Миссия сдвига на Фа# - Али Абев

– Вам какой этаж, сэр? – Константин Сергеевич грациозно поклонился, изображая лифтёра в отеле.

– Я думаю, нам обоим вполне подойдёт второй ионосферный.

– Тогда, как сказал первый космонавт, поехали!

В завершение странного диалога два светящихся шара, висевших над домом Константина, соединились воедино и исчезли.

Раз, два, три!

Многие думают, что смерть – это финиш. Но, различные духовные учения говорят об обратном. Они утверждают, что для некоторых душ момент смерти – это шанс отыскать дорогу к истинной жизни. Освобождённый от влияния телесных желаний – Камы, мыслящий элемент – Манас – становится реализатором тех направлений активности ума, которые человек выбрал при жизни.

Любой землянин, доживший до сорока, прекрасно понимает, что его планета не входит в группу священных планет. Утратив розовые очки молодости, человек принимает очевидную правду: не может быть рая там, где сильный пожирает слабого, и боль является неизменным спутником существования.

Древние жрецы прекрасно знали, что земное рождение, – это рождение в теле млекопитающего в мире животного царства. Они стремились как можно раньше донести до сознания своего правителя ту простую истину, что эта жизнь, какой бы царственной она не была, – всё равно подобна аду. И только достижение хождения в тонком теле открывает врата в небесный рай, освобождая от оков бренного мира. Вся культура Египта, как и культура Тибета, пронизаны идеей Жизни Вечной, ибо смерть физического тела не может являться конечным пунктом существования разумного существа, если оно приучило себя к бестелесному бытию. Мудрейшие выработали строгую последовательность действий, помогающую Владыке обучиться выходу из тела при жизни, и ритуал запечатывания дверей входа в земное воплощение – после смерти, чтобы избавить фараона от мук страдающей плоти в новом земном обличии. Отошедший к Отцу Небесному правитель не должен был рождаться раньше, чем через 2000 лет. Всё это время он наслаждался бестелесным творческим служением в иерархии Богов.

«Эй, люди! Вы хотите в рай или, умерев, тут же родиться вновь и м-учиться, м-учиться и мучиться?!» Похоже, что многие явно выбрали проторенную тропу в земной ад, завещанную вождём гнева народных масс. Потому-то планета и перенаселена.

– Костя, открой глаза!

Алексеев тряс за плечо спящего на диване мужчину.

– Я сплю или как? – одарив совиным взором профессора, спросил тот.

– Угадайте!

– Старая квартира… Ага, всё ясно! Можете не отвечать. Уже угадал. Выходит – опять между небом и землёй!

– Молодец! Сегодня у нас лабораторная работа по предыдущей лекции.

– Это как?!

– Ну, где-то так!

Станиславский щёлкнул пальцами, и мир распахнулся.

Сияло солнце, щебетали воробьи, зеленела на детской площадке под окном трава, где-то, совсем рядом, визжали тормоза, да тяжело вздыхали, трогаясь с места, фуры-мастадонты. Соседний панельный дом в упор глядел на своего собрата чёрными зрачками многочисленных окон.

– Делай два! – произнёс Константин Сергеевич.

Все предметы пейзажа ожили в разноцветном свечении. Они горели яркими огнями. Привычный для уха гам сменился одиноким доминирующим аккордом.

– Так вот, Костя. Сейчас мы находимся в одном из энергетических уровней эфира. Как видишь, здесь всё имеет свой жизненный цвет и тон. Значит, этот уровень – прообраз материального. В нём ты не теряешь свою энергию.

– Картина третья, – Алексеев ещё раз щёлкнул пальцами.

Пейзаж изменился. Дома, дорога, деревья, листва на деревьях, трава – всё казалось абсолютно реальным. Прикосновения к предметам не оставляли сомнения в их достоверности. Не было только свечения и привычного для современного человека шумового фона.

– Чего-то не хватает? Да? – поинтересовался Алексеев.

– Кисти импрессиониста и солирующего аккорда, – отозвался Снопов. – Да и в теле возникла настороженность, ощущение дискомфорта.

– Верно. Садись пять!

Сейчас мы в моём намерении. Это не реальный мир. У него нет связи с эфирной основой – акашей, которую ты видел и слышал в предыдущем варианте. Находясь в чужом намерении, всегда будь бдителен, можно быстро израсходовать всю энергию и не найти дорогу назад из этой химеры астрала. Тело спящего инстинктивно чувствует опасность и реагирует на неё.

Все мы творцы и можем создавать свои миры. Но истинный Творец имеет энергетическую сеть.

– А как мне различать их, где какой? Я-то, пока, не могу так пальцами щёлкать и менять миры.

– Ты что, глухой дальтоник? – улыбнулся Станиславский. – Впрочем, ты прав, моё упущение. Как говорит «наше всё» – мадам Блаватская, «все феномены мира лежат не далее мизинца». Нагваль Карлос повествует о том же. Потому, если хочешь увидеть, в каком мире пребываешь в сновидении, направь на любой предмет «козу» из указательного пальца и мизинца и произнеси: «Моргалы выколю, рога поотшибаю, говори, где я есть, редиска!»

