Сирота - Николай Дубов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет, — тихонько сказал Лешка.
— Ну, правильно! Ничего хорошего в этом нету. Хочешь жить по-настоящему, человеком стать? Я дам тебе сейчас записку. Иди по этой улице два квартала обратно, сверни налево, там на правой стороне увидишь вывеску: "Горком ЛКСМ". Читать умеешь?.. Пять классов кончил?
Так ты почти профессор!.. Спросишь там Верико Мосашвили. Красивая такая девушка с длинными косами… Запомнил? Отдашь ей записку, и она тебя устроит. Я бы и сам тебя отвел, да некогда — опаздываю на заседание. — Он достал из сумки блокнот, начал стоя писать записку и продолжал разговаривать с Лешкой: — Документов у тебя, конечно, никаких? Ничего, найдем, проверим…
Не произнеси он этих слов, Лешка пошел бы разыскивать горком и красивую девушку с косами, которую звали Верико, но, услышав их, Лешка попятился, повернулся и бросился бежать.
— Куда ты? Подожди! — удивленно кричал ему парень, держа в руках записку.
Лешка, не оглядываясь, улепетывал. Парень взглянул на часы, огорченно махнул рукой и пошел своей дорогой.
Стемнело. С гор потянуло холодом, заморосил мелкий дождь. За рубль Лешка купил пирожок с ливером. Пирожок был корявый и маленький, после него есть захотелось еще больше.
Под дождем улицы опустели совершенно. Окна закрывались, задергивались занавесками, за ними вспыхивал свет. Там было сухо и тепло. За занавесками жили незнакомые люди, у них была своя, чужая.
Лешке жизнь.
Впереди за полквартала светились два окна и стеклянная дверь буфета. Там могли оказаться пьяные. Пьяных Лёшка не боялся: они были добрее трезвых, а в случае чего от них нетрудно убежать. Лешка поднялся на крыльцо и приоткрыл дверь. В помещении было пусто, только за стойкой сидел мужчина в кепке и щелкал на счетах. — Буфет закрыт! — поднял он голову на скрип двери.
Лешка попятился. Буфетчик запер дверь изнутри и закрыл окна ставнями.
Лешка сел на мокрое крыльцо. Все так и случилось, как он говорил.
Митьке: он убежал, теперь оставалось только пропадать. Вот так, наверно, и начинают пропадать. Пропадать Лешке не хотелось. Ему стало нестерпимо жалко себя. Он уткнулся головой в колени и заскулил.
— Ты чего ревешь, герой?
Лешка испуганно вскинулся. Перед ним стояли двое в черных блестящих плащах. Дождь громко лопотал и стекал по плащам бисерными струйками. Лешка не ответил. Один из них полез в карман — в глаза.
Лешке ударил свет электрического фонарика.
— Кто тебя?
— Никто. Есть хочу.
— Есть? Это дело поправимое.
Мужчина поменьше ростом поднялся по ступенькам и постучал в дверь.
— Закрыто, граждане, — донеслось оттуда.
— Вот те клюква! — раздосадованно сказал стучавший. — У тебя.
Алексей Ерофеич, ничего нет в карманах? Да нет, конечно! Что ж будем делать, а? Денег ему дать? Все равно поздно, закрыто все…
— Ты где живешь, мальчик?
— Нигде.
— Родные у тебя есть?
— Нету.
— Д-да! — протянул Алексей Ерофеевич.
Они постояли молча, потом Алексей Ерофеевич положил руку Лешке на плечо:
— Пойдем к нам. Накормим.
— Куда? — опасливо съежился Лешка.
— На теплоход.
— Нет, правда? — вскочил Лешка. — А вы не вре… не обманываете?
Они засмеялись:
— Не бойся, не врем.
Лешка вскочил и торопливо, вподбежку, зашлепал по лужам.
Вахтер в проходной покосился на Лешку, однако ничего не сказал.
Они прошли мимо зданий, вагонов, наваленных горами тюков, бочек, ящиков и оказались на каменной стенке пирса. Возле пирса высилась белая громада теплохода. По трапу они поднялись на палубу.
— Вызовите буфетчицу, — сказал Алексей Ерофеевич человеку, стоявшему на палубе возле трапа.
Спотыкаясь о высокие железные пороги в узких дверях, цепляясь за поручни крутых трапов, Лешка ковылял следом за Алексеем Ерофеевичем.
В большой светлой каюте Лешку оставили. Через всю каюту буквой "г" тянулся стол, покрытый белой скатертью. Перед столом стояли кресла в белых чехлах, на полу лежал ковер.
Все вокруг было такое чистое, что Лешка стоял у дверей и не решался двигаться дальше. С башмаков и штанов его натекла маленькая поблескивающая лужица. Лешка смотрел на нее с ужасом.
— Что ж ты стоишь? — раздался за спиной голос Алексея Ерофеевича, и Лешку подтолкнули к столу. — Садись.
