Меня зовут Жаклин. Отдайте мне меня. Повести и рассказы - Виолетта Лосева

– Тебя какая-то муха укусила?

– Извини, – утихаю я, – просто много всего навалилось.

– Ой, а что я тебе сейчас расскажу, – Ника садится рядом со мной. Руки ее дрожат, – Лучше бы ты не уходила вчера.

– Почему? – спрашиваю я и чувствую, что от меня пахнет одеколоном Вадима.

– Я расскажу тебе все по порядку, и ты сама увидишь, как это все ужасно.

Ника, сбиваясь и постоянно переходя на эмоции, начинает рассказывать мне о разговоре, который она услышала вчера.

– Понимаешь, я спустилась в ту маленькую комнатку, за камином. Там, на книжной полке было собрание сочинений Толстого. Я хотела взять пятый том и вернуться к себе. Слышу – в столовую заходит Тамара со своей подружкой. Но она же думала, что я сижу, как всегда, в своей комнате! И они начали болтать. А я, конечно, осталась там, потому что я, во-первых, была в пижаме, а, во-вторых, мне, конечно же было интересно, о чем они будут говорить. Ты меня понимаешь?

Я, конечно, ее понимала. Хотя должна была сказать, что так делать нехорошо. А, впрочем, почему я должна здесь со всеми нянчиться? У нее есть родители! И ей уже не пять лет. Слава Богу, тринадцать!

– И знаешь, что я узнала? У Тамары есть любовник! Представь!

– Почему ты так решила? – спрашиваю я, хотя мне, конечно, не подобает задавать девочке такие вопросы.

– Потому что она прямо об этом говорила! – вскрикивает Ника, думая, что я сомневаюсь в ее словах. Уж я-то знаю, насколько прямо Тамара может говорить о таких вещах. – И еще она говорила, что папа старый и нудный, Вадька и я – противные и избалованные, ты – глупая и ограниченная, а она сама – несчастная и одинокая. Представляешь? А потом показывала подружке весь дом. Хорошо еще, что не завела ее ко мне.

– Да не переживай ты так! – говорю я ей. Я не знаю, что должна чувствовать тринадцатилетняя девочка, узнав все эти новости. – Тебе-то какое дело? Это все взрослые дела! Не бери в голову.

Ника смотрит на меня круглыми глазами.

– И папе не говорить?

– Зачем? – спрашиваю я. Господи, во что я лезу!? Ну и семейка!

– Как это – зачем? – вытаращивает глаза Ника, – пусть он выгонит ее!

– Ты думаешь, ему станет лучше? – спрашиваю я, хотя я никогда не была уверена, что лучше – знать или не знать.

– Может, ты сама скажешь? – спрашивает Ника.

Только этого мне не хватало!

– Может быть, ты поняла что-то неправильно? Женщины часто болтают о всякой ерунде! – я сама не верю в то, что говорю.

– Ну конечно! – возмущается Ника, – я такая дурочка, что ничего не поняла.

– Смотри сама, – говорю я и мне стыдно за свои слова.

– Может мне сказать ей об этом? Что я все слышала? И она сама исчезнет?

Я не знаю! Не знаю, как лучше!

– Я подумаю, – говорю я, взваливая на себя очередную головную боль, – а ты пока постарайся забыть.

– Я не могу забыть об этом. Я хочу, чтобы она ушла!

– А ты уверена, что она уйдет после этого?

– Не знаю, – говорит Ника.

– А отец очень расстроится, – поясняю я. Кроме того, какие у тебя доказательства? Она выкрутится, ты ж ее знаешь.

Боже, как мне хочется не ввязываться во все это. Драма, которая разыгрывается вокруг меня, мне страшно мешает жить. Мое дело – готовить обед, убирать дом, расчищать дорожки во дворе. Что им нужно от меня?

Дверь распахивается. Вадим заходит в комнату и целует сестру.

– Как дела? – спрашивает он и делает вид, что только что заметил меня, – а ты что тут делаешь?

Тон у него пренебрежительный и голос визгливый.

– Я тебя, кажется, просила стучать, – Ника говорит с ним сквозь зубы.

– Вот только этого не хватало! – Вадим издевательски смеется, – от кого тебе запираться. Или я тебя в трусах не видел?

Я, пожалуй, пойду. Он опять попадается мне на пути, но не двигается с места. Ничего, с меня корона не упадет. Я обхожу его и оборачиваюсь к Нике.

– Выздоравливай, – говорю я и легонько подмигиваю ей, – я зайду попозже.

Ника растерянно кивает мне.

– 11-

– Я ничего не понимаю, – говорит Сережа, когда я, в очередной раз, прохожу через его энергетическую рамку.

– Что-то не так? – спрашиваю я.

– А ну-ка, расскажи словами, что произошло, – требует Сережа, игнорируя мой вопрос.

– Я не выдаю своих профессиональных тайн, – шучу я.

