Тайный Союз мстителей - Хорст Бастиан

Пошатываясь, Друга Торстен пошел к своему месту.

Альберт встал. Ему пришлось выйти из-за парты — она была тесна для него. Он смерил учителя взглядом сверху донизу. И глаза его, обычно такие мягкие, загорелись диким огнем. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем, передернувшись от отвращения, он сказал:

— Хотите, я вам скажу, кто вы такой… А… — махнув рукой, он умолк. Грудь его бурно вздымалась. Он не мог оторвать глаз от господина Грабо. — Был бы от этого толк, я бы сказал вам, — выдавил он наконец. — Да не будет толка! — Альберт посмотрел вокруг и, словно испытывая, заглянул каждому ученику в лицо; затем он взял тетрадь Други и медленно произнес: — Вот тетрадь Торстена. Моя тетрадь пропала, он дал мне свою. И я прочитал его сочинение. Пока еще мне неизвестно, какая свинья сперла мою тетрадь, по если он мне попадется — своих не узнает!

Господин Грабо дрожал от злобы и бессилия.

— Мы еще с тобой поговорим, Берг! Не сейчас, на большой перемене, с глазу на глаз. А теперь — довольно! Не желаю больше ничего слушать!..

Пожав плечами, Альберт сел на свое место.

Последующие уроки прошли без особых происшествий. Однако ученики все еще были возбуждены.

На большой перемене Альберт остался в классе «для разговора с глазу на глаз».

Друге не хотелось одному выходить во двор, но больше ему некуда было деваться, и он вышел. Гейнц Грабо делал вид, что не замечает его. Неужели он так и спустит ему? Трудно поверить. Наверняка они с Бетхером уже придумали какую-нибудь подлость.

Так прошла половина перемены. Друга медленно шагал по двору. Он боялся Гейнца и Бетхера, но точно знал: сегодня он будет сопротивляться. Почему, собственно? Ответить на это он не мог. Возможно, Друга почувствовал, что теперь он уже не один. Оба приятеля прошли мимо него совсем близко. Бетхер подставил Друге ножку. Тот споткнулся, тут же выпрямился и хотел было идти дальше, но Гейнц схватил его за воротник и рывком повернул к себе.

— А ну, проси прощения у Клауса! — приказал он.

Друга молча посмотрел ему прямо в глаза.

Тогда Грабо ударил его ладонью по лицу и повторил свой приказ.

Друга молча смотрел ему прямо в глаза. Только крепко сжал губы. Грабо ударил еще раз. Но, прежде чем он успел что-то сказать, Друга совершенно неожиданно плюнул ему в лицо — в левый глаз.

Минуту Гейнц Грабо стоял, как побитая собака. Потом достал платок из кармана, аккуратно вытер лицо и спрятал платок. Он ухмылялся. Град ударов неожиданно обрушился на Другу. Прошло несколько секунд, прежде чем он робко поднял руку для защиты. Но разве так выигрывают бой? Кулак ведь пускают в ход, чтобы сразить противника, а не отпихнуть. Почувствовав слабость в коленях, Друга упал. И все же он не сдавался. Они катались по снегу. Грабо изо всех сил молотил его кулаками. Друга защищался как мог. Кусал, царапал его, будто девчонка. Собрались зеваки. Больше всего среди них оказалось приятелей Гейнца Грабо и Клауса Бетхера, который, кстати сказать, не принимал участия в драке, считая, что его дружок и один справится с таким противником. К тому же в таких случаях он предпочитал роль зрителя. Подзуживать сражавшихся, тоном знатока оценивать меткость и силу ударов — что может быть приятней! Между прочим, в этом он ничем не отличался от других ребят. Но оказались здесь и такие, что молча смотрели на дерущихся. Это были те ученики, которые, как и Альберт, жили в Бецовских выселках. И среди них приемный брат Клауса Бетхера — Руди. Всякий раз, когда Клаус особенно горячился, Руди смотрел на него с ненавистью. Жили они совсем не как братья и не упускали случая задеть друг друга. Но это уже другая история.

Грабо удалось подмять под себя Друга. И он, не щадя кулаков, избивал беззащитного. У Други нос был разбит в кровь, Гейнц все продолжал его избивать.

Зрители верещали от восторга, Гейнц чувствовал себя героем, который выдает публике номер на бис. И он, опьяненный своим подвигом, не заметил, как все вокруг притихли. Удар кулака в висок сбил его с ног. Гейнц Грабо скорчился. Это Альберт вступил в бой. Он наводил порядок, да такой, что это всем надолго запомнилось. Наконец-то его гнев, его злость, его отчаяние нашли выход! Вот тебе, Грабо, за ведьму! А это — за эпидемию! За многое Альберту надо было рассчитаться. Нельзя без конца терпеть издевательства, нельзя мириться с несправедливостью!

