Рассвет - Октавия Батлер

— Во многом ты подобна своему миру. Чтобы полностью излечиться, тебе нужно время. Время нужно и нам, с тем чтобы узнать о вас как можно больше, научиться понимать вас.

Йядайя сделал паузу.

— Когда некоторые из твоих сородичей начали кончать жизнь самоубийством, мы не знали, что и думать. Бытовало такое мнение, что люди поступают так потому, что остались в стороне от общего ухода из жизни — по сути, они уже считали себя мертвыми, нужно было только довести дело до конца, убить себя. Другие полагали, что причина здесь в том, что мы держим вас в изоляции. Тогда мы попробовали образовывать пары, но многие ранили и даже убивали друг друга. Смертей в полной изоляции было несравненно меньше.

Последние фразы воскресили в ее памяти ужасные картины.

— Йядайя? — спросила она.

Щупальца в нижней части его лица словно пошли рябью, на несколько мгновений приняв вид волнистых длинных усов.

— Я помню, что вместе со мной несколько дней, а может быть и больше, находился маленький мальчик. Его звали Шарад. Где он теперь, что с ним?

Несколько минут он молчал, подняв напряженные щупальца вертикально вверх. Внезапно сверху зазвучал голос, очень похожий на собственный голос Йядайи, но на этот раз чужой и непонятный, быстрый и отрывистый.

— Мои сородичи дали ответ на твой вопрос, — сказал Йядайя. — Шарад вполне здоров и прекрасно себя чувствует, хотя его больше нельзя назвать маленьким мальчиком.

— Значит, на вашем корабле не все спят, некоторым удается повзрослеть и состариться? Например, детям?

— Да, некоторые из вас жили и живут среди нас и сейчас нормальной жизнью. Мы им доверяем и не изолируем их.

— Никого из нас нельзя держать в изоляции. Иначе мы можем сойти с ума. Если вы не ставите целью свести нас с ума, тогда выпустите нас на свободу. Несколько раз мне казалось, что я вот-вот спячу. Люди не могут жить водиночку.

Его щупальца словно бы попытались оттолкнуть ее.

— Нам это известно. Лично я не ни за что не согласился бы провести в одиночестве столько месяцев, сколько пришлось провести тебе. Все дело в том, что мы не знали, каким путем лучше всего сводить людей друг с другом, и не раз обжигались.

— Но Шарад и я…

— У него есть мать и отец, Лилит.

Сверху раздался чей-то неизвестный голос, на этот раз говорили по-английски.

— У мальчика были родители и сестра. Сейчас они все спят, все вместе обычным сном. Он все еще очень молод. На каком языке он говорил с тобой, Лилит? — сделав паузу, спросил бестелесный голос.

— Не знаю, — ответила она. — Прежде он был слишком мал, чтобы объяснить мне это, или может быть он пытался, да я сама не поняла. Мне кажется, что он скорее всего откуда-то из Вест-Индии, хотя для вас это наверно мало о чем говорит.

— Нет, это важно — кое-кто из моих сородичей хорошо понимает тебя. Я же спросил из простого любопытства.

— С ним точно все в порядке?

— Он прекрасно себя чувствует.

На мгновение она успокоилась, потом снова начала сомневаться. Быть может этот невидимый голос просто пытается успокоить ее, добиться от нее каких-то уступок?

— Я могу увидеть его? — решительно потребовала она ответа.

— Йядайя? — спросил бестелесный голос.

Йядайя повернулся к ней.

— Как только ты сможешь ходить среди нас без страха, ты немедленно с ним увидишься. Больше не будет ни сна, ни заключения, Лилит. Скоро ты выйдешь из этой камеры. Как только ты будешь готова, тебя выпустят отсюда.

Йядайя так и остался с ней. И теперь, точно так же, как когда-то она страстно желала быть избавленной от своего невыносимого одиночества, она желала только одного — чтобы он ушел от нее. Закончив разговор, он надолго замолчал, и Лилит почти уже было решила, что он заснул — если конечно эти существа вообще спят. Она тоже прилегла, не зная, может ли она тоже позволить себе заснуть в присутствии своего нового знакомого. Это было все равно, что лечь спать и спокойно уснуть в одной комнате с гремучей змеей, зная, что, проснувшись, вполне можно обнаружить живую пеструю ленту под собственным одеялом.

В одном она была уверена полностью — заснуть, повернувшись к Йядайе лицом, она точно не сможет. При том, что заставить себя повернуться к нему спиной она тоже не могла. По крайней мере надолго. Раз за разом задремывая, она просыпалась, вздрагивая, и торопливо открывала глаза, чтобы узнать, не крадется ли к ней ее медуза-сосед. По прошествии некоторого времени она поняла, что совершенно лишилась сил, но поделать ничего с собой она не могла. Хуже всего, что каждый раз, когда она двигалась, начинали шевелиться и щупальца Йядайи, лениво приподнимаясь в ее сторону, словно бы он спал с приоткрытыми глазами — что, похоже, и было.

Сама не своя от усталости, с раскалывающейся от боли головой, к чему под конец присоединился еще и бурлящий желудок, она поднялась с кровати и улеглась прямо на полу, вытянувшись рядом со своим ложем. Теперь, как бы она ни повернулась, Йядайя ей был не виден. Все, что она могло увидеть, ограничивалось подножием стола-платформы, прямо перед ней, и куском стены. Йядайя оказался полностью исключенным из ее мира.

— Нет, Лилит, — вдруг проговорил он, не успела она закрыть глаза.

Она промолчала, притворившись, что не слышит его.

— Ложись на кровать, — продолжил он. — Или на полу вот здесь. Но там спать не нужно.

Она продолжала лежать неподвижно, вся напряженная с головы до ног.

— Хорошо, если ты хочешь, можешь оставаться на месте, но я тогда переберусь на кровать.

Это было невозможно, тогда он окажется прямо перед ней — слишком близко, будет нависать над ней. Медуза, гипнотизирующая своим насмешливым взглядом.

Поднявшись с пола, она не легла, а рухнула на постель, про себя проклиная и его и себя, униженную, и немного поплакала. Всхлипывая, она наконец погрузилась в сон. Ее тело просто не могло больше выдержать такого мучения.

Она проснулась внезапно, как от толчка, и, мгновенно обернувшись, уставилась на него. Он по-прежнему сидел на своей платформе и похоже даже не пошевелился за прошедшее время. Когда пара его щупалец вздрогнула и чуть приподнялась в ее направлении, она скатилась с кровати и опрометью бросилась в ванную. Он дал ее возможность побыть немного одной, умыться и покопаться в жалости и презрении к себе. Она не могла вспомнить, когда последний раз столь долгое время непрерывно испытывала такой сильный страх, чувствовала себя такой растерянной и жалкой. Йядайя даже не пытался что-нибудь сделать, а ее трясло от страха как последнюю трусиху.

Когда наконец он позвал ее, она глубоко вздохнула и вышла из ванной.