Если картинка не засветилась, знай – это мираж!

Первоцветы, два аспекта Силы и Апокалипсис

– Эй, дрыхля, вставай! Сколько можно валяться? – Ирина вошла в дом румяная с мороза, принеся с собой чистый озоновый запах.

– Да-да, сейчас, родная. Одну минуточку, я только Станиславского провожу, – пробормотал Константин сквозь сон.

– Какой Станиславский? Костя, подъём!

Константин тяжело оторвался от дивана и, выйдя в прихожую, обнял жену.

– А я тебе цветочки из Алма-Аты привезла. Смотри, какие эдельвейсы! С детства обожаю первоцветы.

– Обалденные! – Костя с восторгом рассматривал разноцветное лукошко. – Ты просто братец апрель, какой-то! Как довезла?

– Скажи спасибо Штольцу. Он и встретил, и довёз. Не видать тебе этой райской красоты, если б не он. Погубил бы их злой Колотун Бабай! – произнесла Ирина. Она сняла шапочку и поправила волосы у зеркала в прихожей.

– Намёк понял. Эх! Муж га…но, – ему всё равно! Каюсь, каюсь, каюсь!

– Кость, тряпку принеси из ванной, видишь, натоптала и колёса у чемодана надо протереть.

– Сию минуту-с.

– Как ты тут поживаешь?

– Сплю-с.

– Ой, пора, пора тебя будить! По-моему ты уже таешь как личность, словно снеговик на солнышке. Скоро одно мокрое место останется. Только и слышу – мне приснилось, что летал, что с таким-то разговаривал. Да ты радуйся дню, пока живой! Хочешь летать? – Полетели! Вон я сегодня – четыре часа парила в небе! Вот бы и провели их вдвоём, на соседних креслах. И за эдельвейсами в горы скатались бы вместе. Жизнь – она одна, и этих мгновений, что утекают каждый день, не вернуть, Костя! Ну, посмотри, как ты живёшь?! Ты, в самом деле, хочешь только пасти в полях своего волкодава и спать? Это цель твоего существования? Ладно бы пил! Тогда такое поведение хоть как-то можно было бы объяснить. Но нет, слава Богу, – трезвенник! Лень, лень матушка тебя обуяла! Вставай и иди, работай! Руками работай, делай что-либо полезное для людей, если мозги в ступоре. Ну, ну мир, да?

Ирина обняла своего мужа. Её глаза наполнились слезами.

– Обидно за тебя. Знаешь как обидно?! Я люблю тебя, Костя, и оттого мне ужасно больно видеть твою деградацию, – по-другому и не назовёшь! И цветы, я же их тебе привезла, чтобы ты осознал: до радости жизни – рукой подать! Вставай, проклятьем заклеймённый! Знала б, кто тебя – весёлого неугомонного труженика – превратил в понурого деревенского домоседа, растерзала бы!

– А тебе не приходило в голову, что я в городе переел молочных продуктов марки «Домик в деревне»? Может это они вызывают аллергию на городскую жизнь? – Снопов иронично уставился на жену.

– Ну, вот и разговаривай с тобой! Я серьёзно, а ты?!

Ирина обиженно отвернулась.

– Мой славный защитник! Ладно! Будем считать, что ты вернулась и всё ожило. Здравствуй, Солнце!!!

– Да, коллега, хорошо, что она нас не видит. Досталось бы нам с вами сейчас на орехи!

Алексеев остановился у зеркала, в прихожей, погладил ткань новенького костюма, и самодовольно улыбнулся.

– Ну вот. Опять – как огурчик!

– И даже не на, а по орехам! – уточнил, возникающий рядом Всеволод. – Хороша! Вон как пламенем объята! Так, что, профессор, берегите голову! Может, повременим с материализацией и вернёмся назад, в бесформенность?

– Ну, уж нет! Дудки! Что я, мальчик-грум, туда-сюда метаться?! Сева, уймись, нашу эфирную материю люди в обычном состоянии не видят.

– Так то в обычном! А в порыве психического ветра очень даже могут разглядеть.

– Ага, две светоносные фигуры, возникающие из двух огненных кустов. Антенна-то восприятия не настроенна, – скептически махнул рукой Станиславский.

– Плохо, если он и впрямь перепоручит собаку кому-либо. Маловато энергии. Маловато! Не Нагваль, а одно рыхлое облако. Квадратура – упс! Ромб от диафрагмы еле светится. «Спаса в силах», пока, не видать! Ох уж эти жёны! Всё-то им в гротесках видится!

– А, по-моему, она права! Вы себя на её место поставьте. Муж – объелся груш, второй год, как в деревне сидит, словно Меньшиков в Берёзове. Сурикова не хватает, зафиксировать исторический момент! А вам не совестно, профессор? Вы же явились к Косте во сне, в образе ушедшего друга и попросили позаботиться о собаке. Он и полетел наутро за тридевять земель хомяка и кавказца спасать. До сих пор спасает. Уже тот хомяк больше папаши стал!