Иван Молодой. "Власть полынная" - Борис Тумасов

- С Богом! Знаешь, о чём с Казимиром говорить. А мы его сторону возьмём.

И ушла, величественная, власть свою зная. Дмитрий завалился на добрую охапку сухого сена, кинул коротко:

- Гони, Архип.

Крепкотелый мужик, стоя на коленях, направил розвальни со двора к городским воротам. Кованые, массивные, они медленно открылись, выпуская из Новгорода сына Борецкой.

Стражник удивлённо пожал плечами:

- Отчего боярин в розвальнях? Нет бы в возке, а то и в карете?

Архип, одетый в овчинный тулуп и заячий треух, повернул на Псков. Правил лихо, и пара застоявшихся сытых коней бежала резво.

Закутавшись, Дмитрий полулежал в розвальнях, думал о предстоящей дороге. Ездового он выбрал не случайно: предан Архип Борецким и силой Бог не обидел. Коли что, в драке помощник надёжный.

Тут же, на дне розвальней, стояли берестяные коробья с дорожной снедью и бочонок с гречневым пивом.

Молчит Дмитрий, молчит и Архип. Кони несут легко, рвут постромки. До Пскова полторы сотни вёрст, в сутки уложились. Всю дорогу на рысях шли. Далее ели в пути.

Город миновали стороной. Архип ни о чём не спросил.

До Вильно кони чуть сбавили ход: притомились.

Ко всему, через Западную Двину искали мосток: лёд ещё тонкий, морозы не заковали.

Бревенчатый мосток сыскался чуть выше по течению. Осторожно перебрались по бревенчатому настилу, и снова покатили розвальни мимо соснового леса, ельника и голого дубняка.

К исходу четвёртых суток стали встречаться литовские поселения, просторные избы, риги, копёнки сена. У самого Вильно людное местечко с костёлом, шинком, домишками.

Вот и Вильно. Сюда Дмитрий приезжал однажды. Королевский замок мрачной громадой навис над городом. Архип направил розвальни к мосту через ров. Пока ехали, Дмитрий обратил внимание на множество жолнеров из королевского воинства. Они бродили толпами, топтались у шинка - низкой избы с соломенной крышей.

Усатый ротмистр остановил розвальни. Дмитрий поднялся, назвался, и ротмистр взмахом руки велел впустить новгородцев в замок. Вскоре к ним вышел дворецкий и, взяв письмо Марфы, отправился к Казимиру.

С моря потянуло теплом, и снег перешёл в моросящий дождь. Одеваясь, Дмитрий уложил под кафтан ответ Казимира…

На вторые сутки дворецкий повёл новгородца к королю. Они прошли тёмным коридором, освещённым горящими плошками, мимо стоящих на карауле рыцарей и у высокой двухстворчатой двери остановились. Дворецкий подал знак, рыцари распахнули створы, и Борецкий увидел короля. Он был один в просторном зале, где по стенам висели картины и охотничьи трофеи. Король восседал в высоком кресле и пристально разглядывал новгородца. Он выглядел усталым. Под глазами выделялись набрякшие мешки, а воротник тёмного костюма подпирал жилистую шею.

Казимир, пригладив бородку клинышком, щипнул стрельчатые усы. Резким голосом выкрикнул:

- Боярыня Марфа просит покровительства Новгороду от великого князя Московского! Но разве она забыла, когда я три года тому назад предлагал Новгороду защиту, однако новгородцы отказались? Напомни, боярин, о том Марфе. И ныне я готов принять Новгород под свою защиту, но пусть новгородцы на вече просят меня и не признают себя вотчиной великого князя Московского…

На выезде из Вильно Дмитрий завернул в шинок, щец горячих похлебать. Пока Архип привязывал коней, молодой боярин по подгнившим ступенькам спустился в шинок. У низкого входа едва голову о притолоку не расшиб, шапка волчья удар смягчила.

В полутемном шинке свет едва просачивался через верхнее оконце, затянутое бычьим пузырём. Пахло пережаренным луком, кислой капустой и ещё чем-то - Дмитрий не разобрал.

По длинному дощатому столу, невесть когда мытому, резво бегали тараканы. Боярин расстегнул кунью шубу, шапку скинул. Подбежал хозяин.

- Щец, да понаваристей и погорячей.

В шинок с шумом ввалились два жолнера из королевского воинства. Постояли, осмотрелись, о чём-то поговорили меж собой, и один из них, верно постарше, направился к новгородцу.

