Дважды рожденные - Дэниел Уолмер

Проходя мимо группы тех, кто не пел и не плясал, но лишь наблюдал за пляшущими — то ли в силу возраста, то ли чрезмерно накачав себя молодым вином, Конан едва не задел плечом согбенную фигуру, с головы до ног обвешанную самоцветными и костяными украшениями. То был Буно, пьяно покачивающийся в ритме танца, прикрыв веки и пощелкивая сухими и жесткими, как желтоватые орехи, пальцами. На его шее с обвислой, словно у ящерицы, кожей, висело что-то вроде ожерелья из плотно пригнанных друг к другу перьев ворона. Это украшение, насколько помнил мальчик, старик не снимал никогда. На груди болталось множество амулетов из отшлифованных камней, медвежьих клыков и рогов оленя. В праздники Буно всегда разукрашивал себя больше, чем любая, даже самая глупая и вздорная женщина, но Конан знал, что ни один из клыков или рогов не добыл он во время охоты своими руками. Все кости, шкуры и рога были подарками, которые несли ему мужчины и женщины селения за то, что он врачевал раны, принимал роды, заговаривал кровотечения, смирял резь в животе и отваживал злобных духов. На охоту же Буно не ходил никогда, как и ни разу на памяти Конана не принял участие в битве: ни с рыжими ванирами, ни с бритунцами, ни с аквилонцами в роскошных доспехах…

Миновав позвякивающего и пестрого, словно детская погремушка, старика, Конан оглянулся. Его словно что-то кольнуло: Буно смотрел в его сторону своими маленькими и очень светлыми, почти белыми глазами. В них не было ни капли хмеля, но только настороженная злоба. Несомненно, старик заметил, как Конан разговаривает с Меттингом, и теперь словно пытался прочесть в понурой фигуре мальчика о результатах этого разговора. Конан ответил ему дерзкой усмешкой, подумав про себя, что если бы Буно мог, он проткнул бы его насквозь глазами, он испепелил бы его белым огнем зрачков, как сжигают на костре туши падших от заразных болезней овец и коз.

Как ни странно, откровенная ненависть в глазах колдуна не испугала, а лишь подстегнула и возбудила мальчика.

Уныние, которое навеял на него разговор с Меттингом, тотчас прошло и сменилось веселой яростью. Если до сих пор Конан слегка колебался: а что если он ударился головой на охоте, сорвавшись ненароком со скалы, и все эти страшные картины ему пригрезились, — то один этот взгляд рассеивал все сомнения. Сын кузнеца Ниала не выдумщик и не лжец, и уж, тем более, не ударившийся головой недоумок! Буно ненавидит его со страшной силой, выплеснувшейся во взгляде украдкой, как яд из зуба змеи, оттого что Конан прикоснулся к какой-то мерзкой его тайне.

Ненавидит? Вот и прекрасно! Он, Конан, тоже ненавидит его. Хотя бы из-за Кевина, веселого и безрассудного Кевина, которого колдун вытащил из его мерзлой, но славной могилы и превратил неизвестно во что. Посмотрим, чья ненависть окажется сильнее, и кто кому наступит на горло в этой борьбе…

Мать Конана вместе со всеми женщинами веселилась у большого огня, поэтому в этот вечер мальчик был избавлен от домашних упреков и расспросов. Никем не замеченный, Конан вернулся домой, но не лег спать, а забрался на крышу хижины. Это было из его любимых укромных мест, куда он поднимался, когда по какой-либо причине хотел побыть в одиночестве. На бревна крыши по обычаю киммерийских селений был насыпан толстый слой земли, что помогало лучшему сохранению тепла во время долгих суровых зим. Летом на ней вырастала густая трава, и Конан по просьбе матери часто затаскивал одну из двух коз, чтобы те могли вволю пастись, не отходя от дома. Сейчас трава уже пожухла и была мокрой от выпавшей ледяной росы. Несмотря на сырость, мальчик растянулся на спине, подложив ладони под голову. Немалое преимущество крыши состояло в том, что заметить снизу лежащего на ней было невозможно. Это качество неоценимо, когда требуется побыть одному, а уходить далеко от дома лень или просто не хочется…

Подставив лицо игольчатому свету осенних звезд, Конан принялся размышлять. Прежде всего, кто он есть такой, этот самый старик Буно? Знаменитый воин? Нет! Удачливый охотник? Как бы не так!

Тогда отчего он пользуется среди жителей селения таким уважением? Неужели только из-за того, что умеет выхаживать младенцев, лечить коз и пришептывать кровоточащие раны?.. Не маловато ли этого для того, чтобы голос его в общих сходках мужчин имел такой же вес, что и у старого Меттинга и у других, израненных во многих битвах, достойных стариков? Кто он такой, Кром его разорви, на самом деле?!

Конану вспомнился взгляд, которым колдун одарил его недавно: острый и белый, как раскаленная на огне игла. Ему пришло на ум, что и прежде он не раз замечал особенную силу этого взгляда. Скажем, однажды Конан с другими мальчишками играли в битву с рыжими ванирами вблизи от хижины Буно, и так орали, что тряслась листва на деревьях, и с веток взмывали испуганные птицы. Старик вышел из дверей и молча посмотрел на мальчиков, одного за другим. Он не кричал, не ругался, не произнес ни слова, он просто переводил свои маленькие выцветшие глаза с одного мальчишечьего лица на другое, и все они почему-то притихли. И он, Конан, тоже утих, хотя до этого вопил и носился больше всех…

Может быть, глаза старика так же действуют и на взрослых? Может быть, собираясь, чтобы принять важное решение, мужчины спорят и ругаются до тех пор, пока Буно не обводит взглядом из-под выцветших бровей всех по очереди, и они послушно стихают, перестают горячиться и соглашаются с тем, что предлагает зловещий старик?.. Интересная мысль!

Вот только как бы это проверить?

Спина закоченела окончательно, и мальчик поднялся на ноги. Дойдя до края крыши, он спрыгнул в темноту и несколько раз пробежался вокруг дома, чтобы согреться. Как бы то ни было, он объявляет белоглазому старикашке войну!

Прежде всего, нужно вернуться в то кладбищенское подземелье, снова пролезть в расщелину между камней — как ни противно это занятие — и встретиться с Кевином. Ведь он не успел тогда рассказать, что именно сделал с ним Буно, вытащив из свежей могилы, и, главное, — зачем. Но сын кузнеца Ниала не глуп, и теперь он отправится туда только в то время, когда будет наверняка знать, что Буно остался в селении. Только как это сделать, чтобы наверняка, совсем наверняка?..

Видимо, придется следить за стариком. Не сводить с него пристального взгляда, насколько это, конечно, возможно, не внушая никому подозрений.

Приняв такое решение, Конан отправился спать. Звуки песен, хлопки в ладоши и топот еще доносились со стороны большого огня, но становились все слабее, все разобщеннее.

Праздник Крадущейся Рыси стихал. Только молодежь, разгоряченная, хмельная и буйная, сбившись в свою кучку, собиралась куролесить до рассвета.