Беспечные ездоки, бешеные быки - Питер Бискинд

Пени был на дне и ничего не делал полтора года, когда в его дверь постучал Битти со сценарием «Бонни и Клайда» в руках. Как и Битти, Пенну ужасно хотелось работать: «Мы с Битти чувствовали, что способны на большее». Сценарий Пенну не очень понравился, но с пор‹›га он предложение не отверг и, поломавшись для приличия, согласился.

Пока Бентон, Ньюмен и Пени работали над сценарием, Битти договаривался с руководителем производства компании «Уорнер» Уолтером Макъюэном:

— Послушай, дай мне 200 тысяч, а я соглашусь на проценты от вала [5]. Сколько?

— Ну, скажем, процентов 40.

— Отлично.

И хотя сделка могла обернуться для студии катастрофой, на тот момент все выглядело не так уж плохо. Прибыль от проката картин с таким скромным бюджетом, как у «Бонни и Клайда», иногда была вдвое выше затрат на их производство. На студии не ожидали от фильма большого коммерческого успеха и, по условиям контракта, Битти не мог рассчитывать вообще ни на какие деньги до тех пор, пока прокат трижды не «отобьёт» негативные издержки [6], что в любом случае оставляло «Уорнер бразерз» некоторую надежду на прибыль.

В июле 1966 года Бентон и Ньюмен с лицами детишек, которых повели в магазин игрушек, на десять дней отправились в Лос-Анджелес работать над сценарием. Они пришли в «люкс» Битти в пентхаусе отеля «Беверли Уилшир», прозванного «убежищем», где тот пребывал в полном одиночестве. Люкс оказался небольшим. Две комнаты были завалены книгами, сценариями, пластинками, недоеденными сэндвичами, горой подносов, сваленных в кучу перед дверью и погребенных под ворохом телефонных сообщений и скомканных машинописных текстов. Ещё здесь было пианино. Снаружи находилась терраса приличных размеров с искусственным травяным покрытием «Астротэф», где хозяин, лёжа на солнце, предавался чтению, рассматривал квартал магазинов в Беверли-Хиллз, а в ясные дни — уходящую вдаль беспорядочную вереницу особняков, поднимающихся вверх по бульвару Сансет. Битти покатал гостей по окрестностям в своем чёрном «Линкольн-Континенталь» с откидывающимся верхом и отделкой красного цвета. Это была одна из четырех машин, которые «Форд мотор компании поставляла ему ежегодно. Из радиоприемника доносилась исключительно «Гуантанамера».

В тот период своей жизни Битти встречался с русской балериной Майей Плисецкой, которая была старше его. Её отличала сногсшибательная фигура, отсутствие косметики и драгоценностей. Одевалась она скромно — носила простые блузки и слаксы. Как якобы говорила Стелла Адлер, преподаватель Битти по студии актерского мастерства: «Они были без ума друг от друга, правда, ни тот, ни другой, ни слова не понимали из того, что говорили».

Битти наставлял сценаристов перед каждой встречей с Макъюэном. Вот как вспоминает об этом Ньюмен: «Уоррен проговаривал с нами возможные варианты ответов в зависимости от развития ситуации. Мы встречались, и всё происходило именно так, как предсказывал Уоррен. Все было точь-в-точь, как в «Сумеречной зоне»». Однако в последнюю минуту Уорнер пытался отыграть всё назад. Ему не нравилось, что Пени и Битти собрали новичков и отписал Макъюэну: «Кому интересно смотреть на взлёт и падение парочки ублюдков. Жалею, что не прочитал сценарий прежде, чем сказал «да»». Кстати, за месяц до запуска картины в производство Пени тоже захотел выйти из игры. Ему показалось, что изъяны сценария исправить уже невозможно. Битти его не отпустил, а для урегулирования ситуации привлек Тауна.

Роберт Таун родился в 1934 году (на три года раньше Битти), при рождении носил фамилию Шварц, а свои первые годы провел в Сан-Педро, городке к югу от Лос-Анджелеса. Лу, его отец, владел магазинчиком женской одежды под гордой вывеской — «Магазин элегантной одежды Тауна». А мать, Хелен, была из тех истинных красавиц, о которых говорят — не жена, а награда. Был у него и брат Роджер, лет на шесть моложе. Сан-Педро, городок простых рыбаков, для таких, как Таун, был романтическим местом. Спустя годы, в интервью он особо подчёркивал, что вырос именно в этом городке, хотя, покинул эти места в раннем детстве. Его отец сменил ремесло, занялся недвижимостью и стал преуспевающим девелопером. Перевёз семью в Роллинг-Хиллз, самый богатый, охраняемый район и без того богатого Палос-Вердеса, где каждый житель имел собственных лошадей. Таун пошел в Чедуик, привилегированную частную школу, а подростком учился в Брентвуде. Роберт вырос, стал высоким и атлетичным юношей, но ему потребовалось немало времени, чтобы обрести свой стиль. К 60-м годам его волосы начали редеть, и потому он отращивал их подлиннее, чтобы, зачесав набок, скрыть свой недостаток. Меланхолическое, виноватое выражение лица Тауна, его бесцветные нездоровые глаза, вкупе с талмудическим наклоном плеч, делали его похожим на раввина и этот образ преследовал его всю жизнь.

