Боевые паруса. На абордаж! - Владимир Коваленко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хорхе взвалил на себя двойную ношу, отправившись воевать в Новую Испанию. Служил честно, от соблазна быстрого богатства отворотился. Все доставшееся ему на долю везение – первые пули мимо лба, да офицер, что отрабатывал на ловком новобранце фехтовальные приемы. Неожиданно ловкий рекрут стал учеником – но курс благородного искусства защиты доучивать пришлось самому. Учителя свела в могилу болотная лихорадка. Ради полученного в наследство трактата Нарваэса[4] – солдат не поленился выучиться чтению. Остальное стало плодом мужества, твердой руки и крепости толедской стали. Индии западные и восточные, Африка и Филиппины – везде бывал солдат, лил кровь чужую и свою, переболел всеми лихорадками. Потом его вернули в Европу. Последние месяцы перед отставкой Хорхе провел на маленьком укреплении во Фландрии. Два десятка солдат и пара пушек – всей силищи. Но чем-то глянулся голландцам форт над мостом. То ли тем, что случись война, переходить реку под огнем даже ничтожного гарнизона – удовольствие невеликое. То ли тем, что из-за захвата такой безделицы Испания не стала бы объявлять перемирие и возобновлять полноценную войну, а штатгальтеру вновь захотелось напомнить гражданам республики об испанской угрозе. Только Хорхе о причинах внезапной атаки не задумывался. Просто исполнял приказ: удерживать позицию, не считая врагов. Зато полковых знамен насчитал аж три.
Двадцать испанских солдат при четырех пушках держались четыре часа. До тех пор, пока поднятый по тревоге полк миланских кирасиров не явился на помощь. Успели в последнюю минуту, обнаружив реющий над разбитыми стенами изорванный пулями флаг, сбитые с лафетов орудия и единственного еще дышащего защитника – лежащим в обнимку с направленным на врага мушкетом. Маршал Спинола не стал разбираться, есть ли у героя дворянская грамота с золотыми буквами. Стащил с себя только что присланную из Мадрида золотую цепь и сунул в руку воину. Что великий полководец при этом сказал, Хорхе не расслышал. Был занят, грыз вставленную меж зубов деревяшку: хирурги как раз пилили кость. Потом спрашивать показалось неловко.
Слухи, конечно, пробегали – из них солдат, в одночасье ставший вровень с иными монархами, и узнал, что высшая награда Испании была прислана маршалу в качестве королевского извинения за не выплаченное войскам жалованье. Спинола, которому надоело воевать за свой счет, со зла и вписал в патент на звание рыцаря Золотого Руна имя подвернувшегося под руку героя.
Вскоре полководец отправился в столицу – выбивать из короля долги, на что, верно, одни генуэзцы и способны. Армия осталась ждать и надеяться. Маршал преуспел, и впервые за долгие годы испанские солдаты радовались, что их командир – «скупой банкир-итальяшка». Когда же Антонио Спинола вернулся со звонкими эскудо жалованья для армии, званием гранда Испании и второй цепью Золотого Руна через плечо, слова «свершить подвиг Спинолы» прочно вросли в кастильский язык в значении «выбить деньги из казны». Сам же маршал так и остался в истории как единственный человек, награжденный высшим орденом Испании дважды. Впрочем, в ликующем реве верных соратников, приветствующих Амброзио Спинолу – и звонкое золото! – голоса дона Хорхе не было.
К тому времени он вернулся в город, который знал лучше всего. Ходил, привыкая к протезу, за который заплатил маршал, тратил задержанное за полтора года жалованье, выплаченное все тем же маршалом, и совершенно не думал, чем жить дальше. Судьба разобралась сама. Когда старик, исполняющий должность одного из восьми старших алькальдов, запросился в отставку, Хорхе попросили занять эту должность. Сердца заседателей севильских кортесов грела мысль, что город сумеет утереть нос королевскому наместнику, назначив выборным чиновником более заслуженного человека, чем тот в состоянии вообразить. Заодно и фамилию нарастили. Для пущей важности.
Хорхе согласился – и не прогадал. Хотя бы потому, что в день вступления в должность увидел Бланку. Теперь жена уверяет, что полюбила с первого взгляда. Какой там взгляд! Одна у нее была забота: руками лицо закрывать от баклажанов. Томаты и апельсины тоже умеют летать, но они не так тверды. Хорошо учили благодарные севильцы выставленную на позор травницу, осмелившуюся торговать зельями без дозволения аптекарской гильдии. Камней, что характерно, не было. Даже конкуренты-аптекари воздерживались. Убить ведьму одним камнем, скорей всего, не удастся, а память у Бланки хорошая… Запомнит – отомстит. А доказывать факт наведения порчи городским властям… Аптекари пробовали, но инквизиция арестовывать наглую конкурентку отказалась. Мол, могил не разрывает, девственниц не подделывает, книг запрещенного индекса не держит. Все, что смогли сделать, – обвинить во врачевании без лицензии, а это штраф в пользу гильдии лекарей и аптекарей или позорный столб: чтоб родня залеченных насмерть могла расквитаться. Ну, еще митру напялили, как на еретичку, хотя на подобные развлечения тогдашний архиепископ смотрел косо и требовал точно различать еретика, иноверца, атеиста и несчастного, провинившегося только перед людьми.
Урок Бланка пережила. И, точно, запомнила. Былую практику забросила – зато обрела новую. Теперь жена старшего алькальда готовит совсем немного зелий, с особым старанием – желудочное для сеньора королевского советника и облегчающее подагру для архиепископа Севильского. Даже эти несколько склянок приносят семье больше денег, чем жалованье не принимающего подношений чиновника. А те, кто швырял в нее свеклу… Они бы и вязанки к костру подбрасывали. Пусть теперь ходят к аптекарям гильдейским. Дорого? Так не стоило девушку позорить.
А то вчера баклажаном в глаз метят, а сегодня – бочком, бочком, да за микстуркой. Ох, и скандалила Бланка. Громко. Хорхе услышал. Родной выговор вдруг ухватил за сердце – до сих пор не отпускает. Потом землячка чем-то намазала культю, и ставшая привычной боль отступила. Скоро и до церкви дошло, и до дочери.
Так и выходит – если бы и сумел паренек из порта прыгнуть выше лба и устроиться в жизни повыше, сохранив обе ноги, не было б у него Бланки. А значит, и Руфины.
– О чем вы задумались, сеньор алькальд? – Молодой человек само нетерпение.
– О жизни. Вы ведь желаете серьезного ответа? Так, сударь, я не стал бы ничего менять. Больше того. Ваш вопрос заставил меня еще раз убедиться, что промысел Господень существует, и не нам роптать на судьбу. Так что заглядывайте при случае. Я не откажусь с вами побеседовать. Скажем, за обедом.
Молодой человек, однако, больше не появлялся. Если учесть пустоту его кошеля и желудка, оставалось заключить: Испания получила еще одного солдата. Что ж, удачи ему! В рядах портовой стражи сегодня тоже пополнение, и уж никак не рядовое. Дону Хорхе пошел шестой десяток, и ходить в патрули ему уже невмоготу. В былые-то годы и протез не мешал. Разве тихоньким скрипом распугивал все отребье на полмили кругом.