5 рассказов - Нгуги Тхионго

В каждой девушке Беатрис видела соперницу и все больше мрачнела. Особенно невзлюбила она Ньягути. Высокомерная зазнайка, мужчины ей проходу не дают. Беатрис терпеть ее не могла. Но Ньягути будто преследовала ее. Куда бы Беатрис ни поехала, рано или поздно там появлялась и Ньягути.

Из Лимуру Беатрис бежала в Ильморог, в округе Чири, привлеченная славой этой некогда заброшенной деревушки, которую вернула к жизни легендарная Ньянгендо, иссушившая толпы поклонников. Ильморог прослыл городом надежды, приютом для всех неудачников и горемык. Ньягути и сюда последовала за Беатрис.

Но оказалось, что Ильморог вопреки легендам, мало чем отличается от Лимуру. Беатрис перепробовала все уловки. Наряды? На это ее заработков не хватало. Но вот в Ильмороге появился отбеливающий крем "Амби", и Беатрис решила, что в нем спасение. Она видела, как черные девушки вдруг превращались в бледнолицых красавиц, и мужчины приходили от этого в восторг. "Странные создания эти мужчины, — размышляла Беатрис. — На словах осуждают отбеливающие кремы и распрямленные горячими щипцами волосы, а сами гоняются за девушками с бледной кожей и в париках". Почему черные стыдятся своей черноты? Не находя ответа, она истово мазалась "Амби", надеясь стереть постылую черноту. Но и на "Амби" денег не хватало: лицо и руки отбелены, а шея и ноги по-прежнему черны. Чернота проступала за ушами и на веках, вызывая в Беатрис раздражение H недовольство собой.

То было время ее глубочайшего унижения, но впереди ее ждал миг торжества.

Она работала в баре гостиницы "Звездный свет" в Ильмороге. Ньягути — на руках браслеты, в ушах огромные серьги — царствовала за стойкой.

Хозяин, добропорядочный христианин, регулярно ходил в церковь, вносил пожертвования на партийные кампании. Брюшко, седина, вкрадчивый говорок. Респектабельный семьянин, известный всему Ильморогу; Трудолюбив, не уходил из бара до закрытия, точнее, до тех пор, пока не уйдет Ньягути. На других и не глядел. Вился вокруг нее, тайком делал ей подарки, получая взамен одни обещания. Всем девушкам платил восемьдесят шиллингов в месяц, а Ньягути — сто двадцать. Другие жили по двое в комнате, а Ньягути одна. Ньягути спала сколько хотела, а Беатрис и остальные подымались в пять утра, готовили чай постояльцам, подметали полы, мыли посуду. Потом дежурили у стойки до двух часов. В пять вечера им снова полагалось быть на месте, принимать посетителей, улыбаться, разносить пиво до полуночи, пока гости не утолят жажду. Хозяин добивался, чтобы и на ночь все оставались "дома", — думал привлечь побольше постояльцев. Но не тут-то было! Девушки — и Ньягути первая — подкупали сторожа и удирали с ухажерами, постоянными или "на ночку". Оставалась одна Беатрис. Ее редкие кавалеры считали каждый медяк.

Однажды хозяин, в очередной раз отвергнутый Ньягути, накинулся на Беатрис: обругал ее неповоротливость, потом ни с того ни с сего начал хвалить, ворчливо, пренебрежительно. Облапил ее, прижался брюхом, седую голову склонил на плечо. Беатрис испытывала только отвращение. Не станет она подбирать объедки со стола Ньягути! Хозяин унижался, ползал перед ней на коленях, сулил подарки, но она была неумолима. В эту ночь и она нарушила запрет — выпрыгнула в окно, переночевала в соседнем баре и явилась назад только в шесть утра. Хозяин тут же рассчитал ее.

Месяц она оставалась без работы, ютилась у подружек. Не хватало духу уехать из Ильморога, начинать все сначала в другом месте. Перестала втирать "Амби" — денег не было. Глядя на себя в зеркало, видела, что постарела. Кому она будет нужна! Она надеялась найти приличную работу и мужчину, который бы заботился о ней. Ей снился муж, дом, ребенок. Ее мечты-отпугивали ухажеров, липнувших к девицам из бара с совсем иными помыслами. Она плакала по ночам, Вспоминала материнский дом. Родная деревня в Ньери казалась ей прекраснейшим местом на земле, сельская жизнь представлялась спокойной и безмятежной. На вестить бы родителей, но как поедешь с пустыми руками? Видно, так вся жизнь пройдет — в барах, в толпе чужих людей. Не суждено ей больше припасть к земле, слушать шепот ветра в темных оврагах, ходить на танцы при луне, к подножию гор Туму-Туму, касающихся вершинами неба. Одна ее землячка была любовницей нескольких богачей в Лимуру и все-таки отравилась газом. Ее ровесницы не боялись смерти и не дорожили жизнью; матери бросали младенцев в сточную канаву — так было угодно Городу. Беатрис тоже подумывала порой; а не кончить ли все разом? Но так и не решилась…

Ей хотелось жить, хотелось любить.