Давно уже Грабо валялся в снегу, а рядом с ним и Клаус Бетхер, но сражение все еще продолжалось.

Девчонки, сбившись в кучку у забора, громко визжали. Только одной не было среди них — сестры Альберта, Родики. Она с самого начала участвовала в схватке, размахивала руками, царапала, кусала…

Как и почему, никто не мог сказать, но вскоре началась общая свалка. Все помнили только одно, как Руди Бетхер наделил своего братца несколькими звонкими пощечинами. Остальное произошло само собой. Ребята из Бецовских выселков вместе с Альбертом и Родикой, хотя и были в меньшинстве, довольно быстро одолели противника.

Сам полководец, Альберт Берг, расхаживал перед побежденными и время от времени сплевывал в снег. Остановившись, он провозгласил:

— Кому мало, пусть поднимет руку, аккуратненько, как в классе!

Однако все уже были сыты по горло.

Альберт отвернулся и зашагал прочь, так и не сказав Друге ни единого слова.

Последние два урока были рисование и пение. Друга сидел за партой с воспаленными глазами и чувствовал себя ужасно. Кровь в висках стучала. Должно быть, все тело было в синяках. Сердце, словно жеребенок, время от времени взбрыкивало, потом удары его делались все реже и реже, будто оно хотело совсем остановиться, отдохнуть несколько минут. При этом грудь что-то сдавливало, и Друга со страхом прислушивался к скачкам своего сердца. Прошло несколько минут. Понемногу сердце успокоилось, стало биться ровнее, без перебоев.

Друга поднял голову. Рядом сидел Альберт и что-то рисовал в своем альбоме, представляя себе при этом самые распрекрасные вещи, но, кроме него, никто ничего хорошего представить себе не мог, глядя на его рисунки. Перехватив взгляд соседа, Альберт подмигнул ему и чуть-чуть улыбнулся. Друга тоже улыбнулся.

— Сам теперь видел, что можно и без рева! — шепнул Альберт.

Друге стало стыдно. И он принялся рассматривать свой альбом. Он не провел еще ни одной черты. Мысли его были заняты другим. Только теперь он осознал, что, собственно, произошло. Впервые в жизни он нашел поддержку у сверстников.

Почему-то на душе у него стало очень хорошо. Показалось, что на улице прекрасная погода и ребята все какие-то хорошие. От радости ему захотелось вскочить и обнять всех, кто пришел ему на помощь. Он даже сжал покрепче в руках карандаш, чтобы и впрямь не разреветься от счастья.

Друга быстро нарисовал несколько веселых чертиков. Увидев это, Альберт тоже стал рисовать чертиков. Потом они передали друг другу альбомы — так сказать, обменялись плодами своего творчества, посмотрели друг на друга и рассмеялись. На уроках рисования вообще-то никогда не было особенно тихо, но под конец они уж чересчур разошлись. Учительница тут же обнаружила причину их буйного веселья, и оба получили дополнительные задания. А они только рассмеялись. Вот поди тут и разберись! Разве кто-нибудь смеется, когда его наказывают?

На уроке пения Друга пел изо всех сил. Правда, ужасно фальшиво. Но ни один человек в мире не мог сейчас петь с большим энтузиазмом, чем он. Однако учительница не оценила его стараний и отправила Друга на самую последнюю парту.

Наконец-то раздался удар гонга. Ребята высыпали на улицу, Альберт шагал рядом со своей сестрой Родикой в группе учеников из Бецовских выселок. Друга ушел довольно далеко вперед. Неожиданно Альберт нагнал его. Друга мельком оглянулся, узнал его и молча продолжал свой путь. Альберт тоже ничего не сказал. Так они шагали некоторое время рядом. Учительница обогнала их на велосипеде, и, словно по команде, оба снова рассмеялись. Неожиданно Альберт остановился. Лицо его стало серьезным, он внимательно смотрел на Другу.

Друга Торстен был немного худ, но роста не маленького. Бледное лицо делало его похожим на девчонку, длинные волосы падали на глаза. И он резким движением откидывал их назад. Иногда он пытался избавиться от них, выпячивая нижнюю губу, и изо всех сил дул себе в нос. Руки у него были длинные, пальцы узкие. Глаза большие, темно-синие и, когда он не смотрел грустно, светились, как морская вода, в которой купается солнце. Иногда он, будто кролик, очень смешно морщил свой короткий нос и делался при этом очень некрасивым. Нет, веселым это лицо никак не назовешь!

Окончив осмотр, Альберт спросил с любопытством:

— Скажи, Друга, с чего это ты мне свою тетрадь дал? Может, подлизываться вздумал, а?

В ответ Друга тихо засопел. Это, должно быть, означало: к чему тебе об этом говорить, ты все равно ничего не поймешь.