Анекдоты, или Веселые похождения старинных пошехонцев - Василий Березайский

ПОСЫЛКА ТРЕТЬЯ

Не даромъ пословица говоритъ: первой блинъ всегда комомъ. Истинну сего изреченія ясно видѣть можно на воспѣваемыхъ мною Витязяхъ. Они съ Ѳилатьевниными гоями, люлями и билюлями поступили точно такъ, какъ добрые домоводы поступаютъ съ первыми телятами. И должно къ похвалѣ ихъ признаться, что сей поступокъ доказываетъ особливую дѣятельность и проницаніе ума ихъ. Ибо держаться упорно одного мнѣнія, не почитается знакомъ разумнаго человѣка. — Такъ самая острая замашка Хватова, послѣдствіемъ своимъ показалась для нихъ не такъ то замашиста. Число послѣдователей толку его, сперва толь горячо ото всѣхъ принятому о высокушѣ, часъ отъ часу становитися менѣе: разномыслящія стороны раждаютъ всеобщее къ нему недовѣріе. Ропотъ и неудовольствіе возобладали всѣми сердцами. Словомъ, они не довольны ни елиною, ни всею высокушею. Первая по наученію добренькихъ старушекъ, срублена уже подъ самой корешокъ какъ ивушка боярами ѣхавшими изъ Новагорода; да и послѣдней красоваться остается недолго. Будущею весною положено ее всю огнемъ выпалить, что бы она впредь не соблажняла. Чтожъ осталось начать удалымъ добрымъ молодцамъ? — Однако пожалуйте неотчаявайтесь; я вить сказалъ, что они на выдумки собаку съѣли. Да полно на что; и старыхъ выдумокъ на свой вѣкъ будетъ полно. Тото — ой неплюй въ колодезь, брать приведется когда водицы испить Какъ сперва предлагали имъ, что бы они изъ отечества своего не облѣнились пуститься въ Москву своими особами, то они и слышать сего не хотѣли; какъ необъѣзжанные кони совсѣмъ подъ ладъ не давались, а теперь когда пришло въ тупикъ, что некуда ступить, то всѣ до послѣдней души рады, хоть босикомъ промяться для обозрѣнія красотъ Московскихъ; а другіе говорятъ, будто для прокормленія себя работою съ плакатными, коли тогда были. За достовѣрное я не утверждаю ни того, ни другаго, хотя первое кажется вѣроятнѣе. Впрочемъ, какъ бы то ни было; они выступили ненебольшою ватажкою, состоящею ровно изъ сорока паръ, только подобравшись все молодецъ къ молодцу, одинъ другова лучше да краше, для запасу вѣдать, что бы какова пора ни время, было кому постоять. — Браво, ребята, съ Богомъ! щастливой вамъ путь! — Только вотъ что не ловко, что они пошли не тою дорогою, то есть что бы идти прямо по носу, они пустились по нему же, да переворотившись. Однако ето еще бѣда не сама пуща: языкъ до Кіева доведетъ. Довольно, что они скоро собрались. Имъ не надобно было для дороги тово, сево, другова протчева, пятова, десятова, какъ нынѣ есть обычай. Прицѣпили за плеча по берещеному кошелю, въ руки, для куражу взяли по вязовой тросточкѣ съ желѣзными наконешничками, что за медвѣдями ходятъ. Присѣли на лавки, помолились Богу, съ домашними плаксами простились, и въ дороженьку такъ быстро пустились, какъ будто съ цѣпи сорвались. Толикимъ одержимы они были желаніемъ и нетерпѣливостію! говорится же, что охота пуще неволи. — Нуу! вотъ тебѣ на! что я съ расказами своими настряпалъ! — вить я странствователей своихъ упустилъ изъ виду вонъ — постойте пожалуйте г. читатель и слушатель! дайте мнѣ ихъ нагнать, а то они етакъ пожалуй и со всѣмъ пропадутъ у насъ — вонъ тамъ вдали что то темнѣется! не они ли ясные мои соколы? По головному убору кажется они — такъ — они — летятъ какъ на парусахъ; благо есть повѣтеръ — имъ нужды нѣтъ, что не по тому румбу рубятъ. Ну — Слава Богу! я ихъ почти нагналъ, слышу — ето ихъ рѣчь важная и громкая — вижу — ихъ выступка молодецкая, осанка журавлиная — они — точно они. Сердце у меня перестало биться. Теперь, пожалуй теките въ путь Исполинскій пасынки Улиссовы; не робѣйте, что васъ не руководствуетъ Минерва въ видѣ того Ментора, которой называется свой Царь въ головѣ. Если бы етотъ вожатой всегда былъ съ вами, то бы вы не были мои, и читателей вашихъ Ирои.