Как человек, Таун оставлял очень приятное впечатление: добрый, мягкий, предпочитавший держаться в тени. Для города, наводнённого хиппи, где мало кто брал в руки книгу, он был необычайно образован. Таун безошибочно угадывал интересные повороты сюжетной линии, чувствовал мельчайшие оттенки диалогов, обладал способностью объяснять и толковать содержание фильма с позиций западной драмы и литературы в целом.

До 70-х годов сценаристы в кино считались «товаром» одноразового использования: если проект шёл не так, как хотелось, студия, не задумываясь, жертвовала очередным писакой. Да и сами они не воспринимали себя слишком серьёзно. Таун же олицетворял собой первое поколение писателей Голливуда, для которого сценарий стал не очередным шагом на пути к написанию великого американского романа, а вполне самодостаточным продуктом. Коньком Тауна был диалог. Вот что говорит Джеральд Эрз, заказавший впоследствии Тауну сценарий фильма «Последний наряд»: «Бесспорно, он был мастером диалога, всё, что он писал или переписывал заново, оставлял ощущение присутствия героев. Каким-то образом он умел вдохнуть в происходящее жизнь. Чувства переполняли вас, и чтение лишь страницы давало не общее представление о сюжете, а ощущение того, что нечто неожиданное, но подлинное, истинно присущее жизни человеческой действительно произошло здесь и сейчас».

Прекрасный рассказчик Таун мог быть и дидактичным занудой, причем многие считали его еще и эгоцентриком. Вспоминает хорошо знавший его Дэвид Геффен: «Боб был талантливейшим писателем, но на удивление скучным человеком. Он говорил только о себе. Обычно писать он уезжал в Каталину и потом часами мог рассказывать о том, как рассматривал коровьи лепёшки».

Таун начал с телевидения, затем писал для Роджера Кормена, продюсировавшего малобюджетные фильмы клубного показа для «Америкен интернейшнл пикчерз». По-настоящему Кормен прославился тем, что позволял многочисленным новичкам оканчивать его собственную «академию» — он пропускал их через свои одноразовые дешёвые ленты «снял сегодня — смонтировал завтра». Таун говорит, что встретился с Битти, когда им было уже за двадцать. Столкнулись они в дверях кабинета их психоаналитика, доктора Мартина Гротьяна — один выходил, а другой собирался войти. У Тауна был готов сценарий вестерна «Долгий путь домой», который хотел ставить Кормен. Битти случайно прочитал его и подумал, а не сыграть ли в этом фильме главную роль. Вот как описывает ситуацию Таун: «Битти договорился о встрече с Роджером, что само по себе было необычно, потому что Кормен продолжал печь свои «блины» с пятидневным производственным циклом, а Битти работал у Казана. Роджер показал Битти «Гробницу Лигейн», которую я для него написал. Любовь и уважение к Кормену, как к режиссёру, материал Битти не внушил. Уоррен сказал тогда: «Послушай, это ведь сродни тому, как собраться жениться и вдруг узнать, что невеста-прелесть не первый год — проститутка». Битти отказался от сотрудничества, зато подружился с Тауном. Теперь они раз в день, а то и чаще, общались по телефону.

Оба были «знатными» медиками, а Таун к тому же быстро привязался к «Настольному справочнику терапевта», Библии фармацевтов. Одно время они с Джеком Николсоном, то ли в шутку, то ли всерьез, даже подумывали подыскать на подготовительных курсах медицинского колледжа подающего большие надежды слушателя (а лучше — слушательницу), помочь окончить медицинский курс, а затем нанять в качестве личного врача, который всегда был бы под рукой.

Прославившийся впоследствии своей ипохондрией, Таун уже в молодые годы беспокоился о своем здоровье — его замучили боли в спине и аллергия. Обычно люди спокойно относятся к простуде, они её просто не замечают. А Таун обращался к врачу еще до того, как мокрота соберётся в гортани, опасаясь, что намёки па насморк приведут к чему-то более серьёзному. Ему вечно мерещились мрачные предвестники будущей болезни. По словам самого Тауна, приступы аллергии настолько истощали его организм, что он прибегал к услугам помощников, которые переписывали его сценарии, потому что сам подготовить оригинал он был не в силах. Аллергия на всё и вся преследовала его в любое время. В один день причиной приступа могла стать взрыхлённая земля или споры растений, в другой — соя, ковры или акация во дворе дома, которую по его настоянию даже срубили. Причину он видел в нарушении работы щитовидной железы. Аллергическая реакция у драматурга была на вино, сыр и даже сырую погоду. Позднее он приобрел специальный воздушный фильтр, применяемый в ожоговых отделениях больниц для удаления бактерий.