Повести - Анатолий Черноусов

Он вызвался ее проводить.

— А у вас все еще «спячка»? — спрашивала Наташка по дороге.

— Правда что — спячка, — проворчал Андрюха. — Здесь что, каждый месяц так?..

— Ой, — вздохнула Наташка. — Почти каждый…

— Ну вот скажи, ты же здесь работаешь, ну почему так?..

— Если бы я знала… Да и никто, по–моему, не знает. Если бы кто знал, уж, наверное бы, сказал — вот в чем причина. Давайте устраним ее, и порядок. А то ведь…

— Да, пожалуй, — согласился Андрюха, а про себя решил: пойду–ка я к нашим парням. Они же по всему заводу разбросаны. И в заготовительных цехах есть, и в механических. И если найду тех, кто делает детали для нашей установки, то так и скажу — вы что же, сачки! Вы что нас голодом–то морите!..

И, попрощавшись с Наташкой возле двери с табличкой «БТЗ», направился в литейку.

Глава четвертая

Порядочки…

Высокий худой рабочий в войлочной шляпе, в брезентовой робе и серых пимах (чтобы уберечь от ожогов ноги, — сообразил Андрюха) стальным прутом только что пробил лётку огромной вертикальной печи–вагранки, и по наклонному желобу устремляется расплавленный чугун. Он течет, будто белый густой огонь, и попадает в ковш, подвешенный на монорельсе и обмазанный внутри огнеупором. Брызги чугуна разлетаются в разные стороны, взрываются искрами, расцветают подобно фейерверку.

Шушаков, парень из Андрюхиной группы, отводит наполненный металлом ковш от желоба и по монорельсу подкатывает его к конвейеру. А на каждой тележке, из которых состоит конвейер, — земляная форма, этакий черный пирог, ждущий начинки. Красный от натуги Шушаков наклоняет многоведерный ковш, словно огромный сливочник, над отверстием–воронкой и осторожно заливает в форму–пирог белую огненную начинку.

Курясь синим дымом, наполненная форма уплывает дальше, чтобы залитый в нее металл охладился, затвердел и превратился в колесо, в плиту или какую–нибудь коробку.

Андрюха, не мигая, смотрел на Шушакова, чувствовал, что тот предельно напряжен и сосредоточен: ведь рядом, в ковше — лава жидкого металла, и его огненной струей надо попасть точно в земляную воронку. А потом еще и двигать ковш по монорельсу, двигать так, чтобы струя все время била в одно место, в эту вороночку. У Шушакова лоб мокрый, защитные очки влажно блестят. Но ведь наловчился, справляется, толстяк чертов!.. У Андрюхи даже руки зачесались — самому попробовать. И он было подошел к Шушакову, заговорил с ним, но Шушаков его прогнал:

— Не отвлекай, не отвлекай, Андрюха, а то пролью!..

Слегка досадуя на Шушакова — подумаешь, важная птица!.. — Андрюха пошел от вагранки прочь.

Сцепленные друг с другом тележки конвейера медленно катились по узеньким рельсам, дымились на них залитые формы; Андрюха долго шагал вдоль конвейера, пока не оказался там, где из форм извлекаются уже отвердевшие отливки.

Здесь орудовал огромный Сысоев.

Вот очередная форма подъезжает на тележке к упругому, из пластмассы, флажку, поворачивает его и тем самым включает пневматический толкатель — пш‑ш! И шток своим лемехом, как у бульдозера, сталкивает форму с конвейера на вибрационную решетку. Конец форме! Она рассыпается, превращается в горку земли, земля же проваливается сквозь бешено трясущуюся решетку, а на решетке остается «новорожденный» — красное, огненное колесо.

Сысоев, в распахнутой рубахе, тоже в больших серых валенках, подхватывает отливку совковой лопатой и швыряет в железный ящик, где лежат уже остывшие, серые отливки.

А в это время снова: пш‑ш! — и из кучи сухой формовочной земли показывается другое, малинового цвета колесо. И снова Сысоев подхватывает трясущуюся отливку, и она летит, искрясь, в ящик. Рубаха на широченной спине Сысоева потемнела от пота. Работал он без передыху, и Андрюхе даже неловко стало торчать здесь и глазеть. Он отправился дальше, отыскивая в нагроможденных там и тут отливках детали своей машины.

В заготовительном цехе Андрюха еще издали увидел грязно–синий пресс–великан, напоминающий чудовищную голову, вытянутую до потолка, с разинутой пастью. Владька засовывал в эту пасть лист железа, челюсти пресса сжимались — хрум! — и Владька вынимал из вновь раскрытой пасти уже не лист, а раму, наподобие оконного переплета. Отбрасывая обрезки в кучу, раму клал в штабель точно таких же рам–переплетов.

