Жертва Венеры - Анна Христолюбова

Нужно ли говорить, что жену свою Фёдор впервые увидел во время венчания. Анастасия оказалась спокойной и покладистой, мужу не перечила, на судьбу в лице сумасбродного государя, отдавшего её, боярышню древнего рода, бедному, никому не известному дворянину без особых видов на будущность, не сетовала. По крайней мере, вслух. Родила сына Алёшу, а через пять лет после того умерла родами, оставив мужа вдовцом.

***

Андрей был хлебосольным хозяином. В своём особняке на Варварке держал открытый стол, и в доме его, что ни день, допоздна гостевали знакомые офицеры, сослуживцы и просто приятели. Фёдор проводил там всё свободное время, возвращаясь в убогий домишко, что снимал на Земляном валу, лишь ночевать.

В этот день он сильно задержался на службе и ехать к другу не было никаких резонов, но не терпелось поделиться новостями.

Гостей у Андрея в этот час оказалось немного, разговор за столом шёл о покинутой столице.

– Не похоже, чтобы государыня собиралась возвращаться в Петербург, – проговорил Василий Иванович Татищев, продолжая прерванный появлением Фёдора разговор.

– И не соберётся, – покачал головой князь Порецкий. – Попомните моё слово, господа, Санкт-Петербург ждёт судьба Ахетатона20: пройдёт лет двадцать – и от него не останется и следа… Третьего дня получил письмо от управляющего, он пишет, что по городу рыскают волчьи стаи, мастеровые бегут, дома стоят заколоченные, иные уж лиходеи поразграбили. Эх… а я в своём особняке, что при государыне Екатерине отстроил, даже и не пожил. Жаль, прекрасный дом получился… А нынче его даже задёшево не продать – кому он теперь надобен…

Фёдор вспомнил собственный маленький домик в Малой Морской слободе возле Адмиралтейского луга и немного расстроился, однако возбуждение не давало долго предаваться унынию.

Гости разъехались далеко за полночь, и Андрей предложил Фёдору переночевать у себя. Тут-то, наконец, тот и поведал другу свои неожиданные новости.

Узнав о его сватовстве, Андрей вытаращил глаза:

– Да ты что, Федька? На кой тебе бесприданница? Нет, я понимаю, что одному да с дитем тяжко. Тебе бы вдовушку богатенькую приискать, может, даже купчиху. Они нонче все в благородные желают, вот и подобрал бы себе какую-нибудь, в соку и с мошной поувесистее.

Но увидев, как помрачнело лицо приятеля, быстро добавил:

– А может, и прав ты. Девица хороша и небалованная – небось, хозяйка из неё выйдет добрая. Чай, и шить, и дом вести – всё умеет. А прочим каким премудростям, – он, ухмыльнувшись, подмигнул, – сам обучишь.

Однако на Фёдора напали сомнения: тоже ещё любезник выискался! Хромой, вдовый, вдвое старше, рожа – черти в аду испужаются. Был бы хоть богат, так всё состояние – две деревни, что покойница-жена в приданое принесла, да домик в умирающем Петербурге, который нынче и не продать. Беловы – отец да мать сватовству его так явно обрадовались, что стало ясно – надежды пристроить дочек у них почти нет. И то, что согласие ему дали мгновенно, означало, что мнением Марии Платоновны по этому вопросу никто интересоваться не станет.

Там на площади, когда отборным петровским матом и пылающим факелом отгонял от неё медведя, он знал, что будет делать что угодно: голыми руками душить, грызть зверя зубами, лишь бы только она успела убежать, спастись…

Потом, за мгновение перед тем, как она, сомлевшая, упала к его ногам, что-то произошло между ними – будто натянулась невидимая струна, незримая, но прочная, как железный трос. Он не мог объяснить этого чувства словами. В нём не было ничего из тех незамысловатых ощущений, что влекли обычно к женщинам: ни вожделения, ни стремления отдохнуть от жизненных перипетий, ни желания главенствовать. Было что-то иное: хотелось глядеть на неё, касаться пушистого золота волос, рассматривать, как в зеркале, своё отражение в её зрачках.

Кстати, о зеркалах. Вчера, когда Андрей вышел из комнаты, Фёдор подошёл к большому зеркалу в бронзовой оправе, висевшему у того в гостиной, и долго всматривался в своё отражение. Увиденное не порадовало. Он знал, конечно, что не красавец, но теперь показался самому себе сущим уродом: близко посаженные глаза с тяжёлыми веками, крупный нос, большой рот и широкая челюсть. Кожа, порченая оспой, да ещё эта щербина между передних зубов…

Куда юной прекраснице любить такого… Он попытался представить, что может чувствовать девица, связанная с человеком, на которого ей и смотреть-то противно, не то что в постель ложиться, и вконец затосковал.

Переговорить с невестой с глазу на глаз возможности не было. Фёдор практически ежедневно заглядывал к Беловым, сперва вместе с лекарем, справиться о Машином здоровье, позже – просто так, но видел невесту лишь дважды. В первый раз их при скоплении всех домочадцев поставили на колени перед образами, и Платон Михалыч, Машин отец, благословил молодых старой, тяжёлой, как щит Дмитрия Донского, иконой. Тёмный от времени лик едва различался глазом, и Фёдор так и не понял, кто на ней изображён. Со всех сторон глазели сёстры, сенные девки и даже, кажется, соседи. Фёдор чувствовал себя карлой, которого на ярмарке за деньги показывают, какие уж тут разговоры. Маша и вовсе глаз не подняла. Лишь на миг, когда в его ладонь легла её изящная ручка – тонкая, все косточки наперечёт, – он почувствовал, как дрожат пальчики.

А вдруг она его боится? Конечно! Этакое чудище! Фёдор чуть не застонал.

Второй раз ему удалось увидеть Машу в гостиной. Она, трое сестёр и мать занимались рукоделием. Отца дома не было. На Фёдора смотрели все, кроме невесты, а она так и сидела, старательно тыкая в пяльцы иголкой, и, с трудом выдержав с четверть часа, он ретировался.

Между тем близился день обручения. На обручении настоял Машин отец, хотя обряд этот уж лет десять не являлся обязательной процедурой для последующего венчания21. И у Фёдора создалось впечатление, что тот хочет таким образом связать его обязательствами, чтобы жених, не ровён час, не пошёл на попятный.

Накануне Федор не спал, и даже с тоски и тревоги попытался напиться, но и такое простое и понятное действо ему не далось. Он просто не смог влить в себя даже стакана водки – горло сжимал спазм.

Обручение состоялось на Троицу. С утра, хмурого и непогожего, над Москвой висел близкий дождь. Фёдор чинно отстоял обедню на мужской половине храма рядом с отцом и братом невесты. Отчего-то служба тянулась бесконечно. Он всё время ловил себя на желании посмотреть налево, туда, где были женщины, чтобы попытаться разглядеть Машу. Фёдор знал, что она там, но не видел её. Он