Волчий блокнот - Мариуш Вильк

Молча собираемся в путь. Немного буксуем в грязном снегу, ревет мотор, капает масло, воняет выхлопными газами. Трогаемся. Через подернутые льдом болота до Савватиева, потом направо, на Секирную, где сияет под небесами храм Вознесения Господнего, в котором зэков сажали, словно кур на жердочки, — и дальше прямо к поселку. По обе стороны дороги лес поднимается из воды, темной и неподвижной.

IV

Неустанно любуясь полярной ночью, светлой почти как день, я переношусь в новый для меня мир.

Белые ночи на Соловках тихо тлеют в лилово-розовом свете: от выцветшего фиолетового на первом плане, у самого берега, до малинового, густеющего вдали, на горизонте, там, где солнце на мгновение опускается в море. Вода, небо, облака и камни — всевозможные оттенки розового, даже туман и морская пена похожи на клюквенный мусс. В белые ночи Белое море спокойно: ни складочки, ни морщинки. Словно огромное потемневшее зеркало, в котором отражаются острова и люди. И ты сам. В лодках черные фигуры: если смотреть против света, будто бы отсутствующие — сумрачные дыры в лиловом заднике. Голодные и неподвижные. Ждут сельдь, для многих это единственный источник белка. А та, тоже оголодавшая за зиму, идет на пустой крючок. Достаточно палки, лески, пары консервных жестянок вместо блесны, а между ними — шесть-семь крючков. Если косяк попадется, не поспеваешь с удочки снимать, клюет сразу по несколько штук. Тогда картина оживает, люди двигаются, удилища качаются, тут и там поблескивает сельдь. Иногда даже смех доносится с воды, но чаще мат. Дни в это время бывают синие — от светлого индиго до эмалевой ляпис-лазури или прозрачные, как… шило. На деревьях появляется молодая зелень, пушистая и нежная, словно кожица на молодых оленьих рогах; из земли, жирной, напитавшейся, трава лезет, червяки; а порой, если копнуть поглубже, и человеческие кости. Начало июня на Соловках — пора огородов: время сажать картошку, чинить парники, наматывать на колышки колючую проволоку и выбирать из земли камни, которые мерзлота выдавливает по весне, словно личинок. Когда-то, в эпоху позднего неолита, саамы строили каменные лабиринты, а сегодня люди проклинают их на чем свет стоит — от камней уже руки болят:

— Блядь.

На спутниковой фотографии Соловков (с высоты двухсот шестидесяти верст) видна чудовищная каша озер, перешейков, кос, заливов, каналов, мысов и плотин, образующих огромный лабиринт водяных зеркал, напоминающих каменные конструкции древних саамов. Меж озер бегут тропы: начиная со старых монастырских трактов, когда-то, без сомнения, добротных, предназначенных для бричек и тарантасов, а сегодня сплошь в выбоинах, ямах, разбитых грузовиками и тракторами, до трухлявых мостков, проложенных через моховые болота, и едва различимых в вереске человеческих следов. Одни ведут в глубь острова, другие — в глубь времен; иные переплетаются у морского берега, вывязанного волнами, словно русское кружево, другие насквозь прорезают трясину или чью-то память. Порой дорога поднимается и опускается, повторяя ритм моренных пригорков, в другой раз петляет, словно сюжет романа, обходя опасные места. Соловецкие тропы можно читать бесконечно, блуждать по ним в поисках истины (вот только где она?), гулять, мудрствовать, собирать травы, камни или березовые ветки для бани. Можно брести по ним с молитвой, как отец Иларион, зэк, ноги которого перебирали версты, словно пальцы умирающего — четки, или же затеряться в переплетении тропинок и озер, в путанице времени настоящего и прошлого, словно живущего в отражениях, в отголосках. Поэтому попробую, хоть и не ручаюсь за точность, набросать план (вроде путеводителя), чтобы помочь читателю сориентироваться в мире, о котором пишу.

Соловецкий архипелаг расположен в южной части Белого моря, на краю Онежского залива, в ста шестидесяти верстах от Полярного круга. Шесть больших островов и десятки маленьких. Самый крупный, Большой Соловецкий, насчитывает двадцать пять верст в длину и шестнадцать в ширину, то есть по размерам превосходит Мальту. Анзер, на северной оконечности, в десять раз меньше. Восточная оконечность — две Муксалмы, западная — пара Заяцких островов. А вокруг торчат корги, бакланцы, поливухи, баклыши, пахты и чуры — различные формы каменных уступов: от поросших лишаем ягеля голых скал до небольших луд в клубках карликовой ивы и березы, вроде Бабьей, Собачьей, Вороньей, Поповской, Филипповой… Словом, Соловецкий архипелаг — это груда принесенных ледником камней, прикрытая слоем земли, болот и песка и поросшая разнообразным густым лесом: и сухим сосновым бором, и подмокшей тайгой, и тундрой. Лес на Островах волшебный, не случайно Иван Билибин иллюстрировал русские сказки соловецкими пейзажами. Сосна, ель, береза, осина и ольха, рябина и верба, а также искусственно высаженный кедр, пихта, клен, тополь, лиственница, черемуха и сирень. Воздух пахнет йодом и смолой. Климат в основном морской, мягкий, значительно более теплый, чем на материке. Источник пресной воды — многочисленные озера и ручьи, источник пищи — рыба, ягоды и грибы, которых масса. Возможно, поэтому в описаниях Соловков, как монашьих, так и светских, очень часто встречается метафора «оазис в Северной пустыне».

