Серебряная ветка - Розмэри Сатклифф

То, что Караузий отослал эскорт и приказал им двоим сопровождать его, было не более как каприз деспота, Юстин сознавал это и все же в глубине души не сомневался, что после этого вечера — даже если им никогда больше не суждено встретиться вот так, как сейчас, — все равно между ними останется нечто, какая-то связь, какой обычно не возникает между императором и самыми младшими из командиров.

Да, странный то был вечер.

Говорил в основном Караузий, а молодые люди держали чаши с вином, разбавленным водой, и слушали. А рассказы стоили того, чтобы послушать, — ведь император Караузий ходил лоцманом по реке Скальда и командовал римским флотом, служил центурионом при императоре Каре во время Персидской войны и провел детство в Лэхине, в трех днях ходьбы к югу от Тары, обиталища королей. Он бывал в странных местах, и совершал странные поступки, и умел рассказывать о них так, что они оживали для слушателей.

Неожиданно, как будто устав от собственных речей, он поднялся и сделал шаг и сторону занавешенной части комнаты,

— Хватит мне говорить о вчерашнем. Сейчас я вам покажу кое-что из сегодняшнего. Подите-ка сюда.

Кресла скрипнули по мозаичному полу, Юстин с Флавием подошли к Караузию и метали у него за спиной, он откинул занавес, мерцающий ярко-синим и гранатово-красным, и сделал шаг вперед. Юстин, последним нырнув за драпировку, увидел огромное окно, в которое била пурга; на миг ему показалось, что на них с воем обрушились неистовая тьма, и он в нерешительности остановился, придерживая рукой складки ткани, не зная, понадобится или нет освещение из комнаты. Но Караузий сказал: «Опусти занавеску. Свет отражается в стеклах, ничего не видно».

Юстин опустил тяжелый занавес у себя за спиной и отрезал свет. И тут же наружный мир, залитый луной, приобрел четкость. Они стояли внутри глубокой ниши с большим окном, каких Юстину еще не доводилось видеть: оно выдавалось вперед, изогнутое, как туго натянутый лук. Окно это было наблюдательной башней… орлиным гнездом, прилепившимся к самому краю скалы.

Мимо мчались серые, серебряные обрывки облаков; то и дело выглядывала луна — и окрестный мир вдруг заливал серебристый свет, а в следующее мгновение закрывала завеса летящего снега. Далеко внизу ряд за рядом наступали на берег белые гребни волн, точно буйная кавалерия. А дальше к востоку, окинув побережье взглядом, Юстин заметил красный огненный язык, неожиданно взметнувшийся кверху на темном мысу.

— Тут мой наблюдательный пункт, — пояснил Караузий. — Отсюда удобно следить, как приходят и уходят мои суда, как маяки Дубриса, Лимания и Рутупий заботливо встречают и провожают их. — Он, видимо, заметил, куда направлен взгляд Юстина. — Это маяк на мысе Дубриса. Маяк Лимания виден с холма за домом. Вглядись туда, в море, — на юго-восток, где край земли.

Юстин стал всматриваться и, когда шквал мокрого снега пронесся мимо, различил далеко на горизонте еще одну искорку.

— Это Гезориак, — произнес Караузий.

Юноши промолчали: ведь еще прошлой зимой Гезориак находился во владениях человека, стоявшего рядом. И как раз в тот миг, перекрывая шум ветра и моря, и комнате у них за спиной раздался перезвон серебряных яблок Куллена, тихий, нежный, но сейчас слегка насмешливый. Словно в ответ на насмешку серебряных колокольчиков, Флавий торопливо сказал:

— Может, без Гезориака даже и лучше. Отдаленный пост всегда таит опасность.

Караузий резко захохотал:

— Ну, надо быть смельчаком, чтобы утешать императора из-за прошлогоднего поражения.

— Я не утешал, — спокойно возразил Флавий. — Просто сказал что думаю.

— Вот как? Что ж, твоя правда, — сказал император, и Юстин словно увидел в темноте его усмешку, раздвинувшую губы в прямую линию. — Но у этой правды два лица: одно для того, кто хочет укрепить только одну свою провинцию, и совсем другое, — для того, кто думает укрепить и расширить свою власть.

Он умолк и повернул голову в сторону мыса, где раньше светилась искорка, но ничего не увидел, так как над морем пронесся новый шквал снега. Караузий заговорил снова, на этот раз задумчиво, как бы рассуждая вслух:

— И все-таки, с какой стороны ни посмотри, главное сейчас — могущество на море, а этого Рим никогда не понимал… Нужен большой флот, нужны корабли с хорошими моряками. Спору нет, легионы тоже нужны, но самое главное — власть на море, ведь мы на острове.

