Эффект предвидения - Николай Зорин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну и стоило их всех собирать именно сегодня, в последний наш день, – шепнула Аня на ухо Кириллу. – Можно было подождать и до 13 января.
– Да они уже скоро уйдут, потерпи немного, Анют. А не собирать народ неудобно, все же знают, что я купил квартиру.
Неудобно ему! Тратить последний вечер на этих чужих, пьяных людей – вот что неудобно. Она бы никогда, никогда так с ним не поступила. А Кирилл, он даже не понимает, что он сделал, может, это вообще их последний в жизни вечер. Он специально созвал их, чтобы они хвалили его квартиру, его самого, его мамочку. А мамочка его, между прочим, надутая сволочь, а сам он, между прочим, никакой не лучший, а бесчувственный истукан, а квартира его, между прочим… В ней убийство произошло, вот что, и, возможно, произойдет еще одно. Вот взять сейчас, встать и всем им об этом рассказать. Поднять бокал, провозгласить тост за всеобщее процветание, а потом рассказать. И накроется тогда его Америка.
Нет, ничего не накроется. Просто все в очередной раз убедятся, какая дура его жена. И Раиса Михайловна убедится, и все эти надутые дураки – журналисты, и… и он сам.
– Что ты, Анютка, опять запечалилась? – Кирилл наклонился и украдкой, оглянувшись на маму, поцеловал ее в ухо.
Запечалилась! Словечко-то какое дурацкое подобрал. И губы у него мокрые, противные. И…
А Раиса Михайловна все же заметила, что он ее поцеловал, надулась, как мышь на крупу. Вот взять сейчас и на ее глазах поцеловать Кирилла в губы, взасос, обхватить затылок руками, чтоб не вырвался, и впиться… поразить это сборище важных, самовлюбленных уродов. А главное – мамочку поразить.
О, запели! Ну конечно! Попойка вошла в новую стадию. И конечно, пресловутую «Мадам, уже падают листья». Ну можно ли петь Вертинского хором? И Кирилл вступил. Он и слов-то не помнит, он никогда ни одной песни до конца не помнит, помолчал бы уж лучше, не позорился.
Ну чего он ее коленкой под столом толкает? И улыбается, улыбается. Неужели он не понимает, что если уж до хорового пения дело дошло, то теперь гости еще долго не разойдутся! До глубокой ночи спевать будут. А утром уже все кончится, утром только аэропорт.
Допели «Мадам…». Переключились на закуски. За вилки, за рюмки схватились. Вот выпьют, поедят и запоют с новыми силами. Что будет следующим номером программы, догадаться нетрудно. Сейчас Антон Шелестян, главный перец после Кирилла в «Криминальном городе», второй по значению перец, выхватит из рук Сени Чулкова (отдел информации) гитару и начнет перестраивать шестиструнку на семиструнку, а Сеня будет ругаться. Но на Антонову сторону встанет сразу же Раиса Михайловна, ну а за ней и все остальные. Сеня стушуется, уступит. Да чего он вообще каждый раз поднимает скандал, когда все равно результат предопределен? Только себя унижает.
Ну так и есть. Сейчас Антон при поддержке общественности отстоит гитару, и покатится вечер певческой самодеятельности по накатанной колее: «Гори, гори, моя звезда» – «красивым» баритоном солиста и нестройным хором подпевки, «Неистов и упрям» – возвышенно-печально, «Ваша благородие, госпожа удача» – самодовольно и со значением, «Охотный Ряд» – цветок в руку раисымихайловновской молодости.
А завтра утром…
– Куда ты, Анют? – Кирилл повернулся, улыбается сентиментальной улыбкой энкавэдэшника на пенсии.
– Пойду покурю. На кухню.
– Да все же здесь курят. Зачем на кухню?
– Ну… мне… я сейчас… мне нужно. Здесь…
– А-а, ну иди, сигареты на холодильнике. – Отвернулся, подхватил ускользнувший куплет.
Неужели останется?
Остался. Покивал и остался. Ну и черт тогда с ним.
Аня проскользнула на кухню, взяла сигареты, взобралась с ногами на подоконник – сидеть здесь больше было не на чем: все стулья и стол к ним в придачу ушли на размещение гостей.
Ну и ладно, ну и пусть там сидит, если нравится. А старуха права – убийца вернется… как только Кирилл улетит.
Кто-то идет. Неужели Кирилл опомнился?
В кухню вошла Ирина. Она вся раскраснелась и была весьма навеселе. Улыбнувшись Ане, она забралась на подоконник и обняла ее за плечи.
Даже пьяная, чужая Ирина догадалась, что нельзя ее сейчас оставлять одну, а Кирилл… Впрочем, Кирилл-то ничего не знает, про старуху не знает, как же ему догадаться?
– Анют, – она качнула ее за плечи, – ну чего ты так рассердилась? Вышла из комнаты просто сама не своя, разве что дверью не хлопнула. Ты на нас на всех рассердилась? Глупые взрослые дяди и тети треплют всякую ерунду, песни дурными голосами воют, напились. Ты не сердись, мы скоро уйдем.
