К востоку от Арбата - Ханна Кралль

Бабель тоже не вернулся в Одессу. Уехал в 1925 году, и провожал его один человек — именно он, Кравцов. Почему, честно говоря, не помнит. То ли никто из знакомых не знал даты отъезда, то ли никого как раз не было в Одессе… Впрочем, тогда казалось, что это не важно. Изя Бабель уезжает, ну и что, вернется ведь. Кравцов помнит только, что чемодан у Бабеля был тяжелый, и он, как младший товарищ, помогал этот чемодан нести. Потом они прогуливались по перрону, и Бабель сказал: «Мне бы хотелось оставить тебе что-нибудь на память». — «Ты ведь вернешься…» — «Нет, — сказал Бабель, — не вернусь». — И достал из кармана трубку: львиная лапа с когтями и янтарный мундштук, а футляр сафьяновый, снаружи красный, внутри выложен синим бархатом. А еще дал записку на вырванном из блокнота листке. Сказал: «Может, когда-нибудь пригодится (ведь он тогда уже был БАБЕЛЕМ)». В записке значилось: «Настоящим горячо рекомендую Кравцова как талантливого репортера, с которым я несколько лет работал в газете ‘Моряк’. И. Бабель».

«Эту рекомендацию Бабеля, так уж вышло, — говорит Кравцов, — я никому никогда не показывал»[10].

23 июня 1921 года в «Моряке» напечатали первый одесский рассказ Бабеля «Король»; главным действующим лицом там был Беня Крик. На страницы газеты ворвались новые герои с сочным языком и своеобразными нравами; их жизнь смахивала на гротеск. У всех имелись реальные прототипы, и жили все на Молдаванке, около товарной железнодорожной станции. Я их, разумеется, не найду, но хотя бы увижу Молдаванку. (Саша Кноп — репортер из «Моряка», молодой, шустрый, хорошо разбирающийся в политэкономии, — объясняет, что прежней Молдаванки уже нет, понимаете, она могла существовать только при тогдашнем строе. Экономическая ситуация порождала таких людей, как Беня Крик.)

Миша Глед, фотокорреспондент, утверждает, что настоящий Беня, то есть реальный король одесских бандитов Мишка Винницкий по прозвищу Япончик, жил на углу Прохоровской и Глухой, в доме Пименова. (Миша известен тем, что, получив от редактора задание: «Сгоняй на Пересыпь, экватор сломался» — помчался искать сломанный экватор; кроме того, Миша был свидетелем всех важных одесских событий и дружил со всеми одесскими знаменитостями. Он видел легендарную Марусю — как она шла со своей бандой. «А прямо за ней комдив Котовский на белом коне — и спрашивает: мальчик, где Маруся?» И не кто иной, как он, Миша, показал комдиву, в какую сторону направилась Маруся.) Глед тоже жил на Прохоровской, только в доме 28, и, конечно же, Мишку Япончика знал лично и до сих пор прекрасно помнит: «Раскосые глаза, нос с горбинкой и челка на лбу, вот тут, нет, не тут — правее…»

Итак…

Угол Хворостина и Запорожской (названия улиц изменились). Дома Пименова уже нет. На этом месте построили жилой дом для сотрудников завода по производству медицинского оборудования № 2, однако тут еще живут прежние жильцы пименовского дома. В двадцать седьмой квартире — Корентьев, токарь. Нет, Мишку Корентьев не помнит, он работает на заводе по производству медборудования, что у него могло быть общего с Япончиком, здесь проживают только приличные люди. Однако его дочка Люда, студентка, читала Бабеля, ей понятен интерес гостей: пойдемте к соседям, может быть, Инна из шестнадцатой что-нибудь знает.

Люда учится в Педагогическом институте, на четвертом курсе. Через год заканчивает, впереди — работа в школе. Всем бы хотелось остаться в Одессе, но оставят только тех, у кого здесь супруг с высшим образованием, так что Людины однокашницы уже на третьем курсе норовят выйти замуж. По любви естественно, но каждая старается, как говорится, совместить приятное с полезным. Чтобы и любовь, и удачное распределение. Самые завидные — моряки. С нынешним моряком и о Рождественском можно поговорить, и об Антониони, и как стирать нейлоновую рубашку; к тому же моряк ходит в плаванье, привозит потрясные шмотки, да и работа в городе гарантирована — моряка ведь не пошлют в провинцию. На один корабль требуется в среднем пятьдесят человек. «Вы, наверно, представляете, сколько новых судов ежегодно спускают на воду. Наш флот растет неслыханными темпами», — подчеркивает Люда.

Соседка Инна (квартира номер 16), в свою очередь, мечтает поступить на историю искусства. Пока она работает в химчистке. Отпарывает пуговицы и выдает квитанции. Какая связь между химчисткой и изучением искусства? Самая прямая. На дневном отделении двадцать кандидатов на место, а на заочном — только пятнадцать. Но чтобы поступить на заочное, нужно работать, вот она и работает в химчистке. А если не поступит? Будет сдавать еще раз. И еще. Ничего страшного, здесь, в Одессе, если надо, и по пять, и по шесть раз сдают. Одна ее подруга поступила в медицинский с восьмого раза.

Инна с Людой пытаются мне помочь. Сняли с полки книгу Лукина и Поляновского «Тихая Одесса». Есть новый адрес Мишки Япончика: Госпитальная, 11.

Итак…

Седая старушка с миндалевидными глазами.

— Говорят, в этом доме жил Мишка Япончик. Вы его, случайно, не знали?

Старушка снисходительно улыбается.

— Я не знала Мишку Япончика? Как я могла не знать Мишку, если я шила свадебное платье его невесте?

Из окна высовывается дочка: какие-то незнакомые люди, пристают к матери. Чего они хотят? От таких не жди ничего хорошего.

— Ма-ма! Иди домой!

— Понимаете, — мечтательно говорит старушка, — я когда-то была самой известной портнихой на всей Молдаванке. У любого спросите: Соня Калика. Да, это я. К кому же еще Мишка мог обратиться за свадебным платьем? Ай, какое было платье… И кружева, и оборки, и гипюр…

Ма-а-ма!

На следующее утро мы с Мишей Гледом приходим, чтобы сфотографировать Соню Калика. Квартира заперта, соседка показывает ключ.

— Понятно, — мигом соображает молдаванский старожил Миша. — Дочка вчера ей сказала: «Мама, завтра они снова придут, увидишь. Сиди тихо и никому не открывай». — Бедная тетя Соня, — вздыхает Глед. — Соседка хоть подает ей еду через дверь?..

В любом случае, мы уже знаем, что по этому адресу Мишка Япончик не жил — так безапелляционно заявила тетя Соня. «Но, — сказала она, — рядом, в двадцать третьем, жили его сестры».

Госпитальная, 23. Напротив дома, в котором играли свадьбу Двойры, сестры Бени Крика. Типичный молдаванский двор одноэтажного дома. Миниатюрные садики, обнесенные штакетником, в каждом садике — столик и лавочка, на каждой лавочке — семья. Болтают, едят сушеную тараньку и маслины, запивая водкой «Московская». «Что ей нужно?» — «Она к Японцу приехала». — «Разойдитесь, — кто-то ревниво оттесняет уже собравшуюся толпу. — Это мой свояк или ваш? Вы, девушка, только со мной разговаривайте. Мишкина жена и моя — родные сестры. Мы с Мишкой свояки».