— Да, но кое-какую власть на море мы уже имеем, и Максимиан убедился в этом на собственном опыте. — Флавий прислонился плечом к оконной раме и заглянул вниз. — И Морские Волки под черными парусами, кстати, тоже.

— Верно. Но Волки собираются снова, — возразил Караузий. — Этой весной Констанцию едва ли удалось бы снять свои войска с границы с германцами, чтобы отогнать меня от Гезориака… Волки всегда собираются на границах и выжидают… Стоит только на один миг отвести глаза — и они тут как тут, только косточки останутся. Риму приходит конец, дети мои.

Юстин быстро взглянул на императора, но Флавий не шелохнулся. Он словно уже знал, что скажет Караузий.

— Нет, до конца еще далеко, я его не унижу, — продолжал тот, — моей власти на мой век хватит, да и вы тоже, думаю, не увидите конца. И все-таки сердцевина у Рима сгнила, и однажды он рухнет. Сто лет назад, наверное, казалось, что Рим вечен, ну а что будет через сто лет… одни боги знают. Если мне удастся укрепить хотя бы одну эту провинцию, укрепить настолько, чтобы она устояла, когда падёт Рим, тогда, может, что-то и уцелеет от гибели. Если нет, значит, маяки Дубриса, и Лимания, и Рутупий потухнут. Потухнут все маяки. — Караузий отступил назад, отодвинул складки занавеса и постоял на фоне освещенной комнаты, по-прежнему не отводя глаз от несущихся серебристо-серых туч. — Если мне удастся избежать ножа в спину до окончания моих трудов, я сделаю Британию сильной, настолько сильной, чтобы она могла устоять в одиночку. Вот такая у меня цель.

Входя в освещенную комнату, Флавий сказал быстро и настойчиво:

— Пусть цезарь знает, чего бы мы ни стоили, оба мы — с цезарем, на жизнь и на смерть.

Караузий постоял немного, все еще держась за драпировку, потом внимательно посмотрел на юношей и ответил:

— Цезарь знает это. Да, цезарь знает, дети мои.

Он опустил руку, и тяжелые складки скрыли выскользнувшую из-за туч луну.

Глава 4. Морской волк

До наступления весны Юстин и Флавий несколько раз охотились на болотную дичь в окрестностях Рутупий. Эта странная местность, лежавшая между сушей и морем, обладала особой притягательностью для Юстина именно потому, что была не сушей и не морем, а чем-то посредине.

Их обычным местом охоты был Танат, большой болотистый остров по ту сторону судоходного пролива, напротив Рутупий.

Примерно в середине марта пронесся, однако, слух, будто в открытых водах близ Рутупий появилось судно саксов, чудом ускользнувшее от патрульных галер, поэтому Танат исключили из границ крепости, опасаясь, что одинокие легионеры, охотящиеся на болотах, могут оказаться отрезанными от своих. Вот почему в предрассветных сумерках мартовского дня Юстин и Флавий отправились на охоту не на остров, а и сторону заброшенной рыбачьей деревни, находящейся на самой южной заболоченной оконечности материка.

Они притаились в тростниках с подветренной стороны старой дамбы, которая в прежние времена сдерживала море, предохраняя деревню от наводнений. Луки их были натянуты, а маленькие дротики для охоты на птиц воткнуты перед ними в землю.

Близился рассвет. Об этом возвещал запах пронизывающего ветра, который стонал в косматой траве, шевелил ее, забирался за крошащиеся земляные стены заброшенной деревни; об этом возвещали крики кроншнепов и перевозчиков, и едва заметное бледное сияние на востоке, и угасание красного языка пламени — сигнального огня в Рутупиях. Медленно-медленно рассвет набирал силу, сгущался, теперь в любую минуту могло послышаться хлопанье крыльев дикой утки — мерные удары крыльев, начинающие утренний полет.

Но вместо этого их ушей коснулся совсем другой звук — такой тихий, так быстро заглушённый, что, казалось, его могло и не быть вовсе. И тем не менее звук был, и, бесспорно, человеческого происхождения, ибо его заглушили намеренно, и это отличало его от других болотных звуков.

Флавий насторожился и вгляделся влево от себя сквозь редкую завесу тростников, отделявшую их от остального мира.

— Что это? — шепнул Юстин.

Флавий быстро сделал знак молчать, а затем, приурочив движение руки к порыву ветра, чуть раздвинул высокие тростники. И вот что они увидели. Неподалеку, не дальше броска копья, стоял человек, повернув голову в сторону ивовых зарослей, откуда в этот момент показался другой человек. Бледный свет, который о каждой минутой разгорался все ярче, заметил жесткие золотисто-желтые волосы и бороду первого, его небольшой круглый щит за плечами, а на боку — короткий меч в ножнах из волчьей шкуры: оружие саксов. Тут второй подошел ближе, и Флавий беззвучно присвистнул.