?

Климов повернулся:

— А что, кто-то громко плакал? Петр кивнул:

— Да, жаловался маме.

Пришлось рассказать о происшедшем.

— Я так и не понял, что к чему. Вроде парень веселый, а усмешка грустная. — Климов вспомнил мрачного амбала, развернувшегося для удара. — Но я не дал ему повеселиться. Грешен. Каюсь. — Климов иронически приложил к сердцу ладонь. — Лишил парня возможности пересчитать мне зубы, зато приветствовал его стремление попасть в курятник.

Петр расхохотался:

— Ай-ки-до?

— Оно, родное.

— А я смотрю: ты завернул за почту, потом куда-то запропал и вышел к площади со стороны аптеки.

— Избегал досужих репортеров.

— Э-эх! — Петр могуче расправил плечи, насколько это позволяли габариты «москвича». — Где наша молодость и удаль? — Ответа он от Климова не ждал, поскольку тут же сообщил, что Климова искали. — Я понял, что тебя, но они спрашивали про двоих.

— Когда?

— Как только ты ушел звонить в район.

— Сколько их было?

— Трое.

— Опиши.

Все это уже было интересно. Петр посмотрел в свои ладони и согнул левый мизинец.

— Первый: подбежал, спросил, не видал ли я где двух мужчин, одного в сером плаще, высокого, другого чуть поменьше, с короткой стрижкой. Парень был одет в черную куртку, у него перебитый нос, на указательном пальце — золотая печатка. Похож на рэкетира. — Климов не перебивал, хотя «похож на рэкетира» — не примета. — Второй стоял поодаль. — Петр загнул безымянный палец. — Сытый, гладкий. Тоже в черной куртке. Вроде как их старший. А у третьего — железная коронка на резце. Он все стоял и схаркивал. Ко-о-озел вонючий. Как мне показалось, самый опасный. — Петр непроизвольно сжал кулак.

— Да, это парни из кафе. Значит, амбал, которому я двинул, из их компании. Я их утром видел, — сказал Климов, — когда завтракал в кафе. Они тебе знакомы?

— Нет. Это чужие.

«И в кабине трейлера были чужие. Странно. Даже очень», — подумал Климов и потер переносицу.

— А «мерседес» кому принадлежит? Возле кафе стоял. Заметил?

— Тоже не наш, — ответил Петр. — Заезжий.

— Я так и думал. Кто-то из гостей. И не простых. Узнать бы, кто они и зачем приехали.

Петр скривил губы. С тайной обидой в голосе спросил:

— Ты что, серьезно? Может…

— Нет, — перехватил ход его мыслей Климов. — Я приехал поклониться бабе Фросе и похоронить ее. Так что не думай… Просто склад характера такой, ну и работа, понимаешь, накладывает отпечаток: кто? куда? зачем? Словом, сыскарь. Ищейка. Сам от себя порою устаю, а тут еще после психушки никак не отойду.

— Какой еще психушки?

— Да вечером сядем, и я все расскажу.

— Так мы и так сидим.

— Нет, Петр, мы едем, — сказал Климов. — Едем.

Петр посмотрел недоуменно:

— Куда едем?

— В поликлинику.

Почувствовав, что Климов что-то не договаривает, Петр завел двигатель, переключил скорость, искоса глянул:

— Зачем?

— Ты сходишь, узнаешь, что с тем дурнем… из курятника.

— А почему ты думаешь, что он именно там?

— Когда я вышел из аптеки, мимо промчались «жигули» первой модели, красные…

— Это Валерка Глазев, мой сосед.

— …и в них, на заднем сиденье, мотал башкой тот весельчак, что завалил курятник. Держался за глаза, руки в крови. Куда они спешили? Видимо, к врачам, оказывать бедняге помощь. А после поликлиники разыщешь Федора…

— Хорошо, поехали.

— А я, — Климов потер щеку, — зайду, наверное, к стоматологу…

— Болит? — Петр надавил на газ, и «москвич» послушно увеличил скорость.

— Беспокоит.

10

Сумма, которую назвал стоматолог, оказалась чудовищной, но и терпеть зубную боль не было сил. Как говорится, прямая зависимость. Сильнее боль — солиднее оплата.

Убедившись в реальной платежеспособности Климова, стоматолог искренне обрадовался и приступил к священнодействию.

— Откройте рот пошире, — сказал врач и шершавыми пальцами бесцеремонно залез в рот Климову. Вгляделся и оттянул щеку.

