Мученик англичан - Эдмон Лепеллетье

И он стремительно завернул за угол улицы, так что когда Люси, встревоженная зовом сына, бросилась в сад, то не увидала там никого. Она стала спрашивать об этом человеке, добивавшемся поговорить с тем, кого она называла своим мужем, но ее старания были безуспешны. Уже во второй раз незнакомец приходил справляться таким образом. Что происходило со вчерашнего дня? Шарль отсутствовал дома, потому что и вчера ночью, и сегодня утром приходили искать его в этом уединенном убежище, неизвестном никому. На минуту у Люси мелькнула мысль о заговоре, об аресте, о каком-нибудь политическом событии; она предпочитала это предположение другому – раздражающей мысли, которая появляется всегда в часы ожидания и одиночества, а именно мысли о женщине, которая удерживала у себя любимого человека.

И вот тогда Люси поднялась вновь в свою обсерваторию на втором этаже и провела там долгий, томительный день, прежде чем получила подозрительнее послание, которое должно было завлечь ее в западню, расставленную Мобрейлем.

Ла Виолетт, хотя и дважды потерпел неудачу, все же не оставлял своих розысков, будучи уверен в том, что застанет-таки Шарля в его укромном убежище. Так как и вечером на другой день молодой Лефевр не вернулся в родительский дом, то, успокоив герцогиню уверением, будто ее сын поехал с друзьями за город, о чем говорил ему заранее, но что вылетело у него из головы – чистая беда: от старости слабеет память! – тамбурмажор в третий раз отправился в Пасси.

– Право, я становлюсь жителем этой деревни! – сказал он про себя, со свистом рассекая воздух тростью. – Кончится тем, что меня будут все знать в этой стране дикарей. Но если и эту ночь наш Шарль не ночевал в своем гнезде, значит, с ним случилось что-нибудь неладное. Невозможно, чтобы он не показывался без причины трое суток подряд ни у своей матери, ни у этой женщины, к которой, по-видимому, юноша питает сильную привязанность. Как может он пропадать таким образом, не предупредив заранее своих близких и заставляя их томиться неизвестностью? О, мне надо раскрыть это дело! Я расспрошу хозяйку домика. Может быть, она сообщит мне сведения, которые наведут меня на след…

Было около десяти часов вечера, когда старик приблизился к жилищу Люси. Он ожидал по-вчерашнему увидеть свет, проникавший сквозь решетчатые ставни. Ему живо представлялось, как на его зов в полуоткрытом окне покажется белокурая голова, а потом стройная фигура молодой женщины в светлом пеньюаре и нежный голос ответит на этот раз: «Шарль здесь!» Но, подойдя к воротам, он остановился почти в изумлении: домик был совершенно темен и безмолвен и производил какое-то успокаивающее впечатление.

«Черт возьми! – подумал ветеран. – Наши голубки, должно быть, мирно спят. Стоит ли тревожить их? Я полагаю, что моя миссия исполнена. Вчера дожидались и бодрствовали; сегодня спят, значит, ждать некого, Шарль здесь. Все благополучно. Поспешим успокоить герцогиню!»

Ла Виолетту оставалось только удалиться, но в нем проснулся инстинкт старого вояки, привычного к засадам, ночным тревогам и разведкам, и заставил его пройтись мимо спящего дома, насторожив чуткий слух. Старик говорил себе, что если бы случайно он услышал голос Шарля, разговаривавшего со своей подругой, он убедился бы тогда в его возвращении и мог бы, не кривя душой, сообщить герцогине утешительные вести о ее сыне. С этой целью он приблизился к окнам нижнего этажа, которые выходили из кухни и сеней, после чего, прижавшись к стене, стал прислушиваться и уловил чье-то хриплое дыхание, долетавшее из нижних комнат.

– Там храпят люди, – сказал себе тамбурмажор, однако ради успокоения совести нагнулся еще ниже, припал ухом к перекладинам кухонного окна и прислушался внимательнее прежнего, затаив дыхание, после чего, минуту спустя, пробормотал: – Это как будто ненатуральный сон; храп похож на ворчанье или, скорее, нет, это иное! Мне не раз случалось слышать вот точно такие звуки в Испании, в склепах монастырей, взятых приступом, и в Польше, во дворах сожженных домов. Это хрипенье людей, не добитых до смерти. Однако что за чепуха лезет мне в голову! В этом домике спят мирным сном, а их несколько тяжелый храп производит на меня впечатление чего-то… О, как легко разыгрывается фантазия у человека ночью и какие глупости мерещатся ему тогда! В потемках прямо глупеешь! Это смешно! Однако у ворот я как будто вижу следы колес, затоптанную землю…

Ла Виолетт поспешно направился к саду и толкнул решетчатую калитку; она подалась, и старик очутился в саду.

