Волчий блокнот - Мариуш Вильк

Муксалма — травянистый, заболоченный остров овальной формы. Почти семнадцать квадратных верст, из которых больше половины приходится на сочные луга, издревле служившие для выпаса монастырских коров (об этом упоминает уже первое «Описание» монастыря, 1514 года). В XIX веке Муксалму соединили с Большим Соловецким островом знаменитой дамбой — каменной плотиной длиной в триста саженей. Одновременно осушили значительную часть муксалминских болот, расширив территорию пастбищ. На западном берегу острова братья выстроили первоклассную молочную ферму, конюшню и курятник, а также жилое помещение для пастухов, монашьи кельи, гостиницу для паломников и храм Сергия Радонежского. Во времена СЛОНа там был организован сельхоз, в котором работали вывезенные на Соловки за людоедство украинки, а сама зона напоминала «небольшую уютную деревеньку в глухой провинции», как утверждала в 1929 году лагерная газета «Соловецкие острова». В тридцатые годы Муксалма стала образцовым центром звероводства, базой молодняка для всего советского Севера. Сегодня пастбища зарастают крапивой и чертополохом, дома ветшают и гниют, решетки ржавеют. Восточную часть острова занимают болота, террасами поднимающиеся на хребет Табора. Это мой любимый уголок Соловков: весной здесь пахнет болотными травами, летом янтарными россыпями созревает морошка, а осенью болота светятся, словно гнилушки, рыже-бордовыми огоньками. Земля под ногами так и ходит, словно ступаешь по земляному пузырю, наполненному густой сывороткой. Дальше Табор резко обрывается в море. У подножья — волны, водяная пыль и Малая Муксалма в пенных кудрях, а на ней небольшое поселение сезонных сборщиков водорослей.

По другую сторону Большого Соловецкого острова, в двух с половиной верстах к западу, лежат Заяцкие острова. Ни болот там нет, ни озер, ни леса. Только осыпи на невысоких сопках, груды серых валунов, поросших ягодником и «танцующей» березой. Если присмотреться повнимательнее, в этой, на первый взгляд хаотической, россыпи можно обнаружить следы людей эпохи неолита: четырнадцать лабиринтов, более шестисот курганов, два дольмена и другие каменные строения. Заяцкие острова — древний саамский храм. Потом православная братия установила свои знаки: кресты, часовни и кельи. В 1702 году император российский, Петр I, в память о посещении Соловков собственноручно заложил здесь храм Святого Андрея. Он сохранился и по сей день. В 1854–1855 годах осадившие Соловецкий монастырь англичане высаживались на Заяцких островах, рассчитывая поживиться монастырскими козами. Во времена СЛОНа на островах устроили штрафной изолятор для «распушенных» женщин, а кроме того, по некоторым свидетельствам, морили голодом сектантов. «Воспитательное значение заяцкого карцера невозможно переоценить, — писала газета “Новые Соловки” в 1925 году — туда попадают лишь однажды». К этому трудно что-либо добавить, потому что свидетельства отсутствуют — до нас дошли лишь слухи, гипотезы. Сегодня Заяцкие острова входят в туристические маршруты, студенты-археологи устраивают там летние лагеря, а соловчане — попойки. В поселке поговаривают, будто в полнолуние здесь пляшут голые девки.

А теперь приглашаю вас на экскурсию. Путей на Соловках много, всеми пройти невозможно (а уж тем более все описать), поэтому давайте выберем один и пройдем по нему вместе. Предлагаю старый монастырский тракт, пролегающий через главные скиты Большого Соловецкого, именуемый местными гидами «большим кругом».

Из поселка выходим по улице Северной (осторожно, берегитесь пьяных мотоциклистов!), минуем пристань, склад топлива и выходим в лес. Еще мгновение — и запах мазута тает. Слева открывается вид на морской залив, отделенный каменной плотиной — она выстроена в XVI веке по инициативе игумена Филиппа (Колычева), благодаря чему образовался замкнутый резервуар соленой воды, а на столе у братии всегда, вне зависимости от погоды на море, была треска. Сегодня Филипповы пруды постепенно зарастают.

Двумя верстами далее дорога забирает вправо: к Макарьевской пустыни. Там, в глубокой котловине, со всех сторон защищенная от ветра, стоит «дача архимандрита» — резиденция настоятелей Соловецкого монастыря, построенная в начале XIX века. Особый микроклимат позволял монахам выращивать здесь дыни, арбузы и розы. Во времена СЛОНа на даче жил Эйхманс, начальник лагеря. Немецкий коммунист Карл Альбрехт, гостивший у него в 1928 году, еще долго вспоминал ценнейшие гобелены, персидские ковры и стильную мебель. Начальник отлично устроился: каждый день свежие бабы с женской зоны, кокаин, алкоголь. А вокруг согбенные над грядками рабы, огороды да цветники. Как и при Эйхмансе, пустынь называют «хутором Горка». Сейчас тут ботанический сад, филиал музея. Здесь живет сторож, сумасшедший Гриша, сын мурманского кагэбэшника. Несколько лет назад он прочитал Солженицына и приехал на Соловки, чтобы увидеть все своими глазами и сравнить с отцовскими рассказами. А когда почувствовал, что земля уходит из-под ног, поверил в Бога и запил. В пьяном виде, бывает, беседует с Эйхмансом, а порой и сам в него перевоплощается.

