К востоку от Арбата - Ханна Кралль

В вестибюле клуба витрина. Центральное место занимает фотография Ленина, играющего в шахматы с Горьким.

Диаграммы показывают, как в Советском Союзе рос интерес к этой игре. До революции шахматистов было пять тысяч, в 1933 году — триста тысяч, в сороковые годы произошел резкий скачок. С тех пор статистка оперирует миллионами.

Кто же эти люди?

Членами Центрального шахматного клуба состоят: дирижер Большого театра, режиссер, классик советского кинематографа, драматург театра «Современник», директор Института редких металлов, писатель. «Но есть и простые люди», — говорит директор клуба. — «Например?» — «Например, инженеры». — «А еще более простые?» — «Ну, более простых, пожалуй, нет… Ох, простите, есть один колхозник. Послушай, как фамилия нашего колхозника? Ну, этого, который приходит в резиновых сапогах». — «Шевохин». — «Ах, да, Шевохин. Пастух. Честное слово, пастух, поверьте. Образование — семь классов; когда заинтересовался шахматами, начал читать книги на эту тему, потом на другие темы, а теперь начинает любить музыку. Шахматы страшно развивают человека. А почему до сих пор ходит в клуб в резиновых сапогах? Чтобы выделяться!»

Люди вообще под влиянием шахмат растут — и перестают быть пролетариями. Был, к примеру, в клубе один пароходный кочегар, один кузнец и один грузчик. Кузнец стал гроссмейстером и профсоюзным деятелем. Кочегар — мастер, ездит за границу, не работает, государство его содержит. Грузчик уже учится на заочном.

Гроссмейстер Юрий Авербах, главный редактор журнала «Шахматы в СССР», отмечает, что среди шахматистов часто встречаются люди с теми или иными изъянами. Даже среди членов Центрального клуба четверо слепых и несколько калек. Один из них, Борис Пуганов, потерявший на войне обе руки и обе ноги, живет в деревне. Поначалу думал о самоубийстве. Когда стал крупным шахматистом, жизнь обрела смысл: он консультирует окрестных жителей, пользуется авторитетом у молодежи, дома у него везде шахматные часы и столики с шахматными досками, на которых он разыгрывает партии по переписке. Целыми днями кружит между этими столиками, обдумывает ходы и культями рук переставляет фигуры.

Престиж выдающегося шахматиста сравним только со славой ученого или прима-балерины Большого театра. Шахматы (на том уровне, на каком играют Спасский или Таль) считаются интеллектуальной игрой. Это вам не жестокий бокс и не плебейский футбол. Знаменитые шахматисты в своих публичных выступлениях именуют шахматы то «наукой», то «видом искусства». Оба определения привлекательны и придают этой игре благородный привкус.

Во время матча на первенство мира (перед театром, где проводился матч, собиралось по нескольку тысяч человек, а возле клуба, откуда шахматисты, отправляясь на игру, выходили, уличное движение было полностью парализовано) в печати появлялись комментарии в таком духе:

Он ступает по родной земле, рассыпанной по тротуару! Ее привезли из Армении соотечественники Тиграна! (О Петросяне.)

И вот все бросаются к выходной двери. Слышны аплодисменты. Из-за угла выезжает его «волга» и медленно движется по направлению к мостовой… (Это о Спасском.)

Ясно, что борьба будет драматичной. Мои симпатии на стороне Бориса. (Высказывание Юрия Фокина — политического обозревателя Центрального телевидения СССР.)

Ничьей не будет. (Высказывание А. Таланова, слесаря завода Моссельмаш, члена бригады коммунистического труда.)

Заносчив ли Борис Спасский? Не дерзнула бы утверждать. Разве можно сказать про английскую королеву, что она заносчива в силу своего монаршего положения? Да она просто королева. А Борис Спасский просто Борис Спасский.

Если бы выдающиеся советские шахматисты хотели пользоваться своим положением, жилось бы им несравнимо легче, чем другим советским людям.

Михаил Таль, бывший чемпион мира по шахматам, рассказывает, что не было таких затруднительных положений, выпутаться из которых ему не помогла бы его фамилия. Однажды его задержала милиция: ночью сидел в зале ожидания на вокзале с очень молодой девушкой. Девушка дремала, спать ей было негде: она приехала из Риги болеть за Таля, — а Таль сидел с ней рядом и обдумывал отложенную партию. Когда задержанных привели в отделение, оказалось, что им придется подождать, поскольку товарищ начальник очень занят. Прошло несколько часов; в конце концов, ворвавшись без разрешения к нему в кабинет, Таль увидел, что начальник сидит над шахматной доской с его вчерашней незавершенной партией. Потом он сам постелил Талю, накормил, а подозрительно юную особу отчитал за то, что отнимает у гроссмейстера его драгоценное время.

С недавних пор шахматы используют в советской психиатрии. Они облегчают врачу контакт с больным, так что играть учат и врачей, и пациентов. Особенно распространено применение шахмат при шизофрении. Больные, неохотно общающиеся с окружающими, в процессе игры раскрываются: понятнее становятся их реакции, эмоции, специфика мышления. Шахматы не только один из методов диагностики, иногда они сами действуют как лекарство. У Михаила Таля и на эту тему есть забавная история. (Друзья свидетельствуют, что подобные истории — чистая правда.) Однажды врач-психиатр попросил Таля сыграть партию с пациентом, чья болезнь проявлялась как раз в том, что он вообразил себя лучшим шахматистом всех времен и народов. Утверждал, что выигрывал и у Алёхина, и у Капабланки. «Нужно, чтобы кто-нибудь у него выиграл», — сказал врач.

И пригласил больного и Таля к себе. Кто такой Таль, психиатр не сказал. Расставил шахматы. Больной снял с доски несколько фигур, давая партнеру фору. «Нет, нет, — отказался Таль, — пожалуйста, оставьте». Играл гроссмейстер не очень внимательно, и, когда заметил свою ошибку, было уже поздно. Он проиграл.

— Не огорчайтесь, — сказал ему партнер, — для дилетанта вы вполне прилично играете…

Таль тогда — в 1961 году — был чемпионом мира по шахматам. А о его противнике никто, кроме врачей психиатрической клиники в Риге, не слышал. «Сыграем еще раз», — нервно попросил Таль.

— Никогда еще, — рассказывает он, — я не играл в таком напряжении. Ни к одной партии на чемпионатах мира не относился так серьезно. И ни одной партии в жизни не выиграл с таким трудом…

Спустя несколько недель больного выписали из клиники. В Риге по случаю годовщины революции устраивают публичные шахматные турниры с участием мастеров. На одном из турниров Таль увидел «своего пациента». Попросил сыграть с ним партию. Тот сделал несколько ходов… гроссмейстер остолбенел. Его противник играл посредственно, бесцветно, вяло. И Таль понял: этот человек уже совершенно здоров.