– Я не сержусь. Тебя Кирилл послал меня утешать?
– Нет, почему ты так решила?
Не Кирилл. Ну конечно, ему все равно, ему на нее совершенно наплевать.
– Слушай, Анют, я знаешь о чем подумала? Может, стоит все-таки рассказать Кириллу про эту твою сумасшедшую?
– Какой смысл? Он все равно улетит.
– Улетит – понятно, не лететь он не может, но…
– Тогда зачем и рассказывать? Что он может еще сделать?
– Не знаю, вдруг что-то придумает. Видишь ли, бабка-то, безусловно, сумасшедшая, но и у сумасшедших идеи появляются не на пустом месте: должна быть какая-то основа.
– Кто сумасшедший? Какая основа? О чем это мне не нужно рассказывать? – Дверь кухни открылась, и Кирилл возник на пороге. – Что у вас от меня за секреты?
– А ты зачем за дверью подслушиваешь? – Аня сердито на него замахала рукой. – Две женщины уединились, разговаривают о своем, о девичьем, а ты… – Она попыталась все перевести в шутку, но вышло неуклюже и глупо. Ни Ирина, ни Кирилл шутки не поддержали.
– Видишь ли, Кирюш, я думаю, тебе нужно об этом знать… – начала Ирина.
– Не надо, Ир, я прошу.
– Да в чем дело, девчонки? Что случилось-то? – Кирилл с любопытством – впрочем, довольно праздным, неозабоченным – уставился на них.
– Какая-то сумасшедшая бабка напугала Анютку до обморока. Я в магазин ее послала, мы меню другое разработали, более сложное, ну это неважно. А на обратном пути Аня и встретила старуху, она здесь живет, ваша нижняя соседка, с четвертого. Так вот, она рассказала Анютке, что в этой самой квартире, где вы намеревались прожить долго и счастливо, убили какую-то девушку.
– В нашей квартире? Когда?
– На этот вопрос она затруднилась ответить. А еще она сказала, что убитая, какая-то Наташечка, очень на Аню похожа и что убийца еще придет.
– Бред голимый! – Кирилл засмеялся.
– Скорее всего, да. Но, во-первых, Анютка напугана, а ты завтра уезжаешь, оставляешь ее одну, а во-вторых, может, это и не совсем бред. Вдруг эта женщина действительно стала свидетельницей какого-нибудь… ну чего-нибудь такого.
– Вряд ли. На каком этаже, вы говорите, она живет?
– На четвертом, прямо под нами, – с готовностью ответила Аня: может, и хорошо, что Ирина все рассказала, теперь Кирилл обязательно что-нибудь придумает.
– На четвертом, прямо под нами, значит?
– Да, а что?
– Так, ничего. А ты, Анют, не перепутала?
– Ну я же сама видела, как она оттуда выходила, а потом зашла. Старуха, в черной одежде…
– В черной одежде старуха? И говорила о том, что ты похожа на убитую?
– Ну да… – Аня растерялась, она не понимала, к чему он клонит.
– А ты, Ирэн, считала, что весь этот детский… весь этот бред необходимо было мне пересказывать?
– Почему обязательно бред? Я не утверждала, что все так и было, но…
– Ты не веришь, что я… – начала Аня обиженно. – Но я в самом деле встретила ее, эту старуху, и она говорила… Чай приглашала пить. И фотографию показать хотела.
– Хватит, хватит! – Кирилл замахал руками и комически закатил глаза. – Я понимаю, Анют, что ты очень не хочешь, чтобы я уезжал, я понимаю, что тебе одной будет скучно, но… Ты уже не такая и маленькая, девочка моя, пора взрослеть. А твоя история про старуху в развевающихся черных одеждах и на двенадцатилетний возраст не тянет.
– Но почему ты мне не веришь?
– Да потому, что поверить в это в здравом уме невозможно. Ну и еще есть маленькая деталь: видишь ли, Анечка, в этой квартире, на четвертом этаже, под нами, никто не живет. Ты не знала об этом? Там ремонт не закончен, даже полов еще нет, и стены только-только штукатурят.
– Откуда ты знаешь?
– Видел. Я когда вчера шел домой, впереди меня мужики в строительных комбинезонах с досками поднимались. В эту самую квартиру, под нами, они их и втащили. Дверь была нараспашку, я заглянул, не знаю почему, любопытство вдруг разобрало. Так вот, скажу тебе точно: там не только никто не живет, но и жить в этой квартире пока невозможно. И чаи гонять не с руки, никаких условий.
– Ну, Ань, ты даешь! – Ирина спрыгнула с подоконника и сердито затушила сигарету в пепельнице. – А я-то, старая дура, уши развесила. Я ведь поверила ей, честное слово.
– Да я же… Я ничего не придумала. Была старуха, действительно была. И… И не с ума же я сошла, в самом деле! Вы мне не верите! Почему, почему вы мне не верите? – Аня всхлипнула и бросилась из кухни.