Лешка осторожно сел на краешек кресла. Алексей Ерофеевич сел напротив. Без плаща и фуражки он выглядел моложе, чем показалось Лешке на улице, только теперь стало видно, что он худой и от этого кажется еще более высоким. Глаза у него были глубоко запрятаны в подбровье, рот широкий и твердый. На рукаве синего кителя сияли золотые нашивки.
— Что ты на меня уставился? — скупо улыбнулся Алексей Ерофеевич.
Лешка открыл было рот, но в это время вошла молодая заспанная женщина в мелких русых кудряшках.
— Даша, — сказал Алексей Ерофеевич, — соорудите поскорее ужин.
— Да ведь холодное все, Алексей Ерофеевич, — сдерживая зевок, сказала Даша. — Кок спит давно.
— Ничего, давайте холодное. Только чаю горячего. Я тоже выпью…
И потом — чем это вы душитесь? Запах прямо в сто лошадиных сил…
— "Сирень" называется, — польщенно ухмыльнулась Даша и вышла.
Она принесла хлеб, холодные котлеты и кашу.
— Действуй, — коротко сказал Алексей Ерофеевич, придвигая все это к Лешке.
Лешка торопливо глотал, почти не жуя. Алексей Ерофеевич задумчиво помешивал ложечкой чай и поглядывал на Лешку.
— Сыт? — спросил он, когда Лешка, с трудом переведя дыхание, отодвинул тарелку. — Пей теперь чай.
Чай был горячий и очень сладкий. Такой Лешка пил только у мамы.
Он жмурился от наслаждения и сейчас же открывал глаза, боясь, что и чай и светлая, сверкающая чистотой каюта вдруг исчезнут.
— Ты что, спать хочешь?
Лешка отрицательно помотал головой.
В каюту вошел моряк, который вместе с Алексеем Ерофеевичем привел.
Лешку. У моряка было круглое розовое лицо с ямочкой на подбородке, серые навыкате глаза.
— Давай познакомимся, — сказал Алексей Ерофеевич. — Как тебя зовут?.. Лешка? Тезка, значит? Очень хорошо. — Он показал на своего товарища: — Анатолий Дмитриевич, второй помощник капитана.
— А вы капитан? — спросил Лешка.
— Нет, — усмехнулся тот, — я старший помощник. Теперь рассказывай, как ты дошел до жизни такой.
Лешка сказал, что папа погиб на фронте, мама умерла. Вот он и остался один.
— А тут у тебя что? — спросил второй помощник и потянул за рубашку, прилипшую к пряжке пояса: рубашка поднялась, и на медной бляхе сверкнул якорь. — Спер, что ли?
— И вовсе не спер! — сердито сказал Лешка и затолкал рубашку обратно. — Это папин.
— Морячок, значит, был твой папа? — спросил Анатолий Дмитриевич и переглянулся со старшим помощником. — А возле буфета почему сидел? Как туда попал?
Лешка рассказал, как он хотел уехать в Ростов, как его ссадил милиционер и как он убежал от милиционера, а потом от парня с полевой сумкой.
— А от нас тоже убежишь?
Лешка опустил голову и шепотом ответил:
— Нет.
— Бегал тызря, — сказал старший помощник. — Они бы тебе плохого не сделали.
Лешка промолчал. Он-то знал, что бегал совсем не зря.
— Что будем делать, старпом? — спросил Анатолий Дмитриевич.
— Сейчас спать. А завтра до отхода отправим в управление порта. В комитет комсомола или порткоммор. Они его устроят.
— Эх, жаль!.. — воскликнул второй помощник. (Алексей Ерофеевич выжидательно посмотрел на него.) — Жаль, что нам через рейс в загранплавание идти. А то плавал бы с нами, и дело с концом. Вроде юнги. Каким бы моряком стал! А?
— Не говорите пустяков, Анатолий! Юнги не положены. И капитан, конечно, не разрешит. Парню нужно учиться, а не болтаться по морю.
Успеет попасть на море, если захочет… Даша, — сказал Алексей.
Ерофеевич буфетчице, вошедшей прибрать посуду, — откройте каюту доктора, отведите туда мальчика и дайте ему постель.
Вслед за Дашей Лешка спустился на палубу, прошел на корму и оказался в маленькой каюте.
— Ты что, родственник или знакомый старшему? — зевнув, спросила.
Даша и начала стелить постель.
— Нет.
— Так что ж он с тобой возится, спать не дает?.. Ложись. Если чего надо — по коридору направо. В каюте ничего не трогай, не безобразь.
— А капитан у вас сердитый? — спросил Лешка.
— Да уж как всякий капитан, — неопределенно ответила Даша и вышла.
Лешка сел на койку. В стене справа было круглое окно в медной оправе. За толстым стеклом ничего не было видно. Под окном стояли стол и стул, возле левой стены — узкий шкаф и умывальник. Хорошо бы никуда утром не уходить, а остаться здесь навсегда! Но раз старший решил, все его послушают, а Лешку не будут и спрашивать. Он вздохнул и лег на койку.