Среди нехоженных дорог… - Андрей Шкарубо

Андрей: В надзорке я был свой среди своих. Ребята, нахлебавшись от коммуняк по горло, страшно их ненавидели – а тут сажают чувака за поход в американское посольство, то есть, отношение понятное.

Да и вообще, вся палата была дружная.

Помню, в столовке какой-то сучонок, то ли хотел показать свой патриотизм и выслужиться, то ли провоцировал меня на драку, короче, обозвал меня изменником родины и цеэрушником.

После обеда он пошёл в туалет, и как-то неудачно оправился – поскользнулся, и разбил голову об унитаз. Да. После этого никто из этих сук свой патриотизм демонстрировать открыто уже не решался.

Короче, переводят они меня в палату для выздоравливающих, то есть отборных сук: замдиректора листопрокатного завода из нашего Щёлковского района, какой-то начальничек из Внешторга, директор одного московского универмага – короче, всё воры-начальники, и двое начальничьих сынков: один завуч английской спецшколы, перетрахавший половину своих учеников, и от того нуждавшийся в лечении своего подорванного здоровья, а другой вообще садист-убийца – ножом до смерти истыкал свою одноклассницу.

Да, и что интересно: по выходным всю эту сволочь отпускали домой, как они выражались, в «отпуск». А в такие дни они кушали витаминки и ходили на сеансы электросна.

Да, и в свободное время читали мне лекции о том, что родину нашу надо любить и защищать, служа в армии, а не торговать ею, вступая в сговор с американскими империалистами. Особенно, кстати, старались наш замдиректора листопрокатного и завуч-пидофил, говорили, у него папа имел большой чин в ГБ.

Короче, я не знаю, насколько бы у меня хватило терпения, но, слава богу, на пятые сутки моей голодовки, когда стало ясно, что на уговоры я не пойду, меня вернули обратно в надзорку. Ну а на седьмые, они, как обещали, устроили мне небо в алмазах. Кололи так, что я, говоря по правде, практически ничего и не помню. После чего выпустили. Честно говоря, до сих пор не пойму почему. Видимо, они были уверены, что я уже не жилец, тем более с открытой формой туберкулёза, а иметь труп у себя на руках они не хотели.

В.В.: Да, но сейчас у тебя вид вполне здоровый, я бы сказал, даже спортивный. Я наблюдал, как ты гирю толкал.

Андрей: Это так. Смешно признаться, но именно дурдом способствовал моему излечению. Он помог мне избавиться от последних иллюзий относительно нашего светлого коммунизма, дав такой мощный заряд ненависти к этому режиму, и желания с ним бороться, что после того, как меня выпустили, мне, как в сказке, становилось лучше не по дням, а по часам, хотя занимался я той же самой йогой и траволечением, которые до этого никакого заметного улучшения не давали.

В.В.: Ну, в этом как раз нет ничего удивительного: йога – это прежде всего духовная практика, а не комплекс физических упражнений, эффект от которых, действительно, незначителен. Как только йога станет для практикующего духовным подвигом, так и жди чудес. Ну да бог с ними, чудесами. У тебя их, судя по всему, будет ещё предостаточно, потому что ты, действительно, стал йогом.

Тут не это главное. Главное в твоей истории то, что ты понял, что за духовную свободу, независимость, за духовные ценности надо платить, жертвовать, жизнью. Жертвенность – это главный закон духовного развития. В этом развитии ты сделал лишь первый шаг; тебе, как ребёнку, ещё только предстоит научиться ходить, приобретая на пути духовные навыки и знания, за которые, кстати, надо тоже платить жизнью.

Да, учитывая твою страстную любовь к коммунизму, скажу тебе ещё одну вещь, по секрету: светлое будущее коммунизма уже не за горами.

Андрей: Да ну вас к чёрту, я с вами серьёзно, а вы!

В.В.: Я вполне серьёзно. Только давай отложим эту тему до завтра. Уж больно приятно сегодня позагорать на солнышке.

Акт 2

Сцена в палате – Витя «валютчик»

Бачков: Подъём! Вставайте, придурки, быстро убрать кровати, одеться, умыться!…

Кто сегодня половыми проблемами занимается, Виктор Васильевич? Держите инструмент, вручаю вам лично как мастеру.

Воронин, быстро освобождай койку, полотенце в руки и в надзорку!

Воронин: За что, начальник?

Бачков: За то, что жрешь много, да воздух портишь.

