Год багульника. Весенняя луна - Джен Коруна

Хэур прицелился, прыгнул вниз. Раздался пронзительный крик, рысь и ее противник повалились на землю, просторный капюшон сбился набок. Отпрянув, Сигарт обернулся собой.

— Моав! Ты?! Что ты здесь делаешь?

— Лежу, приваленная большим и тяжелым хэуром, — недовольным тоном произнесла эльфа, пытаясь вылезти из-под него, но лицо ее сияло улыбкой.

Сердце Сигарта бешено запрыгало в груди, он вдруг почувствовал, что и сам улыбается.

— Ну, если это твоя единственная проблема, то ее легко решить, — сказал он, и глаза его радостно блеснули в темноте.

Глава 4. Бойся львицы и птиц, когда их много

Они снова были вместе. Днем, ночью, под дождем и солнцем — они больше не расставались. Сигарт не знал, почему Моав вернулась — неужели только из-за кейны? - но в любом случае, был рад ее возвращению.

Вторя их чувствам, весна в этом году превзошла саму себя. Сигарт смотрел на нее глазами маленькой веллары и каждый день замечал что-нибудь удивительное — то редкий цветок, то бабочку, то птицу, поющую особенную песню. Да и сама Моав стала другой: Сигарт ясно видел, что-то в ней изменилось. Он не мог сказать, что именно — она словно резко повзрослела. В глубоких синих глазах уже не было лихого задора, вместо этого появилось нечто тайное и, как казалось Сигарту, немного печальное. Изменилось и ее отношение к нему: она стала уступчивой, почти кроткой, в ее речах и взглядах скользила непривычная доброта — она словно гладила Сигарта каждым словом.

Впрочем, он и сам теперь вел себя иначе. В его душе поселилось некое новое чувство, еще лишенное гибкости и звонкости, как незакаленный клинок, но удивительно упрямое. Раз ощутив боль утраты, он теперь заботился об эльфе, точно о детеныше — конечно, в меру походных условий и собственных скромных умений. Он ни о чем не спрашивал ее, ни почему она покинула его, ни зачем пришла обратно. В его душе установился необычайный покой; ссоры, прежде разыгрывавшиеся едва ли не каждый день, почти прекратились…

Вода в ручьях и озерах теплела с каждым днем. Они теперь часто купались вместе — оказалось, Моав так же любит воду, как и он сам. Она подолгу плавала, а потом прижималась к нему, чтобы согреться, а он целовал ее холодные плечи, спину, груди и чувствовал себя почти счастливым.

Однако радость была недолгой — Сигарт и сам не мог понять, что было не так, но с тех пор, как он познал Моав, в его теле поселились непривычная тупая боль. Ему постоянно казалось, что он ранен, тяжело ранен, и эта рана изматывает его, то затягиваясь, то открываясь вновь. У него часто менялось настроение, время от времени на него накатывала какая-то звериная тоска: он по нескольку дней ничего не ел, не говорил ни слова, а апатичное безразличие вдруг сменялось безотчетной яростью. К собственному ужасу, он иногда ни с того ни с сего начинал дико ненавидеть Моав — ему невыносимо хотелось сделать ей больно, но каждый раз, когда он ранил эльфу словом или взглядом, ее страдания как будто возвращались к нему самому.

Чтобы хоть как-то изгнать эту боль, он оборачивался рысью и подолгу пропадал в лесных дебрях. Когда же он возвращался, на когтистых лапах виднелась запекшаяся кровь. Он видел, что его поведение пугает Моав, чувствовал, как при виде грозных огней, вспыхивавших в его взгляде, начинает дрожать ее сердце, но ничего не мог с собой поделать. Разве что страдал вместе с ней и становился еще нежнее к ней, когда приступ проходил. А потом все начиналось заново.

Обычно спокойный, он маялся, словно больное животное, и чем ласковей была к нему Моав, тем тяжелее ему становилось. Иногда в минуты любви Сигарту казалось, что он просто исчезает, растворяясь в ее синих глазах, в прохладных свежих губах, которые хотелось целовать снова и снова, и ему становилось по-настоящему страшно. Сколько раз он обещал себе избавиться от этого плена, но когда Моав, в дурмане белых волос, наклонялась к его лицу и так сладко и жарко целовала его, он забывал обо всем на свете. В такие моменты он уже не понимал, где кончается он сам и где начинается эльфа. Не понимал, и не хотел понимать. Слишком уж нежной была ее кожа, слишком сладко пахли ее тонкие волосы… Кроме того, она была такой искренней в ласках, а синие глаза смотрели на Сигарта с таким доверием, что он просто не решался причинить ей боль отказом.