Климов непроизвольно скосил глаза на руку врача и поймал себя на мысли, что испытывает одно-единственное желание: забиться в угол, чтобы к нему никто не прикасался.

— Зубы ровные, да челюсть кривовата, — словно продолжая прерванный разговор, проворчал стоматолог, явно намекая на то, что лицо человека лепят папа с мамой, а долепливает жизнь: челюсть у Климова была когда-то перебита. Брали одного грабителя, вот он и удружил.

Постучав по зубам Климова никелированным крючком, стоматолог взялся за бормашину, и в этот момент слепящий свет, бивший в глаза, погас. Машина не включилась. Бор оставался неподвижным.

— Это называется: мы жили, — неизвестно чему восхитился зубной врач и полез в тумбочку. Пока он в ней что-то искал, прицокивая и постукивая неизвестными предметами, Климову стало известно, что в Ключеводске свет — большая редкость, даже роскошь, а уж про воду и говорить нечего.

— По два-три дня! Поверите? Сутками и без воды — это возможно? Вот, пожалуйста, — он указал на заурчавший кран, — опять отключили.

Стоматолог снова полез в тумбочку и достал из нее изящный портативный аппарат, напоминающий карманный диктофон.

— Чудо техники, но, к сожалению, не нашей, — пояснил он Климову, влезая пальцем в его рот. — Остался от периода застоя, когда здесь действовал рудник. — Климов напрягся и сглотнул слюну. — Не бойтесь. — Стоматолог понял состояние Климова и успокаивающе предупредил: — Аппарат этот автономен, работает на батарейках, фирма «Мицуета». Скорость вращения сверла такая, что больной не чувствует никакой боли.

— А… э… — хотел сказать Климов, но стоматолог уже включил японский бор и стал оттягивать щеку.

11

В комнате Ефросиньи Александровны все было по-прежнему. Чувствовалось присутствие смерти. Свечка в сложенных на груди пальцах, тускло освещающая кончик носа и выступающие скулы бескровного лица, медленно тянула свое пламя вверх, точно указывала путь еще одной, отмучившейся на земле женской душе.

Все так же пахло тленом, сыростью и комнатной геранью.

Когда от двери потянуло сквозняком и кто-то вошел в коридорчик, Климов поднялся со стула. Шаги были мелкими, легкими, как бы извиняющимися. Климов пошел навстречу и увидел пожилого человека с робким взглядом.

— Проходите…

Тот кивнул, шагнул было вперед, но тут же спохватился и представился:

— Простите. Здравствуйте. Меня зовут Иван Максимович. Фамилия Петряев. Может, слышали?

Климов смутился.

— Нет.

— Ну, ничего. Я, собственно, проститься. Царство ей небесное, голубушке.

Он широко перекрестился, склонил голову и лишь тогда подошел к гробу.

Старик молчаливо и скорбно коснулся губами запястья покойной, тихо всхлипнул и вышел в коридор. Климов пошел его проводить.

— У меня десять лет назад внезапно отказали ноги. Совсем не мог ходить, — удрученным голосом давно болеющего человека произнес Иван Максимович, и Климов, присмотревшись к его лицу, невольно для себя отметил, что верхняя губа, плотно прижатая к зубам, придавала ему такое выражение, словно он вот-вот расплачется. — Думал, помру, — вздохнув и приложив ладонь к груди, он сморгнул слезы, — да Ефросинья Александровна спасла, вернула к жизни. — Он еще раз вздохнул и благодарно посмотрел на Климова. — Как много доброго и нужного несла она в себе… уму непостижимо!

Он, видимо, хотел перекреститься, но лицо его внезапно побледнело, рот раскрылся, и дыхание стало глубоким и прерывистым.

— Простите… что-то голова… и сердце, — внезапная одышка затрудняла его речь, — боюсь, что не дойду…

— Я помогу, — заверил его Климов, — только вот записку напишу, чтобы товарищ мой не волновался.

Иван Максимович кивнул:

— Да-да, конечно… я здесь рядом… в переулке. Терновый, восемнадцать… А товарищ?..

Климов оторвал листок настенного календаря и оставил для Петра записку.

— Хорошилов…

— Петр? — обрадовался Иван Максимович и сообщил, что он вместе с Петром облазил здесь все горы. — После того как Ефросинья Александровна поставила меня на ноги…

Климов взял старика под руку. Они вышли на улицу и двинулись вперед по темной улочке.