Обращаясь к стоящему в дверях с вещами парню: Заходи, сейчас этот проглот уберётся, и можешь устраиваться.

Воронин парню: Заходи, тебя как зовут?

Федорович: Виктор.

Воронин, подавая руку: Валера. Клади сюда в тумбочку свои вещи. Это что у тебя, сыр? Угости, а?

Федорович: Это колбасный сыр, я не знаю, если ты любишь…

Воронин: Спасибо, я люблю всякий сыр, особенно колбасный. У, свежий. Анекдот про Красную Шапочку знаешь? Идет Красная Шапочка по лесу, а навстречу ей Серый Волк…

Бачков, появившись в дверях вновь: Воронин, я тебя сейчас на вязки отправлю!

Воронин: Иду, начальник! Среди нехоженых дорог одна моя…

Виктор, присев на освободившуюся койку и окинув взглядом палату, заметил Сашу: О, привет, Сашок! Ты как здесь оказался?

Саша: Привет, Вить! Я тут так – по хулиганке. Иди сюда, побазарим.

Обращаясь к Андрею, лежащему по соседству: Свой парень, живем по соседству.

После того, как Виктор присел на его койку, спросил: Сам то ты как тут оказался?

Виктор молча указал на повязку на левой руке.

Что, вены порезал? Зачем?

Виктор: Куда деваться, залетел, похоже… Пойдём, покурим?

Саша: Рассказывай, здесь мужики нормальные, а в курилке всегда кто-то из стукачей крутится.

Виктор: Да, в общем, что рассказывать? Хотел золотишка купить, пошёл в Москве в скупку, посмотреть, кто что сдаёт, предложил свою цену – меня тут же и повязали.

Саша: Труба! Под такую статью, такую глупость сделать! В этих местах всегда кто-то из оперов крутится, и вообще, золотовалютными делами занимаются, только когда уже есть надёжные поставщики, сбытчики – а ты, как дитё малое – в скупку…

Виктор: Да я только хотел попробовать. Ты знаешь, ведь народ несет в скупку, в ломбард такие вещи, а государство берет у них всё это на вес, причем за гроши. Ну, я и подумал попробовать: и себе малость деньжат сделаю, и человека выручу – ведь то, что им дают – это грабеж среди бела дня.

Саша: Да, Витек, фраернулся ты.

Виктор: Не только я, со мной ещё Лёха-афганец был.

Саша: Труба, так вы на себя ещё и отягчающие обстоятельства повесили: групповуху со сговором. Этак вас на все 15 лет раскрутят. Кто вас повязал?

Виктор: Петровка.

Саша: Тоже хреново.

Андрей: Почему хреново?

Виктор: Бьют, блин, как в гестапо. Лёха давай на допросе от всего отпираться, так его вернули в камеру и там так отмолотили, что когда я попал к нему с допроса, я чуть не обосрался со страха: вся камера была в крови.

Саша: Тебя тоже били?

Виктор: Мне повезло: когда мне сказали, что будут бить, если не признаюсь, я сказал, что у меня больное сердце, что мой отец врач-кардиолог, имеет кандидатскую степень, и работает в МОНИКИ, и что я состою там под наблюдением. Блин, только это меня и спасло, а то бы убили.

Саша: Да, папа кандидат-кардиолог – это хорошо. А сюда ты как попал?

Виктор: Петровка решила со мной не связываться, и передала дело в Щёлково, по месту жительства. Ну а те – не звери – отпустили под подписку о невыезде. Да и мать, всё таки, замглавврача в горбольнице, её многие знают.

Саша: Да, мать замглавврача – это тоже хорошо. Это не то, что у меня, мать – уборщица, а отец – только отметка в свидетельстве о рождении.

Ну и что, ты порезал вены, чтобы оформили суицид?

Виктор: Да, брился в ванной и полоснул.

Саша: Хреново, что дома. Надо было в ментовке, чтобы они сами тебя сюда сдали. У нас один парень умудрился мойкой полоснуть себя по шее прямо в суде. Во шуму было. Отправили дело на дорасследование, а оттуда менты, чтобы не связываться, отправили его в дурдом.

Виктор: Как же он лезвие протащил?

Саша: Просто, сунул осколок под ноготь. Лезвия как раз надо немного, иначе сонную артерию порежешь, и амба. А так он осколком поверху полоснул, задрав только шкуру, кровищи до хрена, артерии же целы.