Мария Валевская - Мариан Брандыс

И тем не менее оказывается, что при работе над биографией Марии Лончиньской, в замужестве Валевской, нельзя руководствоваться принципом «правдоподобия».

Я только что на глазах читателей произвел детальный анализ письма, которое правнук опубликовал в своем биографическом труде в качестве достоверного документа, взятого из семейного архива. Исходя из даты письма, а вернее из сопоставления этой даты с датой рождения Антония Базыля Рудольфа Валевского, я допустил рискованную, но вполне логичную гипотезу о том, что первородный сын Марии для законного сына родился несколько рановато. Гипотеза эта дала мне возможность обосновать возрастной мезальянс. И вот теперь все это трудолюбивое и хорошо пригнанное сооружение из биографических предположений и выводов я должен сам же и разрушить. Потому что в мои руки попала вторая книга графа Орнано «Marie Walewska – I'epouse polonaise de Napoleon» – «Мария Валевская польская супруга Наполеона». Это французский вариант того же самого биографического романа, изданный четыре года спустя… и «дополненный».

Новый вариант несколько отличается по стилю от первоначального, но содержит те же самые подлинные семейные документы из архива в замке Браншуар (в предисловии к французской книге автор также подчеркивает подлинность этих всех документов, как и в предисловии к английской книге). Отсюда следовало бы, что уже самые-то существенные элементы этой документации будут идентичны в обеих версиях. А это не так.

Видимо, не я один обнаружил щекотливое противоречие между датами. Видимо, кто-то обратил внимание и автора книги «Жизнь и любовь Марии Валевской» на эту конфузную деталь. И автор решил уберечь свою прабабку от возможных дальнейших покушений на ее девичью честь. В исправленной французской версии письмо Марии к Эльжуне (с некоторыми сокращениями и изменениями в тексте) фигурирует под измененной датой – 2 октября 1803 года.

Но одного изменения даты недостаточно, пришлось изменить и фрагмент письма, касающийся Наполеона. В 1804 году Мария писала о Наполеоне как об императоре, в 1803 году так титуловать его она не могла, поскольку Наполеон императором еще не был. Но родовой биограф и с этим препятствием справился. Это видно при сличении двух версий данного фрагмента.

Английская версия: «…ну и агенты генерала Домбровского, как обычно, ищущие добровольцев во французскую армию. Я молюсь за них за всех, а в особенности за тех, кто трудится на благо Франции. В один прекрасный день великий император (курсив мой. – М. Б.)… вспомнит о верности польских легионов и, я уверена, употребит свое влияние, чтобы покончить с этим страшным положением…»

Французская версия: «…и еще агенты генерала Домбровского, которые без труда находят добровольцев во французскую армию. Да хранят милостивый господь и святая дева всех их, а особенно тех, кто трудится для первого консула (курсив мой. – М. Б.), который… готов избавить нас от еретиков и тиранов, вызвавших всю эту нужду…»

Как прикажете вести себя после столь неслыханного своеволия при цитировании бумаг Валевской? Решительно отказаться от книг графа Орнано, как от достоверных источников? Нельзя, так как эти приводящие в ярость книги, при всех их ошибках и искажениях, явно содержат много подлинного и являются единственным контактом с архивными материалами, запрятанными в замке Браншуар. Разве что допустить фантастическую гипотезу, что в браншуарском архиве вообще нет никаких документов, связанных с Валевской, что они существовали только в романтическом воображении правнука. Сделают ли нынешние владельцы засекреченного архива доступными для исследователей эти документы, чтобы авторитетно и убедительно опровергнуть мою гипотезу? Я считаю, что они должны это сделать. Как в интересах скончавшейся более ста пятидесяти лет тому назад прабабушки, так и ради спокойствия скончавшегося в 1962 году дядюшки-биографа.

IV

Ни Массой, ни Орнано не приводят точной даты бракосочетания Валевских, стало быть, нет ее и в архивных бумагах. Но переписка, приведенная в книге правнука, заставляет догадываться, что не очень-то равный брак был заключен где-то между январем и февралем 1805 года.[6] В канун свадьбы надежным путем панне Лончиньской было доставлено секретное письмо от подруги.

Дорогая Мария!