Пока я давичь калякалъ на одномъ мѣстѣ; а они съ горяча алтынъ на сороковину отмахнули впередъ показаннымъ выше сего трактомъ. Въ первой день ничего достопамятнаго имъ не приключилось. Однако коли ужъ разсказывать, такъ не надобно таить ничево. Завтракомъ укрѣпились въ путь по своимъ домамъ; гдѣ обѣдали, я прозѣвалъ съ расказами, полдничали свѣжую уху съ домашними бисквитами, а вечеряли въ гостинницѣ по тогдашнему, а но нынѣшнему на постояломъ дворѣ, или въ харчевнѣ. Къ счастію ихъ хозяинъ попался человѣкъ доброй и ласковой; захожихъ людей напоилъ. накормилъ, чѣмъ Богъ благословилъ, постелю разосладъ и спать положилъ — но этихъ ночлежничковъ, не бось не проведешь, и алтныннаго за грошъ не выторгуешъ. Ето ребята, что называется, сами себѣ на умѣ — они наслышались еще дома, что по большимъ вообще дорогамъ, а особливо на ночлегахъ, часто случается воровство и душегубство. И потому, не со всѣмъ довѣряясь господину дома, изъ предосторожности расположились лечь спать такъ, чтобы и ноги и головы были вмѣстѣ, то есть, на полу въ повалку кружкомъ; кошельки свои вмѣсто изголовья положили къ себѣ подъ головы, трости подъ пазуху, фраками одѣлись, а обувь срыли всю въ ноги — и такъ шутъ взять нечево; хошъ бы кто приди: все шикъ поддѣлано, подстроено: что не льзя безъ опасности дотронуться до нихъ волосомъ — а то тотчасъ всѣ вскочатъ. Еще чудо, что они, какъ журавли, не заставили во время сна для безопасности своей одного изъ ватаги танцовать на одной ножкѣ — легли — покалякали, побалтали и отъ усталости заснули. Хозяинъ какъ водится, легъ спать послѣдній, а всталъ первой. Наутріе по обыкновенію, будитъ онъ своихъ ночлежниковъ, и съ добрымъ утромъ привѣтствуетъ. Лучина въ свѣтцѣ пылаетъ — дорожные наши потянулись, но кое какъ встали, все свое добро нашли цѣло, только что ноги во снѣ какъ будто растеряли. Ибо они такъ ими перемѣшались, что какъ дошло до обуванья, то всякъ на мѣсто своихъ, обувалъ ноги другаго. Да и въ самомъ дѣлѣ какъ ты ихъ разберешь въ етакомъ множествѣ? Однихъ головъ сорокъ паръ, а ногамъ та ужъ и смѣты нѣтъ. Сидятъ на полу, какъ куры на насѣсти, побахариваютъ, хлопочутъ, бранятся, кричатъ другъ на друга, а на прямой ладъ никто не попадетъ; хоть не вставать, а ногъ самимъ не сыскать. Дома у всякаго были однѣ свои, а тутъ и чужія замѣшались. Гостепріимецъ, мужикъ съ природы веселой, сперва долго любовался симъ зрѣлищемъ; но какъ дѣйствіе было безъ развязки, то оно ему подъ конецъ нѣсколько наскучило. Почему изъ добродушія своего онъ взялся самъ развязать представляемую въ домѣ его арлекинову піесу, и предложилъ гостямъ: что вы, ребята, мнѣ дадите? я въ мигъ покажу каждому изъ васъ свои ноги. — Охъ ты кормилечь нашъ, азми сцо хошъ, только насъ радзи Бога помилуй." Ибо они воображали въ себѣ, что все ето дѣлается можетъ быть не спроста, и что