– Работа не должна оказывать такого влияния, – бормочет Сережа, продолжая нажимать свои кнопки.

– Работа занимает большую часть жизни, – говорю я.

– Значит, произошло что-то, что полностью опустошило тебя, – делает вывод Сережа, – я не вижу никаких эмоций, никаких чувств – ни-че-го!

– Так не бывает, – говорю я и начинаю чувствовать, что он прав. Мне кажется, что я действительно представляю собой какую-то полость, из которой выкачали воздух. Полный вакуум внутри…

– Я тоже думал, что так не бывает, – с победным видом говорит исследователь, – но оказывается, я рано сделал свои выводы!

Мне немного смешно и жалко его. Я смотрю на засохший кусок батона на подоконнике и думаю о том, что Сереже не мешало бы все-таки заняться чем-то более серьезным и стабильным.

– Хорошо, – говорит он, – отрицательный результат – тоже результат. Сейчас будем делать срез.

– Какой срез? – я начинаю его бояться. В моих чувствах я позволяю ему копаться беззастенчиво, но резать себя я не позволю. Это уж слишком.

– Не бойся, – презрительно замечает Сережа, – выбери нескольких людей, с которыми тебе приходится сталкиваться на работе. Можно соседей или родственников. Думай об одном из них. Просто вспоминай.

– Зачем? – спрашиваю я.

– Не задавай идиотских вопросов. Это – часть эксперимента. Твое отношение к людям и сами люди…

Я начинаю думать о Тамаре. Я прокручиваю мысленно последний эпизод во всех подробностях. Да-а, лучше бы я об этом не вспоминала…

– Ну что? – спрашиваю я.

– Ты испытываешь жалость к этому человеку, – говорит Сережа, – ты немного ему завидуешь, но все-равно жалеешь.

Да, наверное, я немного завидую Тамаре. Я не хотела бы быть на ее месте. Но то, что она устроилась гораздо прочнее, чем я, меня задевает. Исходные данные у нас с ней были равны. Может быть, она эффектнее меня, но не намного. Тем более, ее эффектность – результат упорного труда, который я не захотела вкладывать в эту сторону жизни… Но я никогда не думала, что я буду ее жалеть.

– …И это странно, – продолжает Сережа, – потому что этот человек не достоин твоей жалости…

– Каждый человек достоин жалости, – говорю я, – И вообще, причем тут достоин или нет?

– Глобально – да, каждый. Но в данном случае…

– 12-

Вадим серьезно начинает действовать мне на нервы. В институте сессия и он уже не ходит на занятия каждый день. И каждый день караулит меня в разных углах, чтобы сказать какую-то гадость и прижать к стенке. Я отбиваюсь все более грубо, и однажды Тамара застает нас во время возни на кухне.

– О-о-о, – тянет она, – а вы не теряете время. При этом ей совсем не хочется прикрыть дверь и удалиться. Она заходит на кухню и смеется:

– Продолжайте-продолжайте, я на минутку.

Цинизм Вадима еще не дошел до крайней степени, и он отходит от меня в сторону.

– Ты очень вовремя, – цедит он сквозь зубы.

Он – в костюме, при галстуке, готовый выходу. Когда он, наконец, отъезжает, я не могу поднять глаза на Тамару.

– Не смущайся, – говорит она мне, – Подумаешь! У тебя же совсем нет личной жизни!

– Да ничего же не было! – говорю я.

– Да какая разница? – спокойно произносит Тамара. Мне даже страшно от ее спокойного тона, – Только я могу тебе сказать, что здесь тебе ничего не светит. Вряд ли он двинется дальше.

– Мне-то это совсем не нужно, – говорю я, – я не знаю, как от него отделаться. Расскажу Семену Михайловичу.

– Расскажи-расскажи, – смеется Тамара. – И что будет? Не думаешь же ты, что он выселит его отсюда?

– Может, хоть замечание сделает?

– Вадик папиных замечаний не слышит. Я предлагала Семену – купи ему квартиру и пусть живет один. И знаешь, что я услышала в ответ? Семушка сказал – это не обсуждается, у нас уже были проблемы. Я так понимаю, мальчик накуролесил еще в ранней юности. Теперь папа хочет придержать его возле себя. Как будто это поможет!

– Так что же делать?

– Я могу поговорить с Семеном?

Я представляю, как Тамара рассказывает Семену Михайловичу об эпизоде, свидетельницей которого она стала и мне становится противно. Я-то точно знаю, что в лучшем случае я просто останусь без работы, а в худшем – меня выгонят с позором. Отец не откажется от сына из-за какой-то домработницы. Это понятно.

– Нет, не нужно, – говорю я.

– Ну, как знаешь, – Тамара пожимает плечами.

Сегодня я задерживаюсь и встречаюсь вечером с Семеном Михайловичем. Он приезжает совершенно разбитый и очень усталый.

– Добрый вечер, Элечка, – говорит он, заходя на кухню, – как тут у вас дела?