Не ожидал Дмитрий, что жолнер закричит визгливо и примется стаскивать с него шубу. Поднялся Дмитрий, хотел жолнера оттолкнуть, но в шинок ворвался Архип. Ударом кулака сшиб королевского воина, вторым ударом другого. Не дожидаясь, пока хозяин шинка принесёт щи, новгородцы выбрались на свежий воздух, уселись в розвальни и погнали из города. Дмитрий рассмеялся:

- Во, Архип, не дал ты мне и щей отведать. - Сбросив шапку, потеребил волосы: - Однако теперь гони. Как бы литвины за нами вдогон не кинулись…

Глава 5

На Крещение митрополит Филипп служил молебен в Благовещенском соборе Кремля. Народу набилось - почитай пол-Москвы в Кремль сошлось.

А спозаранку была иордань. Спорые молодцы пешнями прорубили лёд, и, едва отец Сергий освятил воду, Санька, протиснувшись сквозь толпу, скинул одежонку и первым принял купель.

Великий князь Иван Молодой с помоста друга подбадривает:

- Горячо, Санька!

- Огнём, палит!

Вытащили парня, князь на него шубу накинул, велел в людскую отвести. А в полдень проведать зашёл, спросил:

- Отогрелся?

- Аль впервой?

- Вот и добро. На той неделе в Крым дары повезёшь. Боярин Родион Коробьин тебя в охрану берет… А меня по первости государь намерился с грамотой к Гирею слать, да передумал.

На шестой день после Крещения из Московского Кремля выехал санный поезд с дарами крымскому хану Гирею. Долгая дорога предстояла. На санях в мешках кожаных еда всякая для обозных и охраны, дрова для костров, когда через безлесье поедут.

Полусотня оружных дворян с броней под кафтанами окружают поезд. Между гружёными розвальнями лёгкий возок боярина Посольского приказа Гордона с дьяком Мамлеем, а при них сумка кожаная с грамотой.

Позади поезда молодой великий князь Иван, а с ним, бок о бок, скачет Даниил Холмский.

Лентой растянулся санный поезд. Искрится снег на полях, в морозе застыл лес. Разбрасывают кони копытами снежные комья.

- Со времени ордынского нашествия ничего нет горше, чем зреть, как гонят русичей в полон и как дань в Орду везут, - говорит Холмский. - Ненасытна орда татарская…

Князь Иван соглашается, однако замечает:

- Что поделаешь! Пока ордынское ярмо не скинуто, надобно Гиреям угождать. Вот почему государь и угодничает перед Крымом. Он для Руси гнездо поразбойнее, чем ахматовское.

Долго ехали молча. Холмский подумал, что княжич Иван не по летам зреет. Года не минуло, как назвал его Иван Третий великим князем, а он уже на Думе по-государственному рассуждает. Видать, время ныне такое, горячее.

Князь будто догадался, о чём Даниил Холмский помыслил, и проговорил:

- Попервоначалу, государь хотел меня к Гирею послать, да отдумал. Сказал: «Тебя, Иван, сызнова Новгород ждёт. Весть имею, новгородцы противу Москвы злоумышляют».

- Когда Русь ярмо скинет? - сокрушался Холмский. - Одному Богу известно.

- Богу и государю.

Снова замолчали. Но вот боярин Даниил спросил с усмешкой:

- А ведомо ли тебе, великий князь, отчего тверичей козлятниками зовут?

Иван недоумённо поглядел на Даниила:

- Коль спросил, так и ответ тебе известен.

- Ан и тебе, князь, должно быть это знакомо. Ведь я родом тверич и твоя матушка, великая княгиня, тверичанка. Значит, и у тебя кровь не токмо московита, но и тверича. Так вот тверичей козлятниками прозвали потому, как Тверь козами славна была и мужики тверские на козьем молоке погрозней московитов были. Вот разве Калита когда-то Тверь пожёг и хитростью Москву возвысил…

- Будет тебе, боярин Холмский. Это в тебе гордыня взыграла…

В Рязани санный поезд передохнул, ездовые коней проверили: путь-то дальний предстоял, а впереди городки сторожевые редки. Великий князь наказывал старшему охраны боярину Родиону, чтоб зорче в дороге за поездом доглядывали: в степи всякие разбойные отряды гуляют, если не татары, то казаки днепровские.

Подозвал князь Иван Саньку, сказал:

- По весне на Москве встретимся. Погоняли мы с тобой голубей, и нет тех дней более. Иные заботы у нас ноне и судьбы. Кануло прошлое…

Въехал князь Иван на пригорочек, долго глядел вслед отъезжавшему поезду. И пока не скрылись в снежной степи последние конные, сидел в седле недвижимо. Наконец поправил рукавицы, тронул коня. Кинул Холмскому:

- Пора и нам в Москву ворочаться.

Всё шло как нельзя лучше. Давно ушёл в Крым санный поезд. Месяц минул. Ждали первого тепла, но морозы ещё держались и сухой снег с грохотом обрушивался со звонниц и теремов, стен и башен Кремля.

Узкие дворцовые оконца хрустально отливали италийскими стекольцами. Во дворцовых покоях тишина, редкие голоса, скрип половиц под чьими-то шагами.