Море Мечты - Александр Лаврентьевич Колпаков

цветовой рояль, взял первые аккорды. Раздалась музыка, звучная и сильная, как гармония космических сфер, — и зал озарился волшебным светом. Высокий голос Наташи так незаметно влился в музыку аккомпанемента, что невозможно было определить, в какой момент это произошло. Лавина светлых, чистых звуков, в которых переливалась то открытая и ясная, то сложная и таинственная мелодия, подхватила его, понесла куда-то в неведомую, сладостную даль. Невысказанные тоска и боль охватили Алексея. Ему казалось, что он никогда не сможет постичь внутренний мир Наташи. Алексей остро видел, какая пропасть лежит между ним и этой загадочной девушкой, которая старше и умнее его на тысячелетия. И ему мучительно хотелось перешагнуть эту пропасть, войти в мир новых чувств.

Импровизация окончилась, голос Наташи давно угас, а он все сидел, закрыв глаза и боясь пошевельнуться, чтобы не разрушить удивительное чувство гармонии, внезапно нахлынувшее на него. Раздались аплодисменты, поощрительные возгласы, он вздрогнул и пришел в себя. Наташа смущенно улыбалась. С неожиданным изумлением Алексей понял, что она, при всей своей сложности и утонченности, проста и незатейлива, как ветерок в степях его родины. Что-то сдвинулось в его душе, словно его разбудила эта песня. В памяти возникли далекие годы… О, как давно это было! Как молод был он, когда с вершины «Циолковского», готового к взлету, глядел вниз на море лиц, обращенных к нему, и видел лишь одно — лицо той, которую любил. Но тогда все его существо рвалось к звездам. И он снова ощутил неумолимое течение времени, которое беспощадно к самым дорогим воспоминаниям. Ему страстно захотелось снова хоть немного тепла, любви, надежды…

Он пристально вгляделся в лицо Наташи, пораженный нелепой мыслью: ему вдруг представилось, что это она — та, которую он оставил тысячи лет назад на залитом весенним солнцем космодроме.

Позже он несколько раз порывался подойти к Наташе— и останавливался в нерешительности. Она, казалось, не замечала его. Да^ так оно и было. Легкая и стремительная, носилась она по всему звездолету, требуя соблюдения режима. В ее святилище — медицинской лаборатории — всегда находилась какая-нибудь жертва, подвергавшаяся придирчивому исследованию. Здоровье космонавтов, их физическая и моральная гармония — вот что составляло предмет ее забот. Вне этого, казалось, ничего не существует для нее. Ее слово значило на корабле не меньше, чем слово командира. Если здоровью экипажа угрожала опасность, она имела право изменить скорость полета, силу искусственной тяжести, состав микроатмосферы.

Однажды Наташа пригласила в лабораторию и Алексея. Ее лицо было озабоченно, когда она заключала его в кольцо датчиков кибердиагноста. Алексей невольно залюбовался точными движениями ее быстрых, ловких рук. Окончив проверку, Наташа сказала с удивлением:

— Странно, никаких отклонений. Напротив, психическая неустойчивость сменилась гармоничным подъемом духа. В чем дело?!

В ее спокойных голубых глазах Алексей прочел недоумение и жгучий интерес врача-экспериментатора, не более. И ему стало досадно. «Эх, ты ученый, — мысленно усмехнулся он. — Неужели не понимаешь?» А вслух сказал:

— Ты меня излечила. Вот и вся загадка.

Наташа задумчиво провела рукой по волосам и сухо ответила:

— Это заслуга новых методов космической медицины.

Намеренно ли она делала вид, что не догадывается, или действительно не понимала истинной причины? Он встал и подошел к ней так близко, что их дыхание смешалось. Наташа смотрела на него спокойно, дружелюбно, без тени смущения.

— Тебя интересует что-нибудь… кроме медицины? — спросил он отрывисто.