Я должна найти какой-то способ доставить тебе этот листочек, так как устно я не смею этого сделать. Дорогая, человек, за которого ты выходишь, даст тебе много, но вместе с тем многого и лишит – и я боюсь, не придется ли тебе впоследствии искать где-нибудь в другом месте того, чего ты в браке с ним не найдешь. Мы, замужние женщины, наделенные красотой, подвержены стольким опасностям и соблазнам! У меня бы сердце разорвалось, если бы тебе пришлось прибегать к непотребным способам этих женщин, которые, будучи несчастны в супружестве, все же не могут обойтись без любви. Душа не единственное составное нашего существа. Материя также ее часть, а тело жаждет тела. Я знаю, что ты достаточно взрослая, чтобы понять это. Вскорости, Мария, твое тело затоскует по иному телу или, выражаясь менее деликатно, твоя молодость затоскует по другой молодости.

Уже несколько месяцев назад ты решила выйти замуж, а я, зная твое трудное положение, поощряла тебя к этому. Но теперешний брак ничего не решает. Образумься и откажись от этого.

Я готова тебе помочь. Если ради того, чтобы избежать этого брака, придется сделать что-то непоправимое, сделай это. Послушай, Мария, я знаю двух молодых людей, влюбленных в тебя.

Они не богаты, у них нет хорошего положения, но зато это чудесные юноши. Кто один из них, ты, наверное, догадываешься. Второй еще красивее и достойнее. Уедем немедленно! Нельзя терять ни минуты. Потом ты сможешь встретиться с этими молодыми людьми и сделать выбор. Одного ты выберешь или другого – это будет нормальная связь. Вы будете принадлежать друг другу полностью. Ты понимаешь, сколько спокойствия, блаженства и счастья содержится в этих нескольких словах? Ты знаешь, где меня найти. Достаточно знака от тебя – и я тут же все приготовлю.

Жду с нетерпением.

Эльжуня

Мария не решилась дать знак и не пошла на авантюрный проект подруги. Охраняемая матерью и братом, она уступила их давлению. Так во всяком случае можно заключить из материалов бракоразводного процесса, изученных Мауерсбергером.

Приговор варшавского консисторского суда от 24 августа 1812 года, расторгающий брак Валевских, приводит в качестве обоснования расторжения «отсутствие непринужденного согласия со стороны Валевской и насилие, учиненное над ее чувствами». Бригадный генерал Бенедикт Юзеф Лончиньский, который выступал тогда в качестве главного свидетеля на бракоразводном процессе и признался, что вместе с матерью вынудил сестру вступить в этот брак, – передал в своих показаниях отчаяние Марии в ту минуту, когда вел ее под венец: «Она ужасно плакала, была столь ослаблена рыданиями, что я еле довел ее до алтаря, мне казалось, что она коченеет в моих руках…» А во время венчания «она была так подавлена скорбью и рыданиями, что нельзя было понять, что она произносит вслед за ксендзом».

Письмо подруги в сопоставлении с этими документами как будто подтверждает концепцию, которую я выдвинул выше. В добрачном периоде жизни Марии Лончиньской явно была какая-то тайна, достаточно прочитать внимательно письмо Эльжуни. Сколько там загадок и недомолвок. Почему Мария вот уже несколько месяцев имела скрытые намерения выйти замуж? В чем заключалось ее «трудное положение»? Что связывало Марию с одним из молодых людей, которые должны были ей помочь бежать? Почему, решившись на брак, она так страшно убивалась, идя к алтарю с Валевским?

Я не настаиваю на гипотезе, заходящей слишком далеко. Я же сразу оговорился, что выдвигаю ее без особой убежденности. Из одних дат, приводимых биографом-правнуком, трудно сделать такие щекотливые и рискованные выводы. Более вероятным кажется мне промежуточный вариант. Было невинное любовное увлечение сыном соседа. Может быть, оно не окончилось так резко и решительно, как утверждает граф Орнано? Может быть, молодые люди по-прежнему тянулись друг к другу? Может быть, история эта получила огласку, вызвала удаление Марии из монастырского пансиона, породила сплетни среди соседей? Может быть, капитан Бенедикт Юзеф Лончиньский, бывший костюшковский солдат и легионер, имел реальные основания опасаться, что находящаяся под его опекой сестра свяжет себя прочными узами с семьей одного из тех, кто подавлял восстание и получил за это от царя имение? В таком случае нечего удивляться, что офицер-патриот сделал все, чтобы этому помешать и даже пошел на «учинение насилия над чувствами» сестры. А Мария могла возненавидеть брата, который растоптал ее первую любовь и толкнул в объятия старика.