Всего лишь скрипач - Ганс Андерсен

Крестный предложил продолжить начатое вчера обучение и впредь давать мальчику два-три урока в неделю: у того и пальцы подходили для скрипки, и способности имелись.

— Может, это даст ему заработать на хлеб насущный, — сказала Мария.

— Может, это даст ему повидать мир, — вздохнул портной.

— По-твоему, он должен стать бродягой! — воскликнула мать. — Ты был бы рад сделать из него канатного плясуна, тогда бы ему сам Бог велел слоняться по дорогам.

— Отличная мысль, Мария! — ответил отец. — Это было бы для него счастьем. Кристиан, тебе понравится быть легким, как птица, танцевать на толстом канате и слышать, как люди аплодируют тебе? И ты бы ездил из страны в страну, и много чего довелось бы тебе повидать и услышать.

— Да, ему бы довелось получать колотушки, — сказала Мария. — Ив еду ему бы подливали растительное масло. Противное жирное масло, от которого человек становится гибким. Нет, такого нам не надо. Пусть просто учится играть на скрипке, не обязательно становиться скоморохом.

— Своей игрой он будет покорять девичьи сердца, — сказал крестный. — Я вижу по нем, он будет здорово охоч до баб.

— Что ж, — сказала Мария, — пусть живет так, как ему нравится, только бы не лгал и не воровал. Хотя, по совести говоря, с такой физиономией трудно стать бабником, одному Господу ведомо, в кого он уродился!

Для родителей их дети всегда красавцы. Но Мария была редким исключением: она видела, что сын ее некрасив, хотя и безобразным его бы никто не назвал. Его портрет как раз в том возрасте можно еще и сегодня увидеть в Свеннборге, стоит только зайти в церковь святого Николая. Там, в главном притворе слева висит большая картина: ее пожертвовал некто Кристен Морсинг, пастор с Торсенга, по случаю смерти своей супруги; на ней сам он изображен стоя, вместе с нею, их двумя дочерьми и семью сыновьями, все в полный рост. Перед ними лежат в пеленках еще трое, умершие в младенчестве. Стало быть, детей у него было двенадцать, и все прелестные, за исключением одного, по-видимому младшего, который по сравнению с другими совсем не был хорош собой. Художник дал ему в руки розу, как бы желая одарить его хоть чем-нибудь красивым. Этот паренек был вылитый Кристиан. Родители мальчика всегда поражались сходству, на него-то и намекнул также и крестный, сказав:

— Скрипка будет розой у него в руке, совсем как на картине в церкви.

VI

Линк:

Бим, бим, бим, бим, бим, бим, бим, бим,

Бим, бим, бим, бим, бим, бим, бим.

Хаммср.

Помни колокола звон.

— Когда я как-нибудь соберусь на Торсенг, возьму Кристиана с собой, — пообещал однажды крестный.

В середине августа об этом праздничном дне было возвещено: завтра мы едем. Погода ожидалась хорошая, закат был ясный — ни облачка на западе.

— А до завтра еще долго? — спросил малыш, когда его уложили в постель.

— Закрой глазки да засыпай поскорее, тогда и оглянуться не успеешь, как наступит завтра, — ответила мать; но посреди ночи он снова позвал ее и спросил, долго ли до завтра. — Вот сейчас встану и отшлепаю тебя хорошенько, — был ответ, и после этого вопросы прекратились.

На рассвете Кристиан встал, надел рубашку из грубого льняного полотна с воротником из тонкого, воскресный костюм и новые ботиночки на шнурках, в свое время прошитые белыми вощеными нитками.

Крестный уже ждал у двери, и они тронулись в путь, но не к парому, поскольку нынче был не тот день недели, когда паром перевозит жителей города бесплатно; они направились к близлежащим рыбацким хижинам у усадьбы святого Йоргена (где теперь больница). Роса выпала обильная, земля блестела как море, птички пели, и крестный насвистывал, вторя им. Собирать цветы было некогда, они только вырвали из зеленой изгороди длинную плеть повилики с белыми цветочками и обвили ее, как венок, вокруг Кристианова картуза, а лист папоротника стал его развевающейся-кисточкой.

В ложбине, где еще с католических времен стоит высеченное из живого дерева распятие, расположилась за завтраком группа веселых жнецов; кувшин с пивом ходил по кругу.

Шляпу милого украсило перо,В Копенгагене он служит королю! —

пропела одна из девушек и потянулась к Кристиану, но крестный обнял ее за талию и поцеловал в губы.

