Среди нехоженных дорог… - Андрей Шкарубо

Саша: Да… хотя Витя иногда гонит такую пургу…

Воронин, появившись с миской у окна раздаточной, громко и требовательно: А можно ещё добавки?

Бачков, вошедший в столовую: Можно. Твоей толстой жопе можно еще добавки аминазина и хорошего пинка. Исчезни, проглот.

Воронин, угрожающим, скрипящим голосом: Моя жопа от твоего аминазина и пинка даже не почешется. Но если я тебя пну, твоё говно не смогут отличить от того сраного клейстера, который тут дают на завтрак.

Все, включая Бачкова, громко рассмеялись.

Воронин, низким скрипящим голосом: Я барс, я снежный барс…

Подойдя к завтракающему Андрею и сменив тон с угрожающего на приторно вежливый, спросил: Извините, а можно у вас одолжить кусочек хлеба?

Андрей, дружелюбно: Конечно, бери.

Воронин: Благодарю вас. Знаешь анекдот про генерала? Адъютант приносит генералу его форму, свеже выстиранную и выглаженную, и спрашивает: «Как же вы, товарищ генерал так неосторожны вчера были…»

Саша, раздраженно: Уйди, придурок, или я воткну эту ложку в твою пасть!

Воронин рассмеялся и вышел из столовой, напевая: «Среди нехоженных дорог одна моя…»

Саша: Блин, эта шиза когда-нибудь меня достанет!

Андрей: Ну, я бы не был столь категоричен в отношении его диагноза. Когда я сидел в дурдоме первый раз, проходил судебную экспертизу, там попадались ребята на первый взгляд полностью завернутые, но когда им ставили шизу и признавали невменяемыми, они, чтобы свалить из дурдома, придумывали такие вещи, до которых ни один здоровый не додумается.

Бачков: Здесь этот номер не пройдёт. Валерке колют такие дозы, что даже если его мозги и были когда-то здоровыми, то теперь они стопроцентно завернуты.

Единственное, что меня удивляет – это то, что эти убойные для слона дозы никакого заметного эффекта на его физическое состояние не имеют. За те три месяца, что он здесь, он лишь набрал немного в весе. И стал, похоже, еще более болтливым: его рот не закрывается часами.

Андрей: За что его сюда?

Бачков: Амнезия, или попросту потеря памяти. Бродил тут по соседству в закрытом военном городке. Патруль его подобрал и сюда доставил. При нём был дипломат, в нем японский фотоаппарат и дорогое иллюстрированное издание сказок Пушкина. И никаких документов. С его слов, его зовут Валерий Воронин, проживал в Петропавловске.

Андрей: Ну, и в чем проблема? Не могут найти родственников?

Бачков: Проблема в том, что в Советском Союзе два Петропавловска, один – на Камчатке, другой – в Казахстане. Судя по тому бреду, что он несет, он, похоже, жил в обоих, но когда начинаешь расспрашивать, кто он и что он, есть ли родственники или друзья, он начинает гнать такое, что не поддается никакой расшифровке. Во всяком случае, в его диагнозе записано, что он не агрессивный, дружелюбный тип, который может находиться в обычной больнице. Вот и приходится терпеть болтовню этого Винни Пуха.

Андрей, со смешком: Да, на медведя он похож. Да и сила у него, похоже, тоже медвежья.

Бачков: Если честно, то мне наплевать, кто он и что он. Я повидал достаточно, чтобы не совать свой нос не в свои дела.

Уходя из столовой, он сказал, обращаясь к Андрею: После завтрака получишь свою дозу, и можешь выметаться во двор на прогулку.

Сцена во дворе – Диалектика

Звуки птичьего щебета.

Выйдя во двор, Андрей увидел недалеко от крыльца обнаженного по пояс парня, занимающегося гирей, и, подойдя к нему, спросил: Двадцатка?

Цветочкин (худощавый спортивного вида парень): Что?

Андрей: Двадцать кг?

Цветочкин: Угу.

Андрей: А что, здесь разрешают?

Цветочкин поставил гирю на землю: Нет, конечно. Это ребята принесли, вот втихаря занимаемся, потом прячем в кустах сирени. Хочешь попробовать?

Андрей: Давай.

Цветочкин, отметив энергичные движения Андрея, сказал: Молодец, держишь форму. А я пока в полную силу не могу: ребра ещё болят.

Андрей: А что у тебя с рёбрами?

Цветочкин: Менты три ребра сломали.