Рядом с прессом, на гильотинных ножницах работал Петро. Вдвоем с рабочим они направляли в щель между ножами толстый лист железа; нижний нож горизонтальный, верхний скошен. Засунули, Петро нажал на педаль, верхний нож, блеснув, как бы упал на стальной лист и отстриг от него, словно от бумаги, полосу. Бесшумно отстриг, культурно.

— Классная у тебя машина, — сказал Андрюха, когда Петро заметил его.

— Классная, — согласился Петро. — Пальцы вмиг оттяпает, только зазевайся.

— Дай поработаю, — попросил Андрюха.

— Не разрешается, — заважничал Петро. — Правила техники безопасности…

Тут и Владька подскочил, и туда же:

— Что, Андрюха, все еще филонишь?

— Филонишь! — возмутился Андрюха. — Вы же нам деталей не даете. Что мы собирать–то будем, воздух?

— Как это не даем, как это не даем! — запетушился Владька. — Ты что на нас бочку катишь?

— А какая машина? — спросил напарник Петра.

Андрюха назвал.

— A‑а, — вспомнил Владька. — Делали, делали! Я вам вот такой рычаг вырубал…

— Они теперь уж в механических, — Петро махнул рукой, мол, ищи свои детали в механических цехах, мы свое дело сделали.

Все трое: и Петро с напарником, и Владька — были чумазые, в грязных рубахах, в общем, — работяги, трудящиеся люди; у Андрюхи зависть шевельнулась, самая что ни на есть черная зависть.

Игнат обслуживал два агрегатных станка. Транспортер подавал корпусную деталь в центр станка, и тотчас же на деталь со всех сторон — слева, справа, сверху — начинали наползать агрегатные головки, хищно нацелив на деталь, как на жертву, разящие сверла, фрезы, расточные блоки с торчащими резцами. Наползли, впились, минута–две, дымком окуталось место «пиршества», и вот головки двинулись назад, на исходные позиции, а преображенная, расточенная и рассверленная деталь отправляется транспортером дальше.

Игнат покосил узким черным глазом на Андрюху, кивнул на свои станки:

— Ну как?

— Здорово, — вздохнул Андрюха.

— А у вас все еще спячка?

— Она самая, — нехотя ответил Андрюха.

Наконец, он увидел то, что искал. Неподалеку от Игната, в углу цеха, стояли два револьверных станка, а на тумбочках возле станков лежали знакомые по чертежам фланцы, на земле валялись заготовки этих фланцев. И видно было — только что кто–то работал здесь: все разбросано — стружка, грязные рукавицы, мятая пачка «Севера»…

В большом, открытом настежь окне виднеется густое переплетение кленовых веток, а за ними серая оштукатуренная стена. Стена старая, и прямо напротив окна в ней выщербина сверху, а под выщербиной штукатурка вся в каких–то продолговатых черных пятнах и царапинах…

Не успел Андрюха сообразить, кому это вздумалось так разрисовать стену, как увидел такое, от чего и рот раскрыл. В выщербине над стеной показалась белобрысая голова; человек лег животом на стену, заглянул внутрь заводского двора, повертел головой направо–налево (Андрюхе сквозь ветки все отлично видно), потом перевалился через стену, и ноги его в замасленных ботинках заскользили по штукатурке, оставляя на ней грязно–синие от резиновых подметок полосы. Спрыгнул, еще раз огляделся и крикнул:

— Никого. Давай!

И вот через стену летит бутылка, потом, мелькнув красной наклейкой, другая. Белобрысый ловко поймал их и спрятал у себя под пиджаком.

А вот и вторая голова: лысоватая, с бегающими глазками, показалась в выщербине над стеной. Тоже перевалился и, задирая штанины, заскользил растопыренными ногами по стене…

«Вот оно что… — думал Андрюха, глядя на дружков, которые, схоронясь в кленах, уже срывали зубами жестяные пробки. — Вот оно что…» — думал он, обходя молчащие револьверные станки и пробираясь к главному проходу.

Гришка Самусенко поднимался по железной лесенке с перилами на антресоли, где располагался пульт управления громадным токарно–карусельным станком. П‑образная станина возвышалась над круглой планшайбой, как гигантские ворота. Планшайба, размером с добрую танцплощадку, вращалась, а вместе с ней поворачивалась заготовка, этакое колесище, опрокинутое набок. Резец снимал с колеса стружку толщиной в руку. Такой резец — Андрюха однажды видел — закрепляют на станке с помощью электроподъемника, иначе не поднять, не закрепить этот «резечек».

— Привет, Андрюха! — закричал Гришка с антресолей. — Все еще кейфуешь?

«Какие–то глупые вопросы, — рассердился Андрюха. — Видит же… Так чего орать об этом на весь цех!..»