Разлейте время по бокалам - Наталья Аврора
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По коридору прошуршали робкие шаги.
— «Эйе», — подумала царица и не ошиблась: вошёл Главный Конюший.
— Ну? Что случилось? Зачем тебе понадобилось встретиться со мной именно сегодня?
Царица стояла недалеко от Эйе, он даже почувствовал запах масла хекену31, исходящий от её ухоженного тела.
— Случилось! Ещё как случилось! — Эйе нервно заходил по комнате. Приближаясь к своей родственнице, он бросал на неё косой взгляд и шёл дальше. Благо, места для метаний было достаточно.
Царица села на сундук, расписанный сценами приношения даров, и некоторое время наблюдала за Эйе.
— Долго ещё ты будешь топтать мой ковёр?
Эйе вздрогнул и остановился.
— Царь знает о нашем заговоре, — его испуганный голос сорвался на истерический шёпот. — Мы пропали…
— Плохая новость, — Тий выпрямилась и упёрлась руками в край сундука. — Выкладывай по порядку.
Эйе опять принялся ходить из стороны в сторону.
— Да перестань трястись и сядь! — Ей и самой было не по себе. Страх скользким змеёнышем вполз и в её душу, но она умела держать себя в руках. Эйе опустился на стул и постарался успокоиться.
— Я позвал Пинхази, он скоро придёт.
Тогда подождём, надеюсь недолго…
Наступила ташина. Вскоре брякнул засов резной, дубовой калитки — это апр32 пропустил гостя. Тий внутренним взором видела, как Пинхази прошёл мимо массивных ворот с её именем. В том, что именно жрец идёт сейчас по дорожкам между цветочными клумбами и беседками, она была уверена: только двое — Эйе и Пинхази — могли проникать за высокую белую ограду её виллу без предварительного уведомления. Такое же право имел и Фараон, но он никогда не посещал свою мать. Сейчас жрец повернёт направо, обходя священные персеи, дойдёт до угла дома и, обогнув его, достигнет мраморного крыльца с гипсовой лепниной. Здесь его встретит слуга-еврей и, освещая путь светильником, проведёт через роскошный холл. Когда они будут проходить по нему, то смогут видеть, как свет от лампы переливается на золотых и серебряных подсвечниках и отражается от огромных зеркал. Яркими и тонкими искрами будут блестеть стены, украшенные мозаикой из драгоценных камней. После холла Пинхази в одиночестве доберётся до комнаты Царицы по освещённым свечами уютным коридорам и лестницам.
Тий посмотрела на дверь, и та немедленно отворилась, будто повинуясь её безмолвному приказу. Верховный жрец вошёл стремительно, не здороваясь. Он сел на табурет, неприветливо посмотрел на царского тестя и громко проговорил:
— Ты думаешь, легко покинуть Эхнатона во время такого важного праздника? Что взбрело тебе в голову? Из-за тебя я должен изворачиваться, лихорадочно придумывать оправдания для своего отсутствия. Не могу же я сказаться больным, как царица- мать! К тому же пропал мой апр-нубиец, он всегда и везде сопровождает меня, ему больше всех доверяю.
Горбун? — уточнил Эйе.
Да! А тебе какое дело? — Пинхази не пытался скрыть раздражение.
Его больше нет.
То есть?
Тий, собиравшаяся остановить зарождавшуюся перепалку, мысленно присоединилась к недоумённому вопросу Пинхази.
Что? Откуда ты знаешь?
Царица решила не вмешиваться. Она уже поняла, что судьба апра-нубийца каким-то образом связана с тем, для чего Эйе собрал их здесь. Она слушала.
Я убил его. — Эйе произнёс это ровным, не выражающим эмоций, голосом.
Пинхази не отреагировал ни словом, ни жестом, а только уставился на Эйе, широко раскрыв глаза. От удивления его рот приоткрылся.
— Подбери челюсть, жрец! — Царица перевела взгляд с растерянного Пинхази на Эйе.
Нубиец что-то узнал? — догадалась Тий.
Да, я видел, как он выходил от царя в сопровождении Ха.
Ха? — в два голоса выдохнули Верховный Жрец и Царица-мать.
Имя этого придворного вызывало страх даже у самого влиятельного человека в Египте. Он служил Эхнатону так преданно и верно, как никто другой. Ха не имел ничего: ни собственного дома, ни семьи, ни богатства. Его любовь к Эхнатону и Нефертити была беспредельной, и таким же было доверие к нему со стороны Великой Супружеской пары. Многие относились к нему, как к некой мистической фигуре, никто не знал, откуда он пришёл, и все были уверены, что Ха исчезнет сразу после смерти фараона.
Тий подскочила и, одним рывком преодолев расстояние до Пинхази, оказалась рядом с ним. Она нависла над Верховным Жрецом, как кобра над беззащитной жертвой, её широко расставленные глаза горели злым огнём. Пинхази съёжился и, немигая смотрел в её лицо.
— Значит, апру-нубийцу ты доверял?! Что же ты доверил ему такое, что Ха допустил его к фараону? Что узнал твой раб? — Зловещий, шипящий шёпот разъярённой Царицы на последних словах поднялся до крика.
Перепуганный Пинхази попытался ответить, но язык присох к гортани и не повиновался ему.
— Он знал много, но сообщить успел мало, — Эйе говорил всё таким же монотонным голосом. — Если, конечно, верить ему… Я поймал его в безлюдном коридоре, благо таковых имеется много в храме Атона, распросил и удавил его же поясом.
Тий отошла от Пинхази и встала рядом с Эйе.
Что он рассказал моему сыну?
— Сказал, что знает о заговоре против него и Атона. Но Эхнатон был очень уж весел: накануне праздника пятая жена родила ему очередного сына, вам это известно. Царь и Нефертити считают это счастливым знамением. Он посчитал, что раб пытается выбиться в свободные люди путём наговора, и не стал слушать. А вот Ха поверил горбуну и пошёл за ним, к счастью, фараон вернул его. Мне раб сказал, что знает обо всех наших встречах, и слышал большинство наших разговоров…
— Та-ак… понятно. Ты уверен, что он ничего и никому не рассказал? — Тий стояла у окна и смотрела в сторону Тенистого Дворца Царицы, где в это время находился её сын.
— Я же сказал: «если верить ему». Правда, он клялся, что говорит правду и, если я оставлю его в живых, будет безобиден, как варёная рыба. Но я ему не поверил.