Андрей: Что, тоже из-за фестиваля попал?

Цветочкин: Нет, у меня с моим участковым проблемы возникли.

Андрей: А ты откуда?

Цветочкин: Посёлок 37-й километр знаешь?

Андрей: Ну.

Цветочкин важно: А фамилию Цветочкин слышал?

Андрей: Гарик Цветочкин?

Цветочкин: Да.

Андрей: Слышать – не слышал, а видеть – видел. Она крупными буквами намалёвана на сарае у железной дороги. Если электричкой едешь, то видно: Гарик Цветочкин. Ты намалевал?

Цветочкин: Не-а. Пацаны. Мы в этом сарае гирями занимались. Я двухпудовку больше других толкал, вот ребята мою фамилию красной краской и намалевали на сарае.

Андрей: А с участковым чего не поделили?

Цветочкин: Да, понимаешь, дочка его стала к нам в сарай шастать.

Андрей со смешком: Что, тоже спортом увлеклась?

Цветочкин: Да, академической г’еблей. Папаша её пытался нас несколько раз разогнать, мне грозился голову и всё что ниже оторвать. Я его послал подальше, говорю, мы её сюда на веревке не тянем.

А через неделю забирают меня с работы, сажают в воронок и в ментовку на допрос. Ты, говорят, у кого-то там с машины колёса поснимал. И в зубы, для достижения консенсуса, чтобы признавался, значит.

Я тому, кто мне врезал – встречной правой, тоже в зубы. Он с копыт полетел и ударился затылком о ключ – у них в сейфе ключ торчал – короче, пробил тем ключом голову.

Тогда они озверели, и давай меня молотить всей шайкой. Пинали так, что три ребра сломали, а уже в карцере, куда меня забросили, у меня отек лёгких начался: плевра отошла.

Ну, они испугались, что помру у них, стали деньги предлагать: бери, говорят, и помалкивай, а то хуже будет – а мы тебя в больницу отвезём, скажем, на улице подобрали избитого.

Андрей: А ты чего?

Цветочкин: Отказался, естественно. Я на этих сук спокойно смотреть не могу, не то, чтобы с ними о чем-то договариваться. Жаль, что я того гада вовсе не убил.

Андрей с улыбкой: Ну, это ты напрасно на них так. С больницей то они тебя не обманули, травматологию, правда, с психиатрией перепутали, но для легавых это простительно: откуда им знать, где лечат голову, а где, скажем, жопу.

Цветочкин тоже улыбаясь: Да где уж им: у них у самих-то голову от жопы не отличишь.

Андрей: А выжил-то ты как? Отек легких – дело нешуточное. Они что, тебя здесь лечили?

Цветочкин: Лечили, как и всех – аминазином. Просто на мне заживает всё как на собаке – вот и выжил.

Андрей: Всё понятно, выживать самому мне тоже приходилось. Куда гирю то спрятать?

Цветочкин: А вон в те кусты за лавочкой. В домино или шахматы не хочешь сыграть?

Андрей: Не, мне мозги напрягать советской властью противопоказано, я лучше там в кустах позагораю.

Цветочкин: А, ну давай.

Андрей, подойдя к стоящей в кустах сирени скамейке, на которой, откинувшись, загорал раздетый по пояс Виктор Васильевич, спросил: Не помешаю?

В.В: Нет, можешь присоединяться, раз уж тебе не прописали трудотерапию.

Андрей: Я коммунякам не работник, да и не рискнут они меня за забор выпустить. Удивительно, что позволили прогулки.

В.В.: Нет, здесь во двор выпускают всех желающих. Если ты только не на вязках, конечно.

Андрей: Ну, хоть это утешает. Кстати, Виктор Васильевич, я тут подумал о вашей новой и гегелевской старой диалектиках. Чем же они конкретно отличаются? Вы говорили, что просто добавили постулаты…

В.В.: Что в дурдоме открылся философский зуд?

Андрей: Нет, просто любопытно: ведь если вы, действительно, создали универсальную методологию, то это, по сути, переворот в мозгах, поскольку методология – это своего рода универсальный ключ к шифру, ключ, который может изменить всё наше видение мира. Разве не так?

В.В.: Да, хотя я бы сравнил это со своего рода грамматикой: если не знаешь её правил, понять язык не сможешь, даже если и знаешь значение отдельных слов. Это – во-первых, во-вторых, изменив видение мира, эта методология, что самое главное, должна изменить и отношение к нему.