В Ильмороге открылся новый бар "Вершины деревьев". "Почему его так назвали, — гадала Беатрис, — может, потому, что дом двухэтажный?" Внизу — закусочная, наверху — пивной зал. Остальное помещение занято комнатами, сдающимися на час и на ночь.

Владелец заведения — отставной чиновник, забавлявшийся теперь игрой в политику. Он был баснословно богат, почти в каждом городе имел свои фабрики и предприятия. В бар съезжались шишки со всей страны, "большие люди" в "мерседес-бенцах", "ягуарах" и "бентли". Шоферы в ливреях дремали на кожаных сиденьях в ожидании хозяев. Сошки помельче приезжали к шишкам на поклон. Здесь велись речи о политике, о карьере. Сплетни носились в воздухе. Не слыхали? Такого-то повысили; такого-то уволили — присвоение общественных средств. Вот болван!

Спорили, ссорились, порой дело доходило до кулаков, особенно во время предвыборных кампаний. Но дружно сходились на том, что все неприятности в Кении от народа луо; что интеллигенция и студенты живут в башне из слоновой кости, погрязли в высокомерии, купаются в роскоши; что провинция Киамбу досталась львиная доля ассигнований на развитие; что выходцы из Ньери и Муранги заграбастали все фабрики в Найроби и даже подбираются к округу Чири; что рабочие и батраки ленивы и завидуют им, потом и кровью нажившим состояние, Каждый набивал себе цену, кичился богатством и властью. Иногда в пьяном угаре шишки сорили деньгами, заказывали пиво на всех, кто был в зале. Ильморогские бедняки тянулись сюда в надежде получить кость с барской стола.

Беатрис мела полы и стелила постели. Первое время она радовалась близости сильных мира сего — ведь она убирала за людьми, которых раньше видела только на портретах. Она наблюдала, как бедняки старались подражать толстосумам — смех, да и только! Но вскоре пришла беда. В новое заведение переметнулись девушки из других баров, те, кого она знала по Лимуру и Ильморогу. Они разобрали всех выгодных кавалеров, Ньягути, получившая место за стойкой, притягивала взоры богатых и бедных. Она не менялась, всё такая же: огромные глаза, браслеты на руках, серьги, все тот же безразличный и скучающий вид. Беатрис никто не замечал. Другие девушки открыто смеялись над ней.

Беатрис. искала утешения в мечтах. Она подолгу простаивала у окон и вскоре научилась узнавать гостей по номерам машин и ливреям шоферов Она мечтала о любовнике, который приедет за ней в двухместном "мерседесе"… Они идут рука об руку по улицам Найроби или Момбасы, гулко стучат поасфальту ее высокие каблучки; останавливаются у витрин. "Дорогой, купи мне…" "Что еще?" — спрашивает он с притворным недовольством. "Эти чулки, дорогой!" Несколько пар новых чулок без дыр и спустившихся петель— так представлялась беззаботная жизнь. Она видела, себя не жалкой уборщицей, она была Беатрис, внучка Вангу Макери, заставлявшей мужчин трепетать при виде ее обнаженного тела в лунном свете, наследница славы Ньягендо, владычицы Ильморога. Наконец она приметила его….Он не был похож на мужчин ее грез. Прикатил в субботу к вечеру на пятитонке. Аккуратно припарковал машину рядом с "ягуарами" и "даймлерами", будто это не грузовик, а сверкающий лимузин — так он им гордился. На нем был мешковатый серый костюм, а сверху толстая, солдатская шинель. Он снял шинель, бережно свернул ее и положил в кабину на сиденье. Запер дверцы, стряхнул в с ебя пыль. Прежде чем войти в бар, посмотрел еще раз на свой грузовик. Усевшись в углу, кромким грубым голосом заказал кенийского пива. Пил не спеша, поглядывая по сторонам, ища знакомых. Узнав одного из шишек, послал ему стакан виски. Тот сухо кивнул и снисходительно улыбнулся, принимая подношение. Но когда незнакомец попробовал вступить в разговор, его осадили. Он замолк, но ненадолго. Попытался вставить словечко — снова хмурые взгляды. Он громко смеялся их шуткам, но те умолкали, и он смеялся один. В конце вечера он поднялся, вынул пачку хрустящих банкнот, пересчитал и вручил на хранение Ньягути. Люди зашептались, перемигиваясь за его спиной, но и этот эффектный жест не принес ему немедленного признания. Беатрис проводила его в комнату № 7. Он мельком оглядел девушку и тут же утратил к ней всякий интерес.

Потом он приезжал каждую субботу к пяти часам, когда все шишки уже были в сборе. Повторялся тот же ритуал, всякий раз кончавшийся его поражением. Он сидел в одном и том же углу и всегда брал комнат ту № 7. Беатрис, не отдавая себе в этом отчета, стала ждать его приездов, держала для него комнату наготове. После очередного унижения он задерживал Беатрис и говорил с ней. Вернее, говорил сам с собой в ее присутствии. Жизнь не баловала его. Он никогда не ходил в школу, хотя и мечтал получить образование. Но не удалось. Его отец арендовал землю на ферме европейских поселенцев в Рифт-Вэлли. В колониальные времена это означало, что и сам арендатор и дети его обречены трудиться в поте лица на белого хозяина.