Идем дальше. Дорога бежит то в горку, то под горку, подчиняясь дыханию ледника, прошлому или чьим-то рассказам. По обе стороны — лес, озера между деревьями мерцают. На пятой версте Корзино: лучезарная вода, лодочная пристань, беседка. В кустах следы привалов, пустые бутылки, погнутые консервные банки, выжженная трава. Когда-то здесь была часовня, но во времена СЛОНа ее разобрали на кирпичи. В тридцатые годы зэки сплавляли отсюда лес — для перегонки смолы. Еще через две версты развилка: направо дорога в Исаков, а мы сворачиваем налево, к Секирной горе. Вдалеке видно белое пятно храма Вознесения на ее вершине, словно заключенное в кадр тропы. В барабане церкви, воздвигнутой в 1860 году, находится маяк, который в лагерные времена обслуживал монах Флавиан. Рядом большой деревянный дом с застекленным балконом. Здесь живут сторож Феликс с женой. По поселку ходят слухи, будто они схоронились тут от людских глаз и им есть что скрывать. Напротив конюшня, ниже каменная баня и амбар. Еще на заре существования СЛОНа на горе был устроен карцер строгого режима. Долго на Секирной люди не выдерживали. Трупы зарывали на склонах, в ягодниках. Ягоды здесь и сегодня сочные. На вершине площадка обозрения, скамейки, мусорные урны. Внизу пейзаж: гладь окаймленных лесами озер, просторные заливные луга, ручьи, гряда Волчьих холмов, вокруг море — то вспыхнет на солнце, то погаснет во мгле. Каждый раз, оказываясь тут, я задумываюсь: легче ли умирать, глядя на эту красоту, труднее ли? Спускаемся по лестнице, с которой сбрасывали привязанных к обледеневшей балке зэков. У подножия горы стоит крест. Каждую весну на православную Радуницу, когда снег еще рыхлый и птицы только начинают кричать, соловецкие монахи служат тут панихиду за жертв СЛОНа, кадят дымом свежей еловой смолы. Горьковатым, от которого кружится голова.

Несколькими верстами далее — Савватиево, бывший скит. От него мало что осталось: каменное здание келий без крыши, руины церкви, развалины деревянного дома, фундаменты, щебень. Еще недавно здесь планировали устроить пансионат, дом отдыха или пионерский лагерь. Но времена изменились, и «новые русские» предпочитают вкладывать деньги в Майорку. Так что Савватиево отдали монахам. Те разобрали хлам и у южной стены церкви, на самом солнцепеке, вспахали полоску земли под грядки, посадили капусту, брюкву и репу. Поставили теплицы для огурцов, парники для помидоров. Присматривает за всем этим бывший студент Московского университета, изучавший международное право и арабские языки, ныне монастырский садовник. От переизбытка знаний у Костика поехала крыша, и теперь, уединившись в пустыни, он медленно приходит в себя. Людей сторонится, к себе не зовет, а пора бы уже напиться чаю, как-никак пятнадцать верст отмахали. Недалеко от Савватиева, по дороге к Исакову, есть маленькое озерцо Купальное. На берегу — деревянная изба, скамейки, кострище. Можно посидеть, отдохнуть, перекусить, искупаться. А в ясную погоду — еще и разглядеть на дне озера остатки затопленного барака: двери с глазком и кормушкой, тени нар. Этот след СЛОНа порой настолько отчетлив, что невольно оглянешься — не отражение ли.

Переведя дух, трогаемся дальше. Наш путь лежит через высокий густой лес, куда солнечные лучи проникают, словно тонкие струйки крови сочатся. И вдруг слева чащу разламывает гладь Красного озера, а под ногами распахивается небо. Это здесь Нестеров писал знаменитое «Молчание»: на переднем плане два монаха в лодках, с удочками — всматриваются в глубину, будто вслед за водой литанию облаков повторяют, вдали Секирная гора, храм Вознесения… Прежде, до революции, Красное озеро называли Белым. На одном из его островов есть маленькое озерцо с крошечным островком. А вот и Исаково. Просторный луг спускается к озеру, на берегу большой каменный дом, рядом еще один, осевший в лопухи, дальше фанерная будка, то ли корпус базы отдыха, то ли рабочая столовая, выше, среди деревьев, полуразвалившийся деревянный сарай, заросший малиной. В начале XIX века тут построили небольшой скит для монахов, занимавшихся рыбной ловлей и заготовкой сена. Во времена СЛОНа скит превратился в большой поселок, с телефоном, клубом и школой ликбеза. Была еще молочная ферма, лесозаготовочный пункт, лагерные сады и теплицы, о которых рассказывала мне Евдокия Яковлевна, жена последнего соловецкого надзирателя. Потом бесхозное Исаково опустело. Что-то разграбили, что-то сожгли, остальное выкупил архангельский «Автокомбинат» и устроил в бывшем скиту базу отдыха. Какие только чиновники сюда ни приезжали — от низовых аппаратчиков до первых секретарей, генералов и министров. Сегодня Исаково снова стало ничейным: оказывается, «Автокомбинат» не имел прав на приобретение памятника архитектуры, а Соловецкому музею не на что его содержать. Так что теперь на руинах Исаковского скита местное начальство устраивает всевозможные попойки «в русском стиле».