Словно прочитав его мысли, Наташа чуть заметно улыбнулась, с силой сказала:

— Забудь об этом! Любовь и все такое — для Земли. А здесь меня нет. Понимаешь? Нет.

— Возможно… — только и смог ответить Алексей. Он поспешно покинул лабораторию. Ему было стыдно, как будто его уличили в чем-то неблаговидном. Конечно, это была глупая мнительность. Все гораздо сложнее на самом деле. Одно он ясно понимал: найти путь к ее сердцу не легче, чем проплыть вспять по Реке Времени.

К концу перелета Алексей уже в совершенстве владел астронавигационными приборами и механизмами «Паллады», и когда на Земле истекало шестое десятилетие, что соответствовало сорок девятым суткам собственного времени корабля, а на главном экране уже ярко пылал зеленый диск Альфы Эридана, он уверенно встал за пульт вместо Варена, чтобы вывести звездолет, на стационарную орбиту той самой планеты, о которой говорил командир в Городе Вечности.

«Паллада» заканчивала этап торможения, оставив за кормой почти двадцать два парсека. Субсветовая скорость медленно, но неуклонно убывала. Грандиозное истечение энергии торможения вызывало удивительное, никогда ранее не наблюдавшееся Алексеем, явление: пространство вокруг корабля как бы «прогибалось», изнемогая под действием мгновенного поля тяготения, в сотни раз более мощного, чем на поверхности Земли.

…Зеленый, радостный свет струился отовсюду. Окруженный синеватым ореолом короны, на главном экране виднелся внушительный диск Альфы Эридана. Мировое пространство было пронизано дрожащими, истекающими голубым и зеленым стрелами. Световые зайчики, прыгая по шкалам приборов, слепили глаза. Изредка касаясь рукой биоточных клавишей, Алексей уверенно вел корабль к шару, окутанному зелено-голубым покрывалом атмосферы. Мощно гудели ядерные тормозные двигатели. Корабль, повинуясь командам, вошел в верхние слои.

Когда корпус приземлившейся ракеты перестал вибрировать, Варен одобрительно сказал:

— Ты неплохо освоил пилотаж. Вполне корректная посадка.

В его устах это была высшая похвала, признание, которого так ждал Алексей.

…Сгибаясь в ураганном потоке воздуха, рвущегося из внешнего тамбура «Паллады» наружу, космонавты ступили на почву чужой планеты.

Было раннее утро. Еще нежаркие лучи Альфы пробивались сквозь просветы близкой рощи; длинные тени пестрили широкую, заросшую высокой травой равнину; с трех сторон ее окружал гигантский лес, поражавший глаз удивительно яркой желто-оранжевой листвой; деревья, чем-то напоминавшие папоротники и хвощи, известные по геологической истории Земли, утопали в легкой утренней дымке. Первозданная тишина этого мира была так осязаемо реальна, что безотчетно навевала страх. Вдали, у линии горизонта, непривычное иссиня-фиолетовое небо, по которому быстро катились волны нежного желтого света, почти незаметно смыкалось с изумрудно-фиолетовым океаном, тихо роптавшим внизу, у подножия плато, где стояли космонавты.

— А я представлял себе этот мир совсем иначе, — нарушил созерцательное молчание Алексей.

— Вот как! — усмехнулся Варен. — Что же ты ожидал?

— Мне казалось, что под лучами такого высокотемпературного светила, каким является Альфа, не может существовать органическая жизнь, подобная этой, — он кивком указал на деревья и усыпанное странными цветами плато.

Варен извлек из планшета тонкую пачку синих карточек из прозрачного пластика. На них были нанесены точечные узоры.

— Мне это понятно, — сказал Варен, роясь в карточках. — Ты живешь устарелыми представлениями той примитивной планетарной физики, которая в ваше время считалась новейшей наукой. А вот послушай, что говорят эти записи приборов автоматических ракет, впервые обследовавших здешнюю природу.

И