Сексология с профессором Снейпом - Magenta

Профессор Снейп влетел в свою комнату и запечатал заклинанием дверь. Он ринулся к стопке домашних работ по Сексологии и через секунду держал в руках работу Поттера

«Крылья ворона. Лилии. Свист ветра в Астрономической Башне. Тучи. Запах листьев. Холод металла. Шум леса. Ночь. Звезды. Крик козодоя. Скрипка. Рояль. Хроноворот. Туман. Пар над котлом. Запах дождя. Дым. Солнце на рассвете. Солнце на закате. Все вокруг напоминает о нем!

Черный цвет. Потому что это цвет его глаз.

Бледная луна. Потому что я вижу в ней его лицо.

Огонь свечи. Потому что я чувствую огонь его сердца.

Запах мяты. Потому что так пахнет его мантия.

Тишина. Потому что это тишина Подземелий.

Бархат. Потому что это его голос.

Темная метка. Потому что я боюсь, что однажды он не вернется.

Змея. Потому что она похожа на его имя.

Кровь. Потому что я бы отдал ему свою жизнь».

Под текстом был старательно изображен большой красный круг.

— Ммерлин, — простонал Снейп и повалился в кресло.

Профессор Снейп перестал метаться по комнате. Несколько раз он писал ответ под работой Поттера и тут же стирал заклинанием. Он чуть было не нарисовал в ответ черный ромб, потому что это была та геометрическая фигура, с которой он себя внутренне отождествлял. Слова «Вы переходите все границы», «Я ваш преподаватель», «Это юношеская романтика», «Неуместный пафос», «Возьмите себя в руки, Поттер» и прочие критические замечания к сочинению были уничтожены заклинанием. В какой-то момент было уничтожено и само сочинение — сначала разорвано, потом испепелено проклятьем. Остаток ночи ушел на восстановление пергамента. И только когда первые солнечные лучи робко коснулись кровель древнего замка и окрасили его башни в нежно-розовый цвет утра, профессор Снейп принял новое решение.

Он сел к столу, расправил многострадальный пергамент и, окунув перо в красные чернила, начал аккуратно и методично вычеркивать слова в тексте. Ровной красной линией он зачеркнул и крылья ворона, и лилии, и свист ветра, и все остальное. Линии напоминали свежие кровавые царапины. Пергамент стал похож на бледную руку Судьбы, взрезанную безжалостным лезвием. Но Северус Снейп был слишком слизеринец. Он не закрыл дверь Судьбы. Он оставил щель, лазейку, куда проникал ветер надежды.

Он вычеркнул все слова в сочинении Гарри.

Кроме одного.

Громкий настойчивый стук в дверь оторвал профессора от проверки бездарных работ по Зельеделию.

— Открыто, — буркнул Снейп. В последние дни посетители к нему являлись так часто, что не было смысла запечатывать дверь заклинанием.

Профессор поднял голову от стопки контрольных. В дверях стоял профессор Гилдерой Локхарт, театрально склонив кудрявую голову и изящно опираясь рукой о дверной косяк.

— Чем обязан — неприветливо сказал Снейп.

— Профессор, — Локхарт жизнерадостно раскинул в стороны руки — Сколько лет, сколько зим!

Снейп встал и слегка наклонил голову в знак приветствия. Он пожал протянутую руку писателя, намеренно сжав чуть сильнее, чем требовал этикет. Локхарт невольно поморщился.

— Садитесь, профессор, — с каким-то нехорошим ударением на последнем слове сказал Снейп и указал в кресло. Теперь у камина всегда стояло два больших кресла, чтобы не возиться с трансфигурацией колченогого табурета для визитеров.

Гилдерой Локхарт аккуратно подтянул брюки, чтобы не растянулись на коленях, и уселся в кресло, продолжая улыбаться беззаботной солнечной улыбкой. На нем был элегантный бежевый костюм. Слегка приталенный пиджак, освеженный белой бутоньеркой, был ему определенно к лицу. Из-под рукавов пиджака выглядывали манжеты белой рубашки, шитые очень тонкой золотистой нитью.

В мрачных темных Подземельях, где царила строгость и тишина, где магия замка была такой плотной, что ее, казалось, можно было потрогать рукой — профессор Локхарт был так же неуместен, как тропическая бабочка в кротовой норе.

Во всяком случае, профессор Снейп обрадовался гостю не больше, чем вышеупомянутый крот.

— А у вас тут ничего не меняется, все так же мрачно, — заявил Локхарт, вертя головой по сторонам.

— Неужели — холодно сказал Снейп. Он разжег в камине огонь и сгреб лопаткой рассыпанную золу. — Чай Кофе

— Давайте выпьем шампанского, Северус… Можно называть вас Северус — Локхарт улыбнулся своей самой располагающей улыбкой.

— Можно, — криво ухмыльнулся Снейп. — А в честь чего, собственно говоря, праздник, Гилдерой

— Разве не праздник — встреча с дорогим коллегой, пусть и бывшим

Снейп молча поставил на столик один бокал.

