Грех и чувствительность - Сюзанна Энок

— Слушаюсь, милорд. Но миссис Бикон захочет узнать…

— Я заеду на ленч в клуб. А сейчас принеси мой пистолет.

Камердинер выглянул из гардероба.

— Милорд?

— Ты меня слышал. Я заранее предупредил тебя и сейчас должен застрелить, иначе все вокруг подумают, что я — не человек слова.

— Но вы не такой, милорд. Не человек слова, я имею в виду.

— Что? — Валентин проглотил остатки выдохшегося бренди, стоявшего у его постели. — Да, полагаю, ты прав. Где моя проклятая рубашка?

— Вот, пожалуйста, милорд.

Валентин натянул рубашку и уселся за туалетный столик, чтобы побриться, пока Мэттьюз доставал темно-серую куртку и кремовый жилет, а затем раздвигал тяжелые, темные занавеси на окне.

— Очень хорошо, Мэттьюз, — похвалил маркиз выбор гардероба, и зажмурился от яркого отраженного света, когда поднес бритву к своему подбородку.

— Благодарю вас, милорд. К тому же я наточил вашу бритву прошлым вечером.

Временами Валентин удивлялся, почему он продолжает держать у себя Мэттьюза: то ли из-за высшей степени елейности, свойственной камердинеру, то ли из-за мимолетного подозрения, что слуга пытается убить его.

— Есть какие-нибудь новости?

— Ну, экономка лорда и леди Арторп была срочно отправлена в поместье в Сассексе.

— Господи Боже. Я надеюсь, что у младенца не будет носа Арторпа.

— Мы все на это надеемся, милорд. И поскольку вы обычно интересуетесь, то я посчитал себя обязанным разузнать, что леди Арторп и граф в настоящий момент не разговаривают друг с другом.

Валентин сделал гримасу.

— Я бы мог поспорить, что Мэри Арторп не принимала ванну с Рождества. Мне нравятся менее ароматные партнерши в постели. Что-нибудь еще?

— О, да. Мистер Питер Бернси закрыл восточное крыло Бернси-Хауса и уволил почти половину своих слуг.

— Теперь понятно, почему этот идиот не бросил игру прошлой ночью. Вероятно, я выиграл его последние двадцать фунтов.

— Ему следовало быть осмотрительнее, прежде чем решаться играть против вас, милорд.

— Да, следовало.

Это объясняло исключительно большое количество выпивки со стороны Бернси и его собственную гудящую голову, но не то, почему обычно прагматичный джентльмен решил проиграть остатки своего состояния в карточной игре. Валентин пожал плечами. Бог в помощь свету, если он сам когда-нибудь придет в такое же отчаяние. Если вооруженное ограбление провалится, то пуля в голову покажется более решительным и менее болезненным выходом, чем тот, который выбрал для себя Бернси.

Отбросив в сторону проблемы Бернси, Валентин закончил свои утренние — то есть дневные — омовения и приказал оседлать Яго. Большой гнедой жеребец привык к тому, что на нем ездили в нерегулярные часы, и лишь повел ухом, когда они поскакали по направлению к фешенебельному клубу.

Маркиз выбрал путь, который лежал по Бонд-стрит, кивая всевозможным знакомым, занимающимся дневными покупками. Блеск яркой материи привлек его внимание на одной из узких, боковых улочек с гораздо меньшим количеством людей, и Валентин повернул голову, чтобы взглянуть в том направлении, и рывком остановил Яго.

— Леди Элинор?

Элинор застыла на выходе из маленького ателье, которое, очевидно, только что посетила. С глубоким вздохом, она повернулась к нему, но затем заметно расслабилась.

— Деверилл. Слава Богу.

— Это впервые, когда Бог и я упоминаются одновременно, — заметил он, направляя Яго к ней на узкую улочку. Маркиз бросил взгляд на заднюю дверь магазина, из которой только что появилась леди Элинор, и на насыщенную, красивую материю цвета бургундского вина, наполовину спрятанную под ее свернутой шалью.

— Мадам Констанца? — прошептал он, приподняв бровь.

Нежный розовый румянец на щеках девушки стал ярче.

— Мне понабилось несколько новых платьев.

Валентин кивнул, решив не разглашать информацию о том, что несколько самых прекрасных и наиболее дерзких лондонских актрис и куртизанок высокого полета нанимали мадам Констанцу для пошива своих платьев. Судя по яркому румянцу на лице Элинор, она тоже знала об этом.

— Я уверен, что они будут ошеломляющими.

До того, как Валентин смог попрощаться, девушка подошла к нему, одной рукой ухватившись за носок его высокого сапога.

— Не говорите никому, Деверилл. Я хочу, чтобы это было сюрпризом.

Он не мог не усмехнуться.

— Не беспокойтесь. Вокруг меня всегда шум, но, кажется, для вас это не характерно.

Краска сбежала с ее щек.

— Это не характерно для моих братьев. Я сомневаюсь, что кто-нибудь знает мой характер. Пока.

Это звучало интригующе. Но в этот момент желудок маркиза заурчал, напомнив о том, что тот не ел уже двенадцать часов.

— Тогда я надеюсь, что буду на месте, когда состоится торжественное открытие.

— Вы посетите прием у Беквитов сегодня вечером?

— Я приду.

— Тогда вы все увидите.

Легкая, таинственная улыбка коснулась ее рта, а глаза выразительно зажглись от затаенного, неописуемого волнения. Валентин вдруг осознал, что уставился на девушку и встряхнул себя. Он знал Элинор Гриффин с тех пор, как ей исполнилось пять лет, и она попадала в одну из двух четко определенных категорий, на которые он разделял женщин. Эта девушка была в секции «неприкасаемых», вместе с монахинями и бабушками, а также слишком некрасивыми девицами. Она была младшей сестрой его хорошего друга, и поэтому он должен рассматривать ее не как женщину, а как… щенка.

За исключением того, что у щенков не бывает таких хитрых улыбок или таких прекрасных серых глаз. Валентин откашлялся.

— Тогда увидимся там.

Ее улыбка стала шире.

— Если только вас вдруг не отвлекут в какое-нибудь другое место.

Хмм.

— Думаю, могу смело пообещать, что подобного не случиться.

Глава 3

— Миледи, вы уверены, что хотите одеть сегодня вечером это… именно это платье?

Элинор притворилась, что не заметила ни тщательно сформулированный вопрос Хелен, ни то, что ее горничная заламывала руки с явной тревогой. Конечно, она знала, как рискует, но сегодня вечером у девушки была определенная цель. Это была проверка, как ее решимости, так и готовности ее братьев соблюдать достигнутое соглашение.

— Да, я уверена, — ответила Элинор, рассматривая свое отражение в зеркале в полный рост. Шелк бургундского[4] цвета, прошитый красивой золотой нитью, прекрасно контрастировал с ее темными волосами и серыми глазами, в то время как тесно облегающий лиф практически не оставлял места для того, чтобы скрыть недостатки. Юбка обнимала ее бедра, а затем струилась вниз украшенным бусинками, сверкающим водоворотом того же яркого цвета.