Меня зовут Жаклин. Отдайте мне меня. Повести и рассказы - Виолетта Лосева

– Так чего же спрашиваешь? – говорит Ника.

– Если тебе что-нибудь понадобится, – продолжаю я, – Ты знаешь, где меня найти.

Нужно, наконец, как-то осадить ее. Ника понимает, что, вряд ли кто-то будет на ее стороне в таких капризах и, поэтому просто отворачивается.

«Хоть бы книжку почитала», – думаю я, – конечно, ей здесь скучно.

От беседки к дому ведет узкая тропинка. В саду уже темно и мне нравится шагать в темноте и слушать шелест листьев под ногами. Нам повезло с погодой. И день, и вечер были сухими и теплыми. Кажется, все идет хорошо?

Из темноты появляется Вадим и загораживает мне дорогу. Когда он приближается ко мне, я чувствую запах дорогого одеколона и смешанных напитков. Вадим сует в рот жвачку и окидывает меня оценивающим взглядом.

– О, привет, ты тут одна гуляешь?

– Я не гуляю, – отвечаю я, пытаясь его обойти, – проверяю территорию.

Он хохочет громко от моей плоской шутки.

– Ты здесь лучше всех, – шепчет он, пытаясь меня обнять. Я вырываюсь и почему-то тоже перехожу на шепот:

– Ты что, с ума сошел?

– Почему я сошел с ума? – его руки крепко держит меня за талию, – Ты получила инструкции от матушки? Нас нужно любить!

– Я не умею любить по инструкции, – говорю я только для того, чтобы что-то сказать.

– Пошли, поговорим, – он пытается увлечь меня в белеющую в темноте беседку.

– Там Ника, – шепчу я и тут же жалею об этом. Я не хочу, чтобы он думал о том, что я согласилась бы говорить с ним в беседке, если бы там не было его сестры. Но он думает именно так.

– Ну, тогда пошли в дом! – он уже совершенно беззастенчиво прижимает меня к себе.

– Слушай, отстань, – говорю я довольно мирно и вырываюсь.

– Я для тебя кто? – спрашивает он, – Папочкин сынок? Так я такой и есть! Слушай, все как в сериале – бедная труженица гнет спину на буржуев и спит с хозяйским сыночком. Давай, я женюсь на тебе?

Я стараюсь не слушать его и ухожу быстрым шагом. «Он пьян, – говорю я себе, – забудь и не думай».

– Я тебе это запомню, – кричит он вслед, – пожалуюсь папе.

Он не настолько пьяный, чтобы не чувствовать границы. Думаю, что его последняя фраза – это попытка пошутить.

Я захожу в столовую, и мы начинаем выставлять торт, мороженое, конфеты. Лично я уверена, что никто этого уже не будет есть, но предложить нужно. Мне очень хочется кусочек тортика, но я смотрю на мальчиков, которые смотрят на все угощения как на пустое место и останавливаю себя. Они – профессионалы. Когда я предложила им перекусить, они посоветовали завернуть им с собой кое-что после праздника. Они знают, что за вечер получат немало и им не нужно портить о себе впечатление такими мелочами, которые они могут получить и не «с барского стола».

Не все гости возвращаются к чаю. Семен Михайлович и Тамара стоят у ворот и провожают тех, кто решил уехать раньше. Тамара опирается на его руку и лезет целоваться ко всем. Семен Михайлович сдерживает ее и улыбается. Мне нравится этот тип мужчин – его невозможно опозорить, он всегда сам по себе. Тамара выставляет себя не в лучшем свете. А он – великолепен, как всегда.

К нашим воротам подъезжают водители гостей и такси. Кое-кто садится за руль сам и у меня мелькает мысль о том, что они будут остановлены на ближайшем посту ГАИ.

– Будьте осторожны в дороге, – напутствует их Тамара. Дамы машут ей, мужчины целуют ручки.

Когда последняя машина заворачивает за угол, Тамара с мужем идут к дому. Оставшиеся гости во всю угощаются сладостями – их развлекает Вадим. Оказывается, он не настолько уж и пьян. Он рассказывает анекдоты и кажется взрослее в этой солидной компании. Семен Михайлович бросает на него благодарный взгляд. Тамара тоже хочет выразить свою благодарность:

– Спасибо, Вадик.

И обращается к гостям:

– Вам не скучно? Я хочу танцевать!

– Нам не скучно, – отвечает за всех Вадим, – можешь пойти еще погулять.

Это могло бы быть шуткой, если бы не прозвучало так резко. Семен Михайлович смотрит на сына с осуждением. Тамара вспыхивает и разваливается в глубоком кресле.

– Кто-нибудь поможет мне прикурить?

Вадим достает зажигалку и наклоняется к ней.

Поскольку я нахожусь рядом, я слышу, как она говорит ему сквозь зубы: «Погулять можешь пойти сам. А я здесь – у себя дома».

– Заметь, я – тоже, – говорит он вслух и улыбается отцу.

