Ночная гостья - Роальд Даль

Я был вне себя от радости. Будь это “форд” или “моррис”, я бы уже был доволен, но не радовался бы так сильно. То обстоятельство, что это “роллс-ройс”,— а на его месте вполне мог бы быть и “бентли”, и “изотта”[17] или же еще одна “лагонда”,— служило достаточной гарантией того, что мне будет оказана необходимая помощь, ибо — не знаю, известно вам это или нет, — людей, владеющих очень дорогим и автомобилями, связывает могучее братство. Они автоматически уважают друг друга, а уважают они друг друга просто-напросто потому, что богатство уважает богатство. Но сути дела, очень богатый человек никого так не уважает на всем белом свете, как другого очень богатого человека, и поэтому, куда бы ни лежал их путь, естественно, они всюду ищут друг друга, а при встрече используют многообразные опознавательные знаки. У женщин, пожалуй, наиболее распространено ношение массивных драгоценностей, однако известное предпочтение отдается и дорогим автомобилям, чем пользуются представители обоих полов. Такой автомобиль — своего рода передвижная афиша, публичная декларация богатства, он служит удостоверением, дающим право на членство в этом изысканном неофициальном обществе — Союзе Очень Богатых Людей. Сам я уже давно состою его членом и весьма этому рад. Когда я встречаюсь с другим членом, как это должно было произойти сейчас, мной тотчас же овладевает чувство единения. Я проникаюсь к этому человеку уважением. Мы говорим на одном языке. Он один из нас. Поэтому я имел самые веские причины быть вне себя от радости.

Водитель “роллс-ройса” вышел из машины и приблизился ко мне. Это был темноволосый человечек небольшого роста с кожей оливкового цвета, одетый в безупречный белый льняной костюм. Вероятно, сириец, подумал я. А может, и грек. Несмотря на зной, он чувствовал себя великолепно.

— Добрый день, — сказал он. — У вас неприятности?

Я поприветствовал его и затем во всех подробностях рассказал, что произошло.

— Мой дорогой, — произнес он на превосходном английском, — дорогой мой, как это ужасно. Вам очень не повезло. Застрять в таком месте!

— Увы!

— И вы говорите, что новый приводной ремень для вас точно заказан?

— Да, — ответил я, — если можно положиться на хозяина этого заведения.

Тут к нам подковылял араб, который вышел из своей хижины, еще когда “роллс-ройс” только собирался остановиться, и незнакомец принялся быстро расспрашивать его по-арабски относительно предпринятых им на мой счет шагов. Мне показалось, они хорошо знакомы, и было ясно, что араб испытывал большое почтение к новоприбывшему. Он буквально расстилался перед ним.

— Что ж, похоже, все в порядке, — произнес наконец незнакомец, обернувшись ко мне. — Но совершенно очевидно, что до утра вам отсюда не выбраться. Куда вы держите путь?

— В Иерусалим, — ответили. — Но меня не очень-то радует, что ночь придется провести в этом проклятом месте.

— Я вас понимаю, мой дорогой. Это было бы весьма неудобно.

Он улыбнулся мне, обнажив великолепные белые зубы. Потом достал портсигар и предложил сигарету. Портсигар был золотой, инкрустированный по диагонали тонкой полоской зеленого нефрита. Замечательная вещица. Я взял сигарету. Он дал мне прикурить, потом прикурил сам.

Незнакомец глубоко затянулся. Потом запрокинул голову и выпустил дым в сторону солнца.

— Да нас солнечный удар хватит, если мы будем здесь стоять, — сказал он. — Вы позволите мне предложить вам кое-что?

— Разумеется.

— Очень надеюсь, что вы не сочтете мое предложение бесцеремонным, поскольку оно исходит от совершенно незнакомого вам человека…

— Прошу вас…

— Здесь вам никак нельзя оставаться, поэтому я предлагаю вам переночевать в моем доме, но для этого нам нужно немного вернуться.

Ну вот, что я говорил! “Роллс-ройс” улыбался “лагонде”, как никогда бы не улыбнулся “форду” или “моррису”!

— Вы имеете в виду Исмаилию? — спросил я.

— Нет-нет, — рассмеявшись, ответил он, — Я живу тут неподалеку, вон там.

Он махнул рукой в ту сторону, откуда приехал.

— Но ведь вы ехали в Исмаилию? Мне бы не хотелось, чтоб вы из-за меня меняли свои планы.

— Вовсе не в Исмаилию, — сказал он. — Я приехал сюда за корреспонденцией. Мой дом — возможно, это удивит вас — находится совсем недалеко отсюда. Видите вон ту гору? Это Магара. Я живу как раз за ней.

Я посмотрел на гору. Она находилась милях в десяти к северу — желтая скалистая глыба, тысячи, наверное, две футов высотой.

