Боевые паруса. На абордаж! - Владимир Коваленко

– Прекрасно, – перуанец снова доволен, – кстати, меня зовут Гаспар. Гаспар Нуньес, и, клянусь честью, эту фамилию в Андалусии еще запомнят! Значит, Сенная улица?

– Точно. Лучше выберите то заведение, что сразу слева от ворот университета. Ближе к вечеру мы туда заявимся, так или иначе – придется мне отмечать первый обход. Там я с удовольствием с вами побеседую. О жизни в колониях, о поэзии – и о Севилье, родной чужбине, будь она проклята…

Дон Диего щурится на два солнца – одно в небе, другое в воде. Резкий кивок, щелчок каблуков – патруль следует дальше. Наводить порядок! Пока это не расчистка авгиевых конюшен, всего лишь обмахивание пыли. Но… лиха беда начало, не так ли?

История вторая,

в которой выясняется главный источник благосостояния семьи де Теруан

Руфина идет по улице и злится.

Еще с утра все было хорошо. Хотелось петь, кружиться, комнату заполнял свет… Пока не вошла мама. Увидела безмятежное счастье на лице дочери – сама аж почернела. Спросила:

– Снова?

Руфина поняла сразу. Скосила глаза – четыре года не приходилось, но как – не забыла. Точно, свечение. Маленькое, как мотылек, яркое, как облитый водой камешек в полдень. Старалась не спугнуть, но сердце сжала тоска, и мотылек упорхнул, оставив после себя лишь пустоту.

Маленькая, безобидная, сотканная из воздуха блестка – за которой встает отсвет костра. Четыре года назад тяжело больную девочку предупредил сам архиепископ: духи бывают не только добрые. Еще Иоанн Богослов предупредил, что будут лжепророки и лжесвятые. Так и бывает. Сначала – сотканная из воздуха блестка, потом – желание проповедовать, потом… Очень часто – арест, суд, приговор. При раскаянии – удавка прежде костра или темная келья в монастырской тюрьме – навсегда!

Потому следует все рассказать его преосвященству, архиепископу Севильскому, тайно… Один раз спас – духи отстали на долгих четыре года. Теперь Руфина взрослей и сильней, ее труднее сбить с пути. А все равно нужно навестить собор! До того – жить так, будто ничего не произошло. Ну, не считая того, что кто-то крепко испортил алькальдовой дочери настроение!

Пока же следует жить как жила. Например, сходить на рынок…

Теперь, когда искорка ушла, Руфину злит все, что прежде легко терпела. Чапины – высокая платформа, на них она выше колокольни! – а так шлепанцы шлепанцами, летят в угол. Хорошо, есть новенькие туфли, с носком и задником. Отныне – только такие! Но раз уж подошвы попирают камни мостовой, значит – лицо завешано кружевом, и от этого не деться никуда! Покрывало, смейтесь, весит больше украшенных перьями шляп благородных донов. И если некий кабальеро случайно выйдет из дому без шляпы, он не рискует ни осмеянием, ни костюмом, разве голубь какой постарается. Известно, широкополая шляпа для того и назначена, чтоб, попав под выливаемый из окна поганый горшок, благородный человек лишь шляпу отряхнул. Но в городе существует канализация, и за те подвиги, которые в Европе, за Пиренеями, кажутся обыкновением, на полуострове следует такое наказание, что виновному – хоть в инквизицию беги в лютеранстве сознаваться. В первый раз не сожгут, зато светским властям не выдадут.

О, горожане сопротивлялись! Мадрид и вовсе восставал. Но король поставил на своем – и вот уж тридцать лет, как в городе не видали моровых поветрий.

Мало веса на голове, мало того, что видно из-за завесы плохо, так она еще и траурная! Ну да, война, веселиться ни к чему. Добрые христиане, живя в беленых домах, ходя по узким кривым улочкам, напевая тягучие заунывные песни, белый цвет продолжают считать роскошным и праздничным. Да какая разница, сколько стоит желудевый сок, которым чернят сукна, и сколько – отбеливание, когда черная накидка ловит, кажется, все лучи, которые солнце посылает на город!

Значит, вставать нужно раненько, пока солнце не кусается. Плескаться в холодной воде, подогретой не по карману, да и эту самой таскать приходится. Рано, слуг еще нет, маме уже тяжело. Потом одеваться. Испанский корсет, рамка из досок – не для Руфины. Своя спина не хуже доски, и грудь с животом тоже.

Вертугаден, рамку из ивовых прутьев и кожаных ремней, приходится к поясу прицепить, иначе при ходьбе туфли будет видно. Считается неприличным! Почему Изабелла Кастильская этой гадости не носила, а почитается за образец нравственности и женского достоинства? А ведь, судя по старым картинам, у нее под юбками если что и есть, так небольшая войлочная подкладка. Чтоб складок не было.

В общем – мавров прогнали, а нравы остались.

Размер кринолина большинство дам определяет исходя из моды – Руфина сделала это исходя из ширины своего шага. Шире – неудобно, в иную улочку и не войдешь. Уже – придется семенить.

Одно у этой штуки преимущество – никто и не догадается, что сложено в карман. Редкий случай: мода принесла полезную штуку. Кошель на поясе – цель для вора. А в карман еще нужно суметь незаметно залезть. Разобраться среди отделений. Не заорать, напоровшись на иголку – она там есть, и не одна. В общем, искусство шарить по чужим карманам воровским миром Севильи еще не освоено.

Платье застегивает мама. Сзади. Пусть это простенькая одежка для рынка, шнуровка спереди, как у служанок, для доньи недопустима. А еще недопустимо показываться на улице без достойного сопровождения.

Тут девушкам, бедным, но благородным, приходится хитрить. Одной ходить нехорошо. Даже вдвоем – не вполне прилично. Нужно сопровождение… Хотя чем в случае, скажем, похищения поможет пожилая дуэнья? Смотря какая? Так наваха в кармане может и у девицы найтись. У Руфины найдется.

Постоянной дуэньи у Руфины нет – и не надо! Для приличий есть жена отцовского помощника по торговым делам. Рынок – тоже коммерция, пусть и маленькая. Другое дело, что та может сопроводить не каждый день.

Так что, раз Руфина идет на рынок, значит, рядом с ней не только сопровождающая, но и Ана де Рибера. Соседушка. Непоседа. Тоже донья. Семейка ее успела сделать обычный для Севильи кульбит: «дед-купец, дворянин-отец, сын-кутила, внуку не хватило». Подружка – правнучка. Доходов нет, родители вбили себе в головы, что дворянину достойно только жрать и спать. То есть воевать и служить государю на статской службе тоже вполне достойно, но на первое не хватает пороху, а на второе – мозгов. Семейство не успело стать настолько влиятельным, чтоб заполучить синекуру.

Приходится сеньорите Ане ходить на рынок с соседкой и общей, на двоих, «дуэньей» – то Руфининой, то своей, да еще радоваться, что хоть куда-то из дому выбралась – гостей в обедневшем доме не бывает, самих де Рибера приглашают редко. Так что сидит, бедняжка, у зарешеченного оконца, ждет жениха. Ана на год старше Руфины. Семнадцать лет – почти старая дева!