Семен Михайлович видит его улыбку и кивает в ответ. Тамара откидывает голову на спинку кресла. На шее видны вены – и лучше бы она этого не делала.

Семен Михайлович и Вадим идут провожать последних гостей. Они расплачиваются с мальчиками из ресторана и останавливаются перекурить на крыльце.

Что я могу поделать? У меня на кухне открыта форточка, и я опять слышу отрывок их разговора.

– Ну что, все прошло нормально? – утверждает-спрашивает Семен Михайлович своего взрослого сына. Его тон и голос просто обязывают этого шута отвечать серьезно.

– Да, неплохо, – отвечает Вадим.

– Как тебе нравится дом? – спрашивает отец.

– Шикарно! – Вадим затягивается глубоко.

– Как ты вообще относишься ко всему? – спрашивает Семен Михайлович.

– А что? Пусть матушка проветрится! Все нормально! – спокойно говорит Вадим.

– Я тоже думаю – все ДОЛЖНО быть нормально, – Семен Михайлович говорит твердо.

– И Тамара твоя – тоже ничего себе девчонка! – Вадим «не дотягивает» до отца. Ему все время хочется быть на равных и это чувствуется.

– Ну, тебе она – не девчонка, – смеется польщенный Cемен Михайлович.

Они уходят с веранды, и я не слышу продолжения разговора.

Через час я готова уезжать. Уже полночь, но я решаю ехать домой. Мне предлагают переночевать, но я ловлю на себе взгляд Вадима и отказываюсь. Перед тем как уехать, я захожу в комнату к Нике и приношу ей ароматизатор.

– Мама сказала, что ты любишь сандаловое дерево, – я стараюсь говорить ласково.

– Я его терпеть не могу, – отвечает девчонка и отворачивается к стене. Я желаю ей «спокойной ночи» и спускаюсь вниз.

Семен Михайлович благодарит меня за прекрасный вечер.

Я еду по ночной дороге и думаю о нем. Мне повезло с работодателем. Желтые листья продолжают падать на дорогу.

– 7-

Я лежу на продавленном диване в Сережиной комнате. К моим рукам, ногам и голове подключены какие-то датчики.

– Не засыпай, – говорит Сережа, видя, что глаза у меня закрываются.

– Разговаривай со мной, – прошу я, – рассказывай, что ты там накопал…

– Если я буду разговаривать с тобой, – Сережа говорит, не отрываясь от монитора, – то зачем вообще все это? Лежи.

У меня чешется кончик носа и я пытаюсь пошевелиться.

– Не дергайся, – шипит Сережа и я замираю. Я уважаю чужой труд.

Он бормочет:

– Почему у тебя всегда печаль занимает столько места? А агрессивности нет вообще.

– Наверное, это категории из разных сфер, – говорю я, стараясь не шевелить губами, – и их нельзя ставить рядом.

– Ты не знаешь, что такое матричный подход, – говорит Сережа, – если бы только могла представить, сколько в тебе всего намешано.

– А в других не так? – спрашиваю я.

– Не так, – коротко отвечает Сережа, – тоже много, но не так.

– А себя ты изучаешь?

– Да.

– И что получается?

– Я не рассказываю своим пациентам друг о друге…

– Так я же не о других, а о тебе.

– Замолчи, – говорит Сережа, – думай о себе. Вспомни что-нибудь хорошее…

Я закрываю глаза и пытаюсь вспомнить что-нибудь хорошее.

– 8-

Напряжение в доме нарастает. Выпал снег и теперь мне поневоле приходится расчищать дорожку от ворот к веранде. У нашего садовника болит спина – и вообще он на особом положении, он друг отца Семена Михайловича – и я пару раз в неделю с веником и лопатой «прохаживаюсь» по дорожке. Мне не трудно, даже наоборот. Мне нравится такая работа – физические упражнения на свежем воздухе и вообще.

Алла звонит почти каждый день и, если трубку беру я, пытается расспрашивать о каждом из обитателей нашего дома. Ее в равной степени интересуют и дети и Семен Михайлович и, конечно же, Тамара. Причем, ей хочется узнать такие подробности, о которых мне не хотелось бы говорить, даже если бы я их знала. Я стараюсь не подходить к телефону вечером, когда она обычно звонит, но мне не всегда это удается. Ей бы оставить их в покое!

Тамара тоже не горит желанием общаться с «этой бывшей» и несколько раз она просит меня сказать, что «никого нет дома». Я не могу сказать, что мне так уж трудно соврать, но если я вру, то делаю это обычно для себя, а не для кого-то. Семен Михайлович говорит с Аллой коротко и сухо и сворачивает разговор на детей, считая, что все остальное ее не должно касаться. Если трубку берет Ника, то мы слышим только «да» или «нет». Кто знает, чем там ее пичкает «дорогая мамочка».

Вадима, как правило, по вечерам нет дома и, поэтому, когда мы рассказываем ему о том, что звонила «мама», он нагло усмехается и говорит: «Ну, в следующий раз передайте ей от меня привет!»