— Не хотите ли вы сказать, что у вас действительно дом в этом… безлюдье? — удивился я.

— Вы мне не верите? — улыбаясь, спросил он.

— Разумеется, я вам верю, — ответил я. — Меня, впрочем, ничто не удивляет. Кроме, пожалуй, того, — и я улыбнулся ему в ответ, — кроме того, что здесь, посреди пустыни, можно повстречать незнакомого человека, который будет обращаться с тобой как с братом. Я чрезвычайно тронут вашим предложением.

— Чепуха, мой дорогой. Мотивы, которые я преследую, исключительно эгоистичны. В этих краях нелегко найти цивилизованное общество. Я необычайно рад тому обстоятельству, что за ужином у меня будет гость. Позвольте представиться — Абдул Азиз.

Он слегка поклонился.

— Освальд Корнелиус, — сказал я. — Весьма рад.

Мы пожали друг другу руки.

— Отчасти я живу в Бейруте, — сказал он.

— А я в Париже.

— Превосходно. Так что ж, едем? Вы готовы?

— Но… моя машина, — сказал я. — Я могу ее здесь оставить?

— Об этом не беспокойтесь. Омар — мой друг. Вид у него не ахти какой — бедный малый! — но он вас не подведет, раз вы со мной. А второй, Салех, хороший механик. Он приладит вам завтра приводной ремень, когда его привезут. Сейчас дам указания.

Салех, мужчина, стоявший прежде по ту сторону дороги, подошел к нам, пока мы разговаривали. Мистер Азиз отдал ему распоряжения. Потом он поговорил с обоими мужчинами насчет охраны автомобиля. Омар и Салех слушали его, неловко кланяясь. Я направился к “лагонде”, чтобы взять чемодан. Мне нужно было скорее переодеться.

— Кстати, — крикнул мне вдогонку Азиз, — к ужину я обычно надеваю вечерний костюм.

— Разумеется, — пробормотал я, быстро запихивая назад чемодан, который уже держал в руках, и беря другой.

— В основном я делаю это ради женщин. Это они любят переодеваться к ужину.

Я резко обернулся и посмотрел в его сторону, но он уже садился в машину.

— Готовы? — спросил он.

Чемодан я положил на заднее сиденье “роллс-ройса”, а сам сел на переднее, и мы тронулись в путь.

Во время поездки мы неторопливо беседовали о том о сем. Он рассказал мне, что занимается торговлей коврами. У него были конторы в Бейруте и Дамаске. Его предки, по его словам, занимались торговлей сотни лет.

Я упомянул о том, что на полу спальни моей парижской квартиры лежит дамасский ковер семнадцатого века.

— Быть этого не может! — с восторгом воскликнул он, едва не съехав с дороги. — Из шелка и шерсти, но больше из шелка? А основа соткана из золотых и серебряных нитей?

— Да, — ответил я. — Именно так.

— Но, дорогой мой! Такая вещь не должна лежать на полу!

— По нему ходят только босыми ногами, — заметил я.

Это его успокоило. Похоже, он так же любил ковры, как я люблю голубые вазы цзинь-яо.

Скоро мы свернули с гудронной дороги влево, на твердую каменистую грунтовку, и поехали прямо через пустыню по направлению к горе.

— Это моя собственная подъездная дорога, — сказал мистер Азиз. — Она тянется на пять миль.

— У вас и телефон есть? — спросил я, увидев, что столбы, стоящие вдоль главной дороги, тянутся и вдоль этой частной.

И тут меня вдруг поразила странная мысль.

Араб на заправочной станции… У него тоже есть телефон…

Не этим ли объясняется случайный приезд мистера Азиза?

Быть может, этот скучающий здесь богатей изобрел хитроумный способ увозить путешественников с главной дороги, чтобы доставлять себе на ужин то, что он называет “цивилизованным обществом”? Не он ли дал арабу указание выводить из строя один за другим автомобили господ соответствующей наружности, проезжающих мимо? “Просто отрежь приводной ремень, Омар, и сразу звони мне. Но смотри, чтобы с виду господин был приличный, в хорошем автомобиле. Я тут же подскочу и посмотрю, стоит ли приглашать его в дом…”

Что за глупости приходят мне в голову!

— Мне кажется, — говорил мой спутник, — что вам любопытно узнать, зачем это мне взбрело в голову поселиться в таком месте.

— По правде говоря, да.

— Этим все интересуются, — сказал он.

— Все? — переспросил я.

Так-так, подумал я. Значит, все.

— Я живу здесь потому, — продолжал он, — что ощущаю духовную связь с пустыней. Меня к ней тянет так же, как моряка к морю. Вам это кажется очень странным?