тутъ есть какое нибудь дьявольское навожденіе. "Ушъ не ціомная ли вода на насъ напусцена, перешептывались они?" Хозяинъ былъ мужикъ простой, не догадливой, гости же его хотя граждане и съ расчотомъ, однако и съ денежками. И потому сговорились скоро, а имянно съ кажыхъ двухъ паръ ногъ по осьми съ копѣйкой. Условившись такимъ образомъ домоначальникъ вышелъ на дворъ, и немного погодя возвратился опять въ избу, держа въ рукахъ одинъ изъ тѣхъ волшебныхъ прутиковъ, коими лошадей въ деревенскомъ быту впрягаютъ, обошелъ ихъ три раза вокругъ, очертилъ, зачуралъ, и велѣлъ всѣмъ лечь по прежнему. Когда ночлежкики его прикурнули, то онъ, для отвращенія колдовства, сперва окатилъ ихъ съ песта ушатомъ, а потомъ волшебнымъ своимъ прутикомъ со всего плеча началъ по ногамъ ихъ постегивать, что визгъ пошолъ, словно свиней принимаютъ — по словамъ хозяина потеря нашлась дѣйствительно въ мигъ. Всякому свои ноги показались ближе къ колѣнкамъ, слѣдовательно къ рукамъ и глазамъ: одно чувство помогаетъ другому. Видно, тутъ, нашла коса на камень. Сіе я говорю о обвороженіи и о хозяинѣ, которой умѣлъ отворожить оное. Радостные ночлежниковъ вопли: ой-ой-ухъ-у-за ей-й! всполошили всю деревню. Сосѣды сбѣжались на крикъ; но выслушавъ дѣло отъ могучаго хозяина, не могли удержаться отъ междуметій ха! ха! хи! хи! такъ, что чушь не надорвали своихъ животиковъ. Такой веселой былъ конецъ сей драмы! — въ честь же непростаго сего хозяина, да будетъ мнѣ позволено сказать еще и то, что хотя бы у гостей его было по стольку ногъ, сколько у полиповъ, или сколько на головѣ волосковъ, то и тогда бы онъ скоро перещиталъ ихъ жезлецомъ своимъ. Такъ ясно и ощутительно разрѣшилъ онъ сіе затрудненіе. Словомъ, піеса разъиграна весьма удачно; всѣ обулись, оболоклись; только какъ дошло время до осьми съ копѣйкой, то опять вышли было нѣкоторыя хлопотишки въ разсуждерасчоту; но добродушной хозяинъ и въ семъ случаѣ не оставилъ ихъ своимъ вспоможеніемъ. Денежки отщитаны серебромъ; и гости какъ послѣ доброй бани, наломившись холоднаго квасу, изъ избы на дворъ, со двора на улицу гусемъ, только высгаупая по утиному; то есть: приковыливая и припадая, кто на правую, кто на лѣвую, а нѣкоторые и на обѣ лапки. Ворчатъ, серчаютъ, бранятъ хозяина, проклинаютъ домъ его въ таръ тарары; хотя по настоящему надлежало имъ всю вину взворотить на себя самихъ, или еще лучше на свою гл…… боюсь вымолвить, что бы не вступились за покойныхъ нашихъ родственники — однако ладно ребята! ето еще не велико зло. Въ дорогѣ мало ли чево бываетъ: на все не усердишся. Что мучитъ, для переду учитъ, говоритъ пословица; только я не знаю, пригодна ли она для васъ. Вишь вы какіе, прости Господи! Ужъ слишкомъ не къ стати умничаете! на васъ никакъ угодить нельзя — добро ступайте-ко съ Богомъ далѣе, а мы отъ васъ какъ отъ дяди, не отстанемъ ни пяди.