— А вы, профессор

Снейп отсалютовал ему чашкой кофе.

— Я работаю, — сурово сказал он, рассматривая Локхарта из-под ресниц и размышляя, как быстрее вытянуть из него цель визита и выставить жизнерадостного писаку за дверь.

Он откупорил заклинанием принесенную эльфом запотевшую бутылку шампанского и аккуратно налил в бокал писателя.

— Вы как всегда точны, профессор. Я вот то недолью, и это выглядит жалко, то перелью, и маленькие волшебные пузырьки вздымают пенистую шапку солнечного напитка и с клокочущим весёлым шипением распространяют…

— Гилдерой, у меня нет времени, — грубо оборвал Снейп. — Попробуйте это понять. Как бывший коллега.

— Ах что вы, Северус, ну конечно же, я прекрасно вас понимаю. Все эти рабочие моменты, узколобость недалеких преподавателей, неблагодарность юных бездарей и полуграмотные творения неокрепших умов, вызывающая душевный протест проверка контрольных и прочая проза преподавательской жизни, ах, как я вас понимаю, дорогой мой друг!

— В таком случае, Гилдерой, скажите мне то, что хотели сказать. Вы ведь пришли сюда не для того, чтобы посочувствовать бывшему коллеге, ведь так

Гилдерой Локхарт вдруг как-то сник, будто на солнце набежало облако.

Он отпил маленький глоток шампанского и медленно повернул между пальцами бокал.

— Северус, нас никто не слышит

— Не волнуйтесь, Гилдерой. Вы можете говорить спокойно.

— Это хорошо, — Локхарт понизил голос до шепота — Северус, до меня дошли слухи о ваших успехах в области сексологии.

— Это слухи, — сказал Снейп. — И этим все сказано.

— Нет, Северус, мне говорили о вас те, кому вы помогли. Тем страдающим, которые уже были на грани…

— Не видел пока никого на грани. Пришли несколько коллег, мы просто разговаривали. Не драматизируйте, Гилдерой.

— Верное слово… Драма. А ведь это драма, Северус! Моя личная жизненная драма, и вот я принес ее вам, как ребенка с лицом старика, завернутого в многочисленные пелены, с тем чтобы развернуть его перед вами, приоткрыть страшную правду, я пришел, прижимая сверток к болящему сердцу, втайне от всех прокравшись во мрак Подземелий…

— Я видел ваш приезд, Гилдерой. Упряжка из шести белых коней с золотыми помпонами в гривах, а карета…

— Я выражаюсь фигурально, Северус, — возмутился Локхарт. — Неужели так сложно это понять!

— Гилдерой, а нельзя ли быстрей разворачивать… эти ваши пелены Меня ждет работа.

— Конечно, мой дорогой Северус, — торопливо сказал Локхарт, словно испугавшись, что профессор сейчас встанет и уйдет. — Но мне придется начать с чего-то… Выслушайте меня, профессор, — почти жалобно сказал Локхарт.

— Я слушаю, — вздохнул Снейп. Проверять контрольные придется ночью, понял он.

— Как вы знаете, я писатель, — начал Локхарт, отпивая небольшой глоток шампанского.

Снейп шевельнул бровью.

— Люди в большинстве своем слепы. Они не видят драгоценные перлы слов, эти россыпи дивной красоты, которые они попирают ногами, чудный бисер, зовущийся слогом… Они мечут этот бисер беспорядочно, хаотично, забывая о ценных бусинах и подбирая дешевые подделки… Но я не таков, о нет. Я подбираю жемчужины слов, затоптанные грубой ногой невежд, и нанизываю их на нить своего повествования, создавая узоры, сплетая нити, вышивая бесценные гобелены историй…

Профессор выжидательно смотрел на Локхарта.

— Вы знаете, Северус, ведь я бисексуален, — без всякого перехода сказал Локхарт. — И скажу без ложной скромности, я красив. Во всяком случае, так считают мои поклонницы и поклонники, от которых я получаю многочисленные письма, которые ищут со мной встречи всеми правдами и неправдами… И я добр. Я не могу им отказать, — тем, кто увидели мой талант, прониклись, распознали, оценили по достоинству. Да, Северус, когда-нибудь я напишу книгу о моих приключениях… на личном фронте, — он улыбнулся так обезоруживающе, что профессор Снейп невольно криво улыбнулся в ответ.

Вечер был в любом случае испорчен, и Снейп утешал себя мыслью, что аппарировать в театр в разгаре семестра было бы неразумно, и можно скрасить вечер спектаклем одного актера.

— Но самое страшное, что более всего угнетает, Северус, — Локхарт заговорил тише, — это то, что ни с кем из них я не испытал настоящего удовлетворения. Ни с кем я не испытал и сотой доли того, что испытываю тогда… когда… — он замялся.