Нф-100: Псы кармы, блюстители кармы. Весь роман целиком - Андрей Нимченко

- И что тебе не нравится? Шедевр, по-моему. В своей области.

- А знаешь почему? Если бы он просто про трупы рассказывал и про злобный индейский дух, который их оживляет, такого эффекта бы не было. А он же садист форменный. Сначала с таким теплом описывает семейную идиллию, ребенка их, что уже любить этих людей начинаешь... А потом поверх всего этого - кладбищенской гнилью. Конечно, на белой стене говно виднее. Но зачем? Он что, с его талантом не мог создать что-то красивое?

- А, может, не мог, - Мей, кажется, решил всерьез пообсуждать эту тему. - Может, Кинг ничего сам не придумывает. И никто вообще ничего не придумывает. Может, мы все - просто радиоприемники. Они же не способны сами сотворить музыку - только настроиться на нее. У одного рэп ловится, у другого "Рамштайн", у третьего "Кармен Сюита". А внутренняя сущность Кинга воспринимает скрежет клыков и хлюпанье гноя с изнанки мира. Как тебе такая теория?

Бац помолчал, разглядывая пивную пену в своем стакане. Потом съехидничал:

- А ты сам, Колян (это он Мею - его вообще-то Николаем зовут) подо что настроен? Может, не под литературу вовсе, а под выпиливание лобзиком?

Вместо ответа Мей так грохнул стаканом с пивом по столу, что половина выплеснулась.

- Значит, не веришь нам!

Бац замолчал.

- Я понимаю - у меня какой-то дебильный похититель борща, который летает по воздуху, у Ивана осенний лес посреди этого города с его дерьмовой зимой. Но этого же ты не можешь не видеть!

Мей ткнул пальцем в лисенка, испуганно таращившегося на нас - троих малознакомых дядек - из щели между спинкой дивана и подушкой.

- Где бы он взял голубого лиса да еще какого крохотного? У тебя же пятак в школе был по биологии - не бывает таких!

- Мей... - тихо-тихо сказал Бац. Я по лицу видел, как он страдает. - Это же обычный кошак. Только с лапой поломанной...

Мой друг, уже распахнувший пасть, чтобы выдать очередное доказательство - мол, не мы сошли с ума, а мир катится к такой-то матери - с лязгом захлопнул ее. Если честно, чего-то в этом роде я и ожидал. Оставалось только покрепче зажмуриться и взять себя в руки. Значит, лисенок, это только для меня и для Николая. А Бац видит обычную кошку.

- ...кошку! - я, кажется, сказал это вслух.

- Слушайте, вы точно не курили? Помните, Студент сам косяк выкурил и на потолке лошадь видел. Может, у вас такая же фигня?

"Студентом" звали студента, с которым я пару лет жил в одной комнате. У истории про лошадь было грустное продолжение - когда с потолка она спустилась на пол, студент пытался покормить ее борщом и вылил на ковер всю кастрюлю. А потом пошел по комнатам искать для коняги овес. Вытирали "лошадиную еду" мы с Меем, а этот гад проспал всю ночь на диване в холле, а утром обвинил нас в том, что его борщ мы съели, а историю придумали, чтобы на него наехать.

Мей застонал.

- Мы не курили, Игорек, - я вдруг почувствовал, что если сейчас не сделаю что-то то эдакое, мне станет совсем плохо. Судя по лицу бедняги Баца, он потерял всякую надежду на то, что друзья над ним подшучивают.

- У тебя водка есть? - спросил Мей, а потом кивнул на пиво, - а то моча эта надоела.

- Идти надо, а общага уже закрыта, поздно ведь... - могильным голосом сказал Бац, потом сделал попытку развеселиться. - А полезли по балконам, черти. Я уже сто лет не лазил.

И мы полезли по балконам.

Глава 6.

Торм.

Это произошло вскоре после Саранска. За два дня Антон с Тормом отмахали с тысячу километров. В ту ночь вести машину должен был Антон. На закате они тормознули на заправке у Новых Турдаков - полувымершего селеньица почти на границе с Пензенской губернией. Торм остался в кабине, а его напарник пошел внутрь низко каменного строения с зарешеченными окнами-бойницами. Над железной дверью висела табличка: "Охраняется Новотурдацкой группировкой" И ниже буквами помельче "Вход с оружием воспрещен, во избежание неприятностей, держите руки на виду и не делайте резких движений".

- Вежливые ребята эти турдаки, - усмехнулся Торм сам себе.

Из-за двери высунулась физиономия Антона:

- Эй, браток! - заорал он Торму, - здесь морс клюквенный есть. Ты, вроде, говорил, что любишь. Взять?

Торм закивал в ответ, удивившись, что этот субъект проявил такую заботу - платить-то ему.

- Вот, - вернувшись в кабину, он потряс перед глазами Торма пузатой нержавеющей флягой, - перелил в термос, чтоб холодненьким был. Два литра, только чур под себя не ходить. А то в твоем возрасте всякое может быть... - Антоха засмеялся.

Они перекусили, стоя на заправке и глядя, как солнце опускается за горизонт. Антон разливал морс по складным стаканчикам, и Торм с наслаждением прихлебывал кисловатый холодный напиток, ощущая, как расслабляется уставшее за день тело. Он не спал всю прошлую ночь, и днем удалось вздремнуть лишь не надолго. Поэтому, едва Антон вывел КамАЗ с заправки, он неуклюже протиснулся на кровать и тут же отключился.

Проснулся Торм от яркого света, прожигавшего насквозь сомкнутые веки. Он отвернул голову в сторону, и свет поутих. "Должно быть, уже полдень, - подумал Торм, - почему это он меня не разбудил?" Во рту был неприятный привкус, будто наглотался свинцовой пыли. Он него тошнило. Надо было встать и почистить зубы, но тело сковала слабость, он едва мог пошевелить пальцами заведенных за спину рук. Как он умудрился заснуть в столь неудобном положении? Он сделал попытку восстановить контроль за своими строптивыми конечностями и понял, что запястья связаны. Это открытие едва не всколыхнуло в нем волну паники, но Торм унял ее. Он с трудом разлепил веки и обнаружил, что лежит на животе на пыльной земле, в тени чьей-то фигуры. Перед глазами были сапоги - кирзовые, размера сорокового, не больше. Над ними - армейские брюки, живот яичком, обтянутый рубахой цвета хаки, а венчала весь этот ансамбль щекастая вьетнамская физиономия.

- Маи зо ро? - спросила эта физиономия кого-то, располагавшегося по другую сторону от Торма, а затем перевела, - времени сколько? Мне домой пора, я с тобой узе цяс торгуюсь. Что евро, - в слове "евро" вьетнамец на европейский манер сделал ударение на последнем слоге, - это мое слово.

- Давай сто пятьдесят, - я его три дня кормил-поил, пока до тебя довез.

Второй голос принадлежал попутчику Торма. Он с трудом повернул голову в сторону говорившего. Антон стоял, широко расставив ноги и уперев руки в бока.

- Что! - твердо стоял на своем вьетнамец.

- Ты, Фук, грабитель, - он протянул вперед ладонь, и они скрепили сделку рукопожатием. Пузатый вьетнамец повернулся на каблуках кирзачей и направился к побитому джипу, стоявшему рядом с фурой Антона. Из него выскочил другой раскосый парнишка и они заговорили о чем-то на своем языке.