– Как странно! – пробормотал он. – Калитка не заперта! Ну, что же, войдем… я хочу посмотреть… хочу убедиться, что тут не произошло ничего серьезного!

Различив в темноте террасу, он поднялся по ее ступеням. Дверь в сени была распахнута настежь, но дорогу преграждали два опрокинутых соломенных стула в прихожей, и ла Виолетт, подняв их, продолжал двигаться вперед ощупью, а затем сказал про себя:

– Надо подать голос! Я крадусь, словно вор! Сам-то я не боюсь, но здешние обитатели, услыхав мои шаги, могут испугаться. Ах, проснутся ли только они! Все спят мертвецким сном. Диковинное дело! Этот дом внушает мне подозрение… Я должен разузнать, должен посмотреть. – И ла Виолетт закричал во все горло: – Есть ли тут кто-нибудь? Я пришел от господина Шарля Лефевра. Отвечайте! Не бойтесь!

Громовой голос замер в пустоте. Ничто не шелохнулось.

Тогда ветеран повторил еще громче:

– Есть ли тут кто-нибудь? Да проснитесь же! К вам пришел друг! – И он прибавил, убедившись вторично в безмолвии: – Да отвечайте наконец! Что вы тут, умерли, что ли? Я ла Виолетт, бывший плац-адъютант, награжденный орденом из рук самого императора. Пусть никто не боится, но подаст голос. Проснитесь, вставайте, иначе я все перебью вдребезги, разнесу, черт побери!

Увы! Единственным ответом вояке служила глубокая тишина и никто из спящих не отозвался на его громогласный призыв. Тогда он завертел своей тростью, раздраженный, встревоженный, и поднял адский шум, способный вызвать переполох даже в госпитале глухонемых. Но дом оставался по-прежнему безмолвным, загадочным жуткой тишиной.

– И нет огня, тысяча дьяволов! – выругался ла Виолетт, после чего двинулся наудачу по темному коридору.

Он шел как слепой, нерешительно ощупывая стены тростью, топая ногой по полу, отыскивая выход. Наконец ему попалась дверь с правой стороны. Слабый свет, проникавший в окно, защищенное решеткой, но без ставня, помог старику осмотреться в помещении, куда он вошел; то была кухня.

«Вот если бы раздобыть огонька!» – подумал ла Виолетт и принялся шарить на очаге, ощупывая все попадавшееся ему под руку, но не находя огнива.

Во время этих поисков его нога споткнулась обо что-то, распростертое на полу. Старик чуть не упал. Он наклонился, протянул руку и оцепенел, нащупав женскую юбку. У его ног валялось что-то… Зловеще неподвижная женщина…

Тамбурмажор отпрянул в испуге к окну и тут, протянув руку, нащупал тело мужчины, по-видимому привязанного к скамье.

– Живы ли вы? – закричал он. – Отвечайте! Не бойтесь ничего: я пришел вам на помощь.

Глухой стон, храпенье, услышанное ла Виолеттом раньше с улицы, вырвались у неподвижной массы, стянутой веревками на лавке.

Перед лицом опасности к ла Виолетту всегда возвращалось самообладание. Поэтому и теперь, когда он начал понимать случившееся и с минуты на минуту ожидал столкнуться с убийцами, у него пропала всякая тревога. Спокойно надев ременную петлю трости на одну из пуговиц сюртука, чтобы освободить руки, и понимая, что у человека, распростертого и связанного на лавке, должен быть заткнут рот, он старался снять повязку, мешавшую тому говорить; он решил, что надо собрать сведения, прежде чем двинуться дальше.

После нескольких ощупываний ла Виолетту удалось вытащить затычку изо рта связанного человека и он поспешил расспросить освобожденного им субъекта.

Хриплым голосом, которым он не владел от ужаса, несчастный пробормотал;

– Помогите! Злодеи, они убили меня! Пить! Я задыхаюсь.

– Я подам тебе пить, – ответил тамбурмажор, – но раньше скажи мне, где у вас огонь… хоть огниво?

– У меня в кармане, – промолвил бедняга весь дрожа.

Ла Виолетт пошарил в указанном месте, взял огниво, ударил по кремню и осмотрелся при свете зажженного фитиля. Он зажег свечу, стоявшую на кухонном столе, и смог наконец сообразить, где находится и что здесь произошло.

Зрелище было потрясающее. На полу валялась женщина с остановившимися глазами и окровавленным лицом, казавшаяся мертвой. На лавке мужчина, которого освободил нежданный избавитель, не смел пошевелиться, будучи по-прежнему неподвижным и распростертым, точно был еще связан. Следов ран на нем не было заметно; он, казалось, только задыхался.

– Что с вами случилось? Далеко ли убийцы? – спросил ла Виолетт.

Пострадавший утвердительно кивнул головой, после чего, протягивая руку к телу, лежавшему на полу, прошептал: «Моя бедная жена!» – с трудом поднялся и бросился к ней.