Главный остров архипелага — Большой Соловецкий, площадью около двухсот пятидесяти квадратных верст. На нем расположены кремль, поселок и наш дом, тут находится большая часть монастырских скитов, следов СЛОНа и масса других достопримечательностей, это истоки истории монастыря, летописи северной Руси и моей повести. На упоминавшейся уже спутниковой фотографии Большой Соловецкий остров напоминает человеческий череп, обращенный пустыми глазницами к востоку. Длина береговой линии, причудливой, извилистой, словно византийский орнамент, — двести верст, хотя периметр острова составляет всего сто. Разницу скрадывают бесчисленные бухты, заливаемые во время прилива полуострова и мысы. На западе в Большой Соловецкий остров вдается залив Благополучия, идеальная пристань, со всех сторон укрытая от ветра. Здесь швартуются туристические теплоходы, грузовые баржи, катера. И зэков тут же высаживали… На севере — Сосновая губа, где водится самая жирная сельдь, почему монастырь обзавелся там собственными тонями, потом в бухте рыбачил СЛОН, а сегодня мужики удят. А на востоке к самому поселку подходит Долгая губа, усеянная бесчисленными островками, на которых во времена лагеря находились фермы пушного зверя, питавшегося получше зэков — тем давали жидкую баланду, лисам — мясо и свежую рыбу, а соболям — так даже орехи и мед. Ничего удивительного, ведь их меха носили в самом Париже. На юге Большой Соловецкий сужается и заканчивается мысом Печак, с триангуляционной башней на верхушке сопки — ее видно с моря. Рельеф острова, повторяющий путь ледника, образуют ленты мореных холмов, тянущихся с северо-запада на юго-восток: Хлебные, Валдайские, Гремячьи, Волчьи горы. Самая высокая точка, Секирная гора, возвышается на девяносто пять с половиной метров. Значительную часть Большого Соловецкого острова занимают торфяники, дивной красоты болота. На одном из них, Филимоновском, в 1925 году начали добывать торф. Уцелевшие вспоминают настоящий ад: копание рвов, корчевание мертвых деревьев, комары, мошка, марево. В 1929 году там провели узкоколейку, связывавшую Филимоновское болото с портом в заливе Благополучия. Насыпь сохранилась и по сей день — отличная дорога для прогулки по озерам, которых на острове множество, более пятисот. При игумене Филиппе (во времена Ивана IV) многие из них соединили каналами, подняв тем самым уровень воды в Святом озере, что позволило провести в монастыре водопровод и построить мельницу. Во времена СЛОНа каналы использовали для сплава деревьев, вырубавшихся безжалостно, под корень. Сегодня по каналам туристы на лодках катаются, словно в гондолах, — несмолкающий смех, порой и пьяные визги. Июнь — начало сезона.

Анзер — второй по величине остров архипелага, продолговатый, будто нижняя лошадиная челюсть, протянувшийся на шестнадцать верст с запада на восток. От Большого Соловецкого его отделяет салма, пролив длиной в пять верст, где морская вода бурлит с такой силой, что даже зимой редко замерзает, на многие месяцы отрезая Анзер от мира. Возможно, поэтому тут еще можно встретить диких северных оленей. Анзер — не просто остров Соловецкого архипелага, это остров специального предназначения. В его скитах царил самый суровый режим: ни мяса, ни рыбы там не ели, странниц не пускали, и даже обряд отличался: служили только панихиду. В эпоху СЛОНа на Анзер вывозили «мамок», то есть женщин с детьми, родившимися в лагере, сифилитичек и духовных лиц разных обрядов, в том числе группу польских ксендзов (дела которых хранятся в архивах КГБ в Архангельске). Никто оттуда не вернулся. Сегодня Анзер также находится под особой охраной: без письменного разрешения въезд туда строго воспрещен. Даже жители Островов бывают там тайком и стараются не задерживаться. А туристам, путешествующим по Белому морю, дозволяется взглянуть на Анзер лишь издали. В глаза бросается Голгофа, самая высокая точка Соловков (двести метров над уровнем моря). Это кульминация острова — с точки зрения и географической, и мистической. На вершине сияют руины храма Распятия Господнего: белые, словно изъеденные солью, стены, пустые глазницы окон, в которых гуляет ветер. Рядом торчат развалины скита, заросшие иван-чаем остатки келий, провалившиеся стропила… Словно следы гостей с того света. Уж точно не с этого, простирающегося внизу, у подножия Голгофы. Высокоствольный вечнозеленый лес с распахнутыми окнами озер (более восьмидесяти), в которых отражается небо, кое-где пасутся стада диких оленей, вдалеке шумит море. А на горизонте, в синей мгле, маячит на Муксалме гора Табор.