Через рощицу, принадлежавшую пасторской усадьбе, они подошли к старой церкви и монастырю, высившимся на южной оконечности острова Фюн. Слева, у подножия небольшого пригорка, примостилась рыбачья хижина с выкрашенными красной краской трубами; между ивами были натянуты сети. У низкой каменной дамбы покачивалась лодка. В лодке было двое мужчин — один вычерпывал дождевую воду, другой убирал парус. Они поджидали желающих переправиться на тот берег.

— Мальчонку с собой берете? — с неодобрительной миной спросил один.

— Он понесет мою поклажу, — сказал, улыбаясь, крестный. — Пусть посмотрит Торсенг. Побывает в замке и на башне в Брайнинге. Ведь ты у меня хороший ослик? — обернулся он к Кристиану.

Крестный взял одно из весел; ветер был слишком слаб, чтобы пользоваться парусом, и приходилось грести. Лодка летела, оставляя за собой пенный след на чистой зеленой воде. Кристиан сидел на корме рядом с рулевым. Прозрачные медузы, словно большие мясистые цветы, лежали на поверхности воды и своим легким колыханьем выдавали, что вода не так абсолютно недвижна, как кажется. Зеленое дно исчезло; теперь малыш видел только отражение лодки и собственного лица, которое, когда он кивал, отвечало ему кивком. Они пересекли течение и вошли в тень, которую отбрасывал Торсенг на поверхность воды. Крестный приподнял шляпу, как будто бы случайно, но на самом деле это было давнее суеверие его родины — приветствие, возможно адресованное водяному, чье господство сильнее всего там, где тень скал падает на воду.

Они вытащили весла и ступили на землю Торсенга. Крестный с рыбаками о чем-то посекретничали, но Кристиан не слышал их. Незнакомое зрелище изобилия поразило его.

Они долго шли вверх между домами и садами. Фруктовые деревья клонились от тяжести плодов; под сгибающиеся ветки были подставлены подпорки. Вокруг изгородей буйно вился дикий хмель, а под самым склоном примостился крытый соломой крестьянский дом, вокруг которого стебли хмеля, поставленные наклонно, дотягивались до крыши, где, словно богатейшая виноградная листва, переплетались усыпанные цветами лозы, образуя нечто вроде шалаша. Перед каждым домом был разбит цветник. Красные и желтые штокрозы высотой были в половину стены. Здесь, где все было укрыто от ветра, солнце припекало особенно сильно. Странник, внезапно перенесенный в этот зной и это буйство растений, мог бы предположить, что оказался в южной стране; Свеннборгский пролив наверняка напомнил бы ему Дунай. Да, здесь было лето, восхитительное лето. Буйно разросшаяся мята благоухала в низинах, в тени пунцовых барбарисов и бузины, на которой уже появились ягоды.

— Этак мы совсем упаримся, — сказал крестный, но в утешение добавил, что их наверняка нагонит какая-нибудь телега.

Ни облачка не было на небе. Какая-то хищная птица, вяло махая крыльями, парила над лесом. Казалось, весь зной этого дня покоится на спине у птицы. Крестный был в необычно приподнятом настроении: он вырезал Кристиану дудочку из стебля цикуты, а из ветки бузины сделал чудесную флейту. Они продолжали путь, болтая о всякой всячине, попадавшейся им на глаза.

Наконец-то их нагнала повозка, окутанная клубами пыли, похожей на пороховой дым после пушечного выстрела; пыль не рассеивалась в неподвижном воздухе. Повозка остановилась, они сели, и Кристиан даже получил большой капустный лист, полный спелых, черных вишен, — подарок от крестьянина, оказавшегося добрым знакомым крестного.

Не прошло и минуты, как у них появились попутчики: двое верховых нагнали повозку.

На наших мирных островках не бывает разбойников, однако эти двое выглядели весьма подозрительно. У каждого в нагрудном кармане был пистолет, а в руках — заряженное ружье. Глядя на крестьянина так, словно видели его насквозь, всадники приказали ему остановиться. Они переворошили солому на телеге, но, ничего в ней не найдя, пробормотали нечто вроде извинения и ускакали столь же быстро, как и появились.

Крестный все это время сохранял полнейшее бесстрастие; крестьянин же, напротив, самоуверенно ухмылялся.

— На этот раз остались с носом, — был его насмешливый комментарий.

— Не позавидуешь вам, — сказал крестный. — Пока лето, еще куда ни шло, но когда белые мухи запорхают в воздухе да ветер завоет над морем, мало радости мерзнуть всю ночь под открытым небом для того лишь, чтобы тебя оставили в дураках те, кто поумнее. А вообще-то будьте осторожны, Аннерс Хансен, они глаз с вас не спускают. Я, пожалуй, — добавил он, улыбаясь, — испорчу себе репутацию тем, что еду вместе с вами.