Семирамида - Алексей Федотов

— Наверное, это очень важная книга, но у меня сейчас нет сил читать дальше, — сказала она, закончив чтение…

Они с монахиней часто вместе ездили в Иверский монастырь. Семирамида не раз пыталась бросить пить, обращалась и к экстрасенсам, теперь же решила молиться.

Однажды на службе в Иверском монастыре она закрыла глаза и оказалась на каком-то пустыре. Вокруг было все бело; она что-то кому-то говорила, просила обо всех родных. Потом открыла глаза — вокруг опять служба, все поют, молятся… То, что случилось на службе, беспокоило ассирийку, и она решила рассказать об этом своему верующему другу. Но тот, хотя читал духовную литературу, не знал о том, что такое алкогольные психозы.

— Это Матерь Божия допустила тебя рассказать Ей о том, что гнетёт твою душу, — сказал он.

— А как рассказать?

— Если не знаешь молитв, то говори своими словами то, что хочешь сказать, о чем хочешь попросить. Это и есть сердечная молитва. Она идёт от сердца, а не от разума. Если ты будешь верить, что тебе помогут, то тебе обязательно помогут, а если не верить, то лучше и не начинать просить. По вере и даётся…

Это был период, в который она или пила, или молилась… Днём пила кофе с коньяком, а ночью садилась на постели и своими словами обращалась ко всем, о ком рассказывали ей монахиня и продавец часов, а потом и к умершим родственникам, чтобы и они ей помогли…

Однажды на рынке Семирамида случайно заметила Карине. Обида на подругу, которая её предала, тут же пронзила все её существо. Ассирийка залпом выпила чашку кофе с коньяком, в которой коньяка было в три раза больше, чем кофе, и пронзительно закричала:

— Ах ты, лживая ослица с сердцем крысы! Как носит тебя земля, отродье змеи!

Карине вздрогнула, присмотрелась и, узнав свою бывшую подругу, с деланой любезностью сказала:

— Семирамида, что с тобой, дорогая? Я чуть было не подумала, что это какая-то котиха здесь кричит!

— Котиха? Ах ты падаль! Да, выпила я немного кофе с коньяком! — закричала ассирийка, которая выпила в этот день в общей сложности уже почти бутылку коньяка и чашку кофе, но считавшая, что она не пьяница, потому что пьёт кофе, в который просто добавляет немного коньяка, чтобы укрепить силы.

— Да, время оказалось жестоко к тебе, — с притворной грустью сказала Карине, с удовольствием отметив про себя, что она-то сохранилась очень даже ничего.

— Сейчас я к тебе окажусь жестокой, — злобно сказала Семирамида, глаза которой налились кровью.

Армянка не на шутку испугалась. Но тут подоспел продавец часов, он всегда умел успокоить ассирийку, и Карине удалось уйти.

— Зачем ты меня остановил? — горько спросила своего друга больная женщина.

— А что изменилось бы, если бы ты что-то плохое ей сейчас сделала? Тебе бы стало легче?

— Наверное, ты прав, — горько сказала несчастная, силы у которой сразу ушли. — Ничего нельзя вернуть, все пропало…

— А вот так нельзя думать! Проси у Бога, Он поможет тебе!

— Поможет… — беззвучно прошептала ассирийка. Глаза её закрылись, и она едва слышно прошептала: — Это вряд ли… Ненавижу её! Будь она проклята!

— А вот так нельзя говорить! — по-доброму, но твёрдо поправил её друг.

— У тебя что ни возьми — это нельзя, то нельзя, — горько усмехнулась женщина. — Почему?

— Проклятие нечестивого возвращается на его главу, так сказано в Библии!

— Так я нечестивая?! — начала было заводиться торговка, но почему-то на продавца часов злиться у неё не получалось. И уже спокойно сказала: — Ну, нечестивая, а дальше что?

— А дальше то, что ты это проклятие обращаешь на себя и своих детей. Это тебе нужно?

— Я и так уже проклятая… И бедные мои девочки тоже… А про мальчиков и говорить не хочу… Ты рассказывал, что нельзя воздавать злом за зло. Почему?

— Дело в том, что тот, кто совершает зло, несёт себе наказание уже в самом этом поступке. Перестав жить по законам Бога, он начинает жить по законам мира зла. А это жестокий и страшный мир, попасть в который — нет ничего хуже. И чем больше совершает зла человек, тем больше страданий и скорбей ему придётся перенести самому; владыки мира тьмы проследят, чтобы за все плохое, совершённое им, он полностью расплатился. А тот, кто воздаёт злом за зло, и сам начинает жить по законам этого мира. Нужно уметь отдать суд Богу…

— В надежде, что Он покарает так, что самому бы обиженному и в голову не пришло? — хитро спросила ассирийка.

