Изабелла Католичка. Образец для христианского мира? - Жозеф Перес

Каррильо — самый яркий представитель из тех феодалов, кто остался в дураках после того, как они помогли возвести на трон правительницу, твердо решившую управлять единолично. Изабелла желала власти. Добившись ее, она не стала делить ее ни с кем, кроме супруга. И еще: власть она разделила лишь после того, как позаботилась, чтобы её права были соблюдены досконально. Духовенство, знать и города должны были смириться с этим. Режим, установившийся в 1474 году, нельзя назвать абсолютной монархией: он не затронул промежуточные органы управления (советы, кортесы, муниципалитеты), но отвел им второстепенную роль, запретив им вмешиваться в политику. Это — монархия авторитарная.

На пути к единой Испании

 В последней трети XV века началась подготовка к политической унификации Иберийского полуострова. Вехами этого пути можно назвать браки между кастильскими и португальскими правителями[18]; пожинать плоды такой политики довелось Филиппу II в 1580 году. Прелюдией же этого процесса стала уния Кастилии и Арагона, предусмотренная будущими королями во время их бракосочетания в 1469 году и реализованная в 1479 году. Предшествующие соображения не должны затмить основного факта: монархия католических королей — это еще не национальное единство Испании, но уже нечто большее, чем личная уния, оставлявшая полную (или частичную) независимость территориям, оказавшимся в их власти. Карл В. Обрен, изучавший сборник поэм Эрверея Дезэссара (компиляция, которую можно датировать 1463 годом), нашел в нем стихи на кастильском наречии, написанные авторами из всех регионов Испании. Он обнаружил в них различные мотивы, как арагонские, так и кастильские, которые в свою очередь имели галисийско-португальские корни. Этот факт позволил ему сделать вывод о том, что данное поколение поэтов «характеризуется прежде всего общностью мотивов, что само по себе является предзнаменованием духовного и территориального единства Испании». Действительно, с середины XV века культура на всем полуострове становится общей[19].

Кастильцы, баски, арагонцы, каталонцы и жители Валенсии не только чувствовали себя испанцами, но и испытывали гордость при мысли о своей принадлежности к данному политическому образованию. Это чувство зародилось еще до появления на свет нашего династического союза и заявило о себе уже в 1469 году. Узнав, что принцесса Изабелла собирается выйти замуж за принца Фердинанда, дети Кастилии, по словам хронистов, не могли скрыть своей радости, тогда как сам брак этих правителей лег в основу песенных и игровых сюжетов: «Цветы Арагона прибыли в Кастилию. И дети водружали маленькие знамена и, притворяясь, будто скачут на лошадях, гарцевали на тростниковых палках, крича: „Да здравствует Арагон, да здравствует Арагон!"»[20] Даже если мы оставим в стороне пропаганду — а мы знаем, что в окружении Изабеллы ею не брезговали, — нам может показаться, что бракосочетание юных правителей, препятствия на пути к их браку (Фердинанд пошел на риск, чтобы добраться до Изабеллы в Кастилии) и его романтическая сторона (жених и невеста никогда ранее не виделись[21]) помогли будущим королям стать популярными и подготовили умы к тому крепкому согласию, которое должно было возникнуть между народами. Еще до того, как союз корон стал действительным (2 февраля 1475 года), циркуляр Изабеллы уже рекомендовал служащим кастильского королевства обходиться с арагонскими подданными так, как если бы они были кастильцами. Скоро, поясняла королева, два народа станут единым целым: «следовательно, суть справедливо и правомерно то, что поданным арагонского короля будут помогать и покровительствовать, как подданным Кастилии, что их будут рассматривать и учитывать так, как если бы они были кастильцами». Из этого примера видно, сколь неверно считать кастильцев и арагонцев чуждыми друг другу. Чтобы поощрить и укрепить союз, политическая воля правителей опиралась на спонтанную реакцию народов.