Но однажды разлад дал о себе знать. В один из весенних дней между эльфой и хэуром состоялся странный разговор, едва не стоивший жизни одному из них, а может быть, даже обоим. Ничто не предвещало беды, день был свежим и ясным, прошедший с утра пахучий дождь еще искрился на листьях крупными каплями. Сигарт шел за Моав, лениво перебирая в мыслях события, произошедшие с ним с момента их встречи. В них было очень уж много странного: одно ночное посещение в Имране чего стоит. При воспоминании о нем хэур помрачнел. Эта история никак не шла у него из головы. Кому могло понадобиться это хлипкое создание? И для какой цели?.. Вряд ли это могло быть проделками Моррога — все знали, что он похищал людских женщин, чтобы растить новых воинов для своей армии, но чтобы воровать эльфов — о таком не слыхивали. Он решил спросить у Моав напрямую. Они как раз пробирались через густую рощу из кленовой поросли, когда он задал интересующий его вопрос:

— Слушай, как ты думаешь, кому было бы выгодно тебя похищать?

— Меня? С чего бы это я кому-то понадобилась? — рассмеялась Моав, но ее смех показался Сигарту натянутым.

— Да тут просто кое-кто тобой интересовался, пока ты болела в Имране…

И он рассказал ей все, что произошло той ночью — про гербы, про короля, про записку. Эльфа слушала молча и внимательно, чуть склонив набок красивую головку. Несмотря на то, что она старалась казаться спокойной, было заметно, что известие сильно взволновало ее. Она остановилась, затем стала нервно шагать взад-вперед, покусывая белую кожу на костяшке указательного пальца. Остановился и хэур.

— Если ты знаешь, кто были эти люди, лучше скажи. Мне будет проще, если я буду знать, с каким врагом я имею дело, — предупредил он.

Моав вдруг взорвалась.

— Я так и знала! Это все ваш Гастар! Он готов уничтожить всех на своем пути!

— Что? Да ты спятила!

— А кто же еще! Все ясно, как день! К. Р. — Князь Рысей. А чтобы не выдавать себя, он использовал людей, которые по привычке назвали его королем.

Глаза хэура округлились от удивления.

— Да ты посмотри на себя! Зачем ему такая мелочь — да если бы он охотился, так уж на добычу покрупнее.

— У каждого свои вкусы! У вашего князя могут быть свои причины для выбора добычи, вряд ли он станет сообщать о них тебе лично, — с издевкой бросила эльфа и тут же осеклась.

Сигарту показалось, что она проговорилась о чем-то, чего говорить не хотела, однако, это лишь еще больше запутало ситуацию. И что это еще за причины? Зачем она Гастару?!

— Нет, это не может быть Гастар, — твердо заявил Сигарт.

— Это почему же?!

— Да потому что, захоти он изловить эльфа, он бы послал стаю черных рысей, а не горстку людей.

Эльфа презрительно сощурилась.

— Что-то ты не слишком хитер, как для рыси. Толпа таких здоровяков, как ты, слишком заметна — по крайней мере, для эльфа. А на людей-то как раз никто бы и не обратил внимания.

Сигарт нахмурился, послушать Моав, так вроде все логично… Однако оставался еще один неясный момент.

— Ну хорошо, хорошо, — согласился он, — предположим, что эти люди пришли по приказу Гастара. Почему же тогда в записке было приказано не подпускать тебя к Цитадели? Почему он не хочет встретиться с тобой лично, если уж ты ему так нужна?!

Она задумалась.

— Боится, наверное — другого ответа я придумать не могу…

Сигарт разразился громким смехом.

— Гастар? Боится?! Тебя?!!

Он запнулся, на мгновение замер. Неожиданная мысль пронзила его — он понял, в чем была причина внезапной любви эльфы. Он круто развернулся к Моав и схватил за куртку обеими руками. Эльфа в ужасе отшатнулась.

— Что с тобой?! Ты чего?!

Еще недавно такие спокойные глаза Сигарта пылали страшным огнем.

— Значит так, — угрожающе начал он, — я не знаю, что там случилось между тобой и Гастаром, и знать не хочу, но если ты считаешь, что став моей любовницей, сможешь проще пробраться в Сиэлл-Ахэль, то глубоко ошибаешься. Ведь ты меня для этого окрутила!

Моав с испугом смотрела на него, пытаясь освободиться.

— Я… Ты не так меня понял!

— Я все понял именно так! — вскипел Сигарт, повышая голос, — ты, шпионка проклятая! А я-то думал, с какой это радости мне привалило такое счастье. Оказывается, просто потому, что я хэур и вхож в Цитадель.

Он встряхнул эльфу.

— Ну, чего вылупила свои глазищи, точно филин из дупла. Мне жаль тебя, но ты ошиблась — хэуры не ведают любви, тебе бы не мешало это узнать, прежде чем тратить свое драгоценное сердце или что там у вас.

Еще раз тряхнув Моав, он отбросил ее от себя так, словно она совсем ничего не весила. Она вскочила и тут же снова подбежала к нему. Бледные губы жалко дрожали.