— Бог никого не карает. Он просто перестаёт иногда некоторых защищать!

— Ладно, — вдруг спокойно сказала женщина. — Я представила, что мне хотелось бы сделать с Карине за то, что она не дала мне тогда соединиться с Тиграном; так если ты говоришь, что ей предстоит нечто худшее этого, то мне её просто жалко!

И она горько рассмеялась.

…Младшая дочь Семирамиды сумела вырваться из кошмара, в котором жила семья, вышла замуж и уехала к мужу, а старшая так и осталась с матерью, хотя многие к ней сватались. Семирамида не вмешивалась в жизнь дочерей. Так она поступала не потому, что ей было не до них, но она боялась обид с их стороны, если её советы окажутся неверными. Старшая была так психологически зависима от неё, что не было необходимости ей что-то ещё говорить, а младшая — настолько независима, что было ясно: что бы ей ни говорили, она поступит по-своему. Она любила мать, но воспользовалась первой же возможностью жить отдельно от неё.

Болезнь как надежда

Однажды, когда Семирамида шла из монастыря после вечерней службы, увидела в небе трёх мужчин с бородами. Они были такими большими, что женщина со страху отвела глаза, а когда посмотрела опять, их уже не было.

Иногда ей удавалось долго не пить. Первый день всегда был очень тяжёлым. Она не могла встать, её выворачивало наизнанку, сердце стучало как сумасшедшее, простреливало под плечом, голова разрывалась, в глазах плавали тёмные круги, все тело трясло, а руки — так, что невозможно было удержать даже чашку с водой… К ночи приходил страх, а вместе с ним и бессонница. Иногда она слышала какие-то звуки, перед глазами возникали образы, но все это было таким расплывчатым, что женщина не обращала на этом внимания. Единственным желанием было дожить поскорее до утра — уйти из этого дома туда, где люди, да, на рынок, где людей много… И намного раньше, чем этого требовали интересы торговли, Семирамида шла на рынок, в течение дня ей удавалось немного отвлечься, и к вечеру она с трудом приходила в себя. Через неделю ей казалось, что вот теперь можно и никогда не пить; в её голове появлялись фантазии, как же она заживёт, если выпивки в её жизни больше не будет. Но потом, обычно не позднее, чем ещё через неделю, приходила мысль, что рюмку-то можно, и все начиналось по новой…

Однажды Семирамида не пила больше двух недель. Она пришла с рынка, села на диван — и вдруг перестала понимать, что происходит вокруг.

Вардия что-то говорила внучке, телевизор показывал какую-то программу, а в голове её пел мужской хор. Она подумала, что у неё белая горячка. Пели без музыки и одно и то же: «Господи, помоги ей!» — и так с полшестого вечера до полуночи.

На рынке Семирамида подошла к продавцу часов, которого называла теперь своим братом, и рассказала о том, что с ней произошло.

— Что это было?

— Я привезу тебе сейчас одну книгу, — задумчиво сказал он.

В книге было написано, что такое случается иногда на могилах святых, но даётся услышать и простым людям. С алкоголем видения ассирийки её друг не увязывал. Он познакомил её ещё с бабушкой из деревни, которая привозила на рынок молоко. Когда эта старушка была в паломнической поездке, то, проходя мимо двух монастырей, слышала хор мужчин, а другие паломники ничего не слышали.

Ассирийка немного успокоилась, но вечером в это же время опять услышала мужской хор. Через пару часов к нему прибавился женский, а затем и детский. Все они пели какую-то песню. Что-то о Матери Божией, но слов Семирамида не могла разобрать, ей показалось, что это что-то хвалебное. Потом мужской хор перестал петь, затем женский, а детский все пел, но слушать его мешал саксофон. Женщина пыталась его «убрать», но от этого усилилась головная боль, появилось ощущение, что горел и поднялся верх головы. И тут пришла мысль, что нужно прочесть молитву «Отче наш». А Семирамида и знала лишь два слова из неё — «Отче наш». До двенадцати оставался ещё час; за этот час она прочитала молитву, которую раньше не знала, будто кто-то ей подсказывал. С последними словами молитвы саксофон замолчал, дети пели прекрасно, и несчастная больная уснула. Проснувшись, она знала «Отче наш» наизусть.

На следующий день она рассказала обо всем своему верующему другу.

— Не понимаю, почему ты это до сих пор слышишь… — удивился он.

— Может быть, кому-то ещё это рассказать?

— Что ты! Никто не поверит, потому что сами такого не слышали. А тебя, чего доброго, объявят сумасшедшей!

Она рассказала ему и про книгу о Святителе Николае, которую ей предложила прочитать монахиня.