Превосходство Кастилии

 Арагон и Кастилия, эти две составляющие монархии, не были равны — первое место занимала Кастилия. Чтобы объяснить, чем это вызвано, нелепо говорить о кастильском экспансионизме. Достаточно просто взглянуть на карту: под Кастилией находятся две трети территории двойной монархии. Неравенство этих королевств подчеркивают и демографические данные: в 1500 году в Кастилии насчитывалось около шести миллионов жителей, в то время как на территории арагонской короны проживало чуть менее миллиона. Подобную ситуацию сложно представить сегодня, поскольку мы привыкли к обратной картине. Действительно, с XVIII века такие периферийные области, как кантабрийское побережье с Астурией и Бильбао, средиземноморские порты (Барселона, Валенсия, Аликанте) и атлантические порты (Севилья, Кадис), становятся средоточием экономической деятельности на полуострове, в то время как центральные его области (в частности, обе Кастилии) приходят в упадок или влачат жалкое существование. В XV и XVI веках все было иначе: регионы, находившиеся в самом сердце Испании, между Бургосом и Толедо, были тогда более населены и развивались более динамично, будучи связаны с портовыми зонами Кантабрии и Андалусии. Для того чтобы стать одним из наиболее ярких очагов торговли, Севилье не требовалось открытия Америки. Сегодня в это трудно поверить, но в конце Средних веков и в начале Нового времени (приблизительно между 1425 и 1575 годами) у Кастилии не было причин завидовать самым развитым в те времена странам. Мы отсылаем читателя к работам Иларио Касадо Алонсо, опровергнувшего большинство общепринятых идей[22].

Создание в 1494 году консульства в Бургосе свидетельствует о расцвете, пришедшемся на первые годы XV века. Торговцев из Бургоса можно было встретить повсюду, особенно в Северной Европе (Брюгге, Руан, Нант) и в Италии (Флоренция). Эти торговцы вовсю пользовались новыми приемами: они создавали торговые компании, вели бухгалтерию, использовали векселя и страхование... Основной статьей экспорта являлась шерсть — и не только она. Вспомним о той колоссальной коммерческой империи, которую построили Бернуи. В XVI веке они доминировали на рынке пастели. Центральная их резиденция находилась в Тулузе (Жан де Бернуй), тогда как представители этой компании обосновались в Антверпене, Лондоне, Руане, Нанте, Бордо, Толедо, Сеговии, Куэнке... Это «наиболее развитое торговое общество наивысочайшей сложности, которое ничем не уступало своим итальянским и немецким коллегам». Компания контролировала все процессы, от сбора урожая до розничной продажи. Бернуи ввели новейшие методы эксплуатации, реализации сбыта и финансирования. Тулузенская ветвь Бернуев взяла на себя контроль над продукцией, а бургалезская ветвь занималась торговлей на полуострове, не говоря о том, что оба предприятия вели продажу в других областях Европы. Помимо пастели Бернуи продавали и другие товары: кастильские и иноземные ткани, медь, зерно, перец, железо, шелк, бархат, мясо и т. д. Они спекулировали и вкладывали средства в земельную недвижимость, частную сельскую собственность и юридические учреждения. Они ссужали деньги монархам и частным лицам. Они получали доход с рент, выплачиваемых государственной казной и продавали её векселя. Они взимали налоги, продавали буллы, работали страховщиками, выступали посредниками в делах морского страхования... «Благодаря используемым приемам, структуре капитала и объемам торговли кастильские коммерческие предприятия XV и XVI веков оказались в ряду передовых компаний своего времени», — заключает Иларио Касадо.

Севилья, расположенная на юге, находилась на пересечении двух торговых артерий: первая связывала средиземноморские порты с Фландрией и Англией посредством Гибралтарского пролива; вторая открывала пути к Черной Африке, Сахаре и Северной Африке. Так же можно проследить экономическую ось, проходившую от кантабрииских портов (Сантандер, Бильбао) до Севильи и Кадиса через города центральной зоны, связанные с торговлей (Бургос), финансами (Медина-дель-Кампо) и мануфактурным производством (Сеговия, Куэнка, Толедо). Процитируем Пьера Вилара: «В период с 1350 по 1500 год арагонская корона в своей активной зоне, Каталонии, постепенно теряла силы, в то время как энергия Кастилии, несмотря на очевидный хаос, вызванный династическими и дворянскими распрями, возрастала. Кастилия открыла в себе возможности, которые впервые в ее истории позволили ей вступить в большую международную экономику»[23]. Учитывая эти условия, мы можем понять, почему католические короли, а затем и их ближайшие преемники, уделяли столь пристальное внимание Кастилии: это была основа их могущества. И напротив, пренебрежение Арагоном, Каталонией и Валенсией появилось вследствие того, что эти области предоставляли куда как меньше ресурсов. А потому неудивительно то, что